Первая любовь моя земная

Вениамин Лебедев идёт домой с работы. В свете фонарей кружатся крупные хлопья снега. Под ногами приятно скрипит. Снежинки оседают на усах и тают от его тёплого дыхания. В окнах, мимо которых он проходит, стоят ёлки, горят гирлянды. Небо совсем тёмное, но на улице светло — и на земле и в воздухе столько кристально белого снега, что он освещает всё и даже немного слепит. До нового года, который он, как всегда, будет встречать один, остаётся ровно три недели. «Первая любовь моя земная, утро моих глаз, я тебя совсем ещё не знаю, вижу в первый раз», — крутится в голове строчка из песни, услышанной сегодня из радиоприёмника в кабинете. Первая любовь… Наверное, это здорово. Вене тридцать. Веня ни разу не любил. Веню ни разу не любили. Вене ужасно хочется влюбиться. Пусть глупо, пусть в случайного прохожего, в водителя, в продавца, в уборщика, пусть не взаимно, пусть как угодно, но только чтобы чёрно-белый мир наконец раскрасило самыми яркими красками. Дорожку, по которой он идёт, пересекают два следа. Мужской — от большого ботинка, и женский — от маленького сапожка с каблучком. Это была явно пара — следы идут совсем рядом. Веня улыбается, представляя, как он тоже пойдёт по свежевыпавшему снегу с кем-нибудь за руку, оставляя две пары следов. Пятнадцать лет Веня ходит по этой земле, заглядывает в лица, оглядывается в толпе, ищет, ищет, ищет, думает по ночам — где ты? Где ты, любовь? Ты где-то далеко, не зная обо мне, живёшь своей жизнью, которая пока что не спешит пересекаться с моей? А может, ты где-то совсем рядом, но не можешь подать мне знак? Может, мне нужно только руку протянуть, и я дотронусь до тебя? Сколько между нами — километры? Города? Годы? Или несколько метров и какая-нибудь хлипкая дверь? Он миллион раз представляет, как встретит её. Её… А может, и его. Всю теорию по части романтических отношений, ориентаций и связей между полами Веня знает на отлично. Но практика у него на нуле. Так что он понятия не имеет, кто он вообще такое. Но, всю юность читавший книги о рыцарях и мушкетёрах, свою родственную душу он представляет миллион раз и боготворит заранее. Может, он будет какой-нибудь приглашённой звездой на Девятом канале? А то всё Старозубов да Старозубов, позовут кто-нибудь ему в дуэт. А Веня будет потом любоваться из-за спины оператора, просить автограф, ходить на все концерты… Или это будет кто-нибудь такой же, как он. Такой же нелюбленный, нецелованный, за-руку-не-держанный. Они столкнутся спинами на остановке, или врежутся друг в друга на улице, или сядут рядом в автобусе. А потом будут, как пятиклассники, краснеть, перебрасываться записками и запинаться, делая признания. Вене хочется, смертельно хочется любви. Чтобы сердце замирало от одного взгляда, чтобы бросало в дрожь, слова путались, и внутренности сначала замерзали, а потом загорались. Чтобы каждым взглядом простреливало сердце, каждое прикосновение чувствовалось ещё неделю. Чтобы смотреть на кого-то и понимать — я люблю его. Не кого-то неопределённого и далёкого, а вот именно его, вот этого человека. Вот в этом метре и ещё скольких-то сантиметрах — вся моя жизнь. Чтобы говорить об этом и получать в ответ «И я тебя», счастливую улыбку и прикосновение губ к щеке. Чтобы одного взгляда и одной улыбки хватало, чтобы сказать всё, что хочешь. Чтобы держать кого-то за руку. Чтобы с кем-то вот так идти, держась за руки, под таким прекрасным снегом. Или бегать по полю. Или ловить падающие красные листья. Или слушать первых весенних птиц. Или делать что угодно, сжимая чью-то ладонь, в которой заключено всё счастье мира. Чтобы наконец-то почувствовать чьё-то заветное тепло на своих вечно одиноких губах. Чтобы быстро чмокать кого-то перед уходом на работу, или затягивать в долгий поцелуй в момент наивысшего счастья. Чтобы весь мир существовал только на кончиках чьих-то губ. Чтобы было, кому улыбаться с экрана. Чтобы говорить «Добрый вечер, товарищи» и думать, что «он действительно добрый, потому что ты на меня смотришь». «На этом все новости к этому часу, а сейчас мой коллега расскажет вам о погоде». А я пойду домой и расскажу тебе, как сильно я тебя люблю. Чтобы главной новостью были не снесённая мэрия, украденный труп и бесконечные бандиты, а первый поцелуй, первое знакомство с семьёй, первая ночь вместе, переезд друг к другу, то, как смешно вы вчера сожгли пирог, потому что зацеловались и забыли о времени. Чтобы кто-то ждал вечером. Чтобы на его пятом этаже окно своим жёлтым светом говорило: «Иди быстрее, по тебе уже соскучились!» Чтобы было, кого притянуть к себе среди ночи, когда снится, что ты стоишь один среди огромной пустой комнаты. Чтобы просыпаться по ночам, обнимать его, трясущегося, в холодном поту, слушать его ночной кошмар, гладить по голове, целовать в висок и шептать «Всё хорошо, я рядом». Чтобы по утрам кто-то обнимал сзади и сонно желал доброго утра, пока он готовит завтрак. Чтобы кто-то завязывал ему галстук и поправлял причёску перед уходом на работу. Чтобы с кем-то выбирать шторы, выбрать самые дурацкие, пытаться их повесить, запутаться в них, распутать друг друга, в итоге повесить их наизнанку и смеяться над этим ещё полгода. Чтобы спорить, как назвать новый фикус — Вильгельмом или Реджинальдом? Чтобы целовать чьи-то руки, смотреть в глаза и говорить, говорить, говорить о любви. И чтобы в ответ — «и я тебя люблю», и долгое-долгое счастье. Для этого ли всего? Да нет, на самом деле. Просто чтобы быть живым. Веня поднимает голову, издалека смотрит на окна своей квартиры. Тёмные. Как всегда, тёмные. А как хочется видеть в них тёплый свет и чей-нибудь любимый силуэт, заваривающий чай или машущий ему из окна. Веня задевает головой низко свисающую ветку, и снег с неё падает прямо на него. Он тихо смеётся, стряхивая снежинки с шапки. Хочется, чтобы любовь свалилась на него, как снег на голову — неожиданно и ослепляюще, такая высоченная, широченная, огроменная, обжигающая, чтобы попадала в глаза и за ворот, и чтобы чувствовать её и смеяться. И так хочется, чтобы это произошло именно сегодня, в этот прекрасный белый декабрьский вечер, когда миллиарды снежных хлопьев кружатся, как миллиарды людей на этой огромной земле. Хлопья сталкиваются, слипаются, и падают на землю уже маленькими снежками. Хочется так же, подхваченным ветром, столкнуться с кем-нибудь, слиться в одно целое, и чтобы разлепить вас было уже невозможно. Хочется, чтобы этим белым снегом замело всё, что было до. Перед тем, как уйти с улицы, Веня заходит в магазин возле дома.