Главный кошмар

      Солнце печёт до боли на открытых участках кожи, до слепоты в глазах, грозится выжечь ярко-зелёную траву, лишить землю жизни, как враг лишает жизни врага. Сильный пожирает слабого. Так всегда было, есть и будет. Этому закону повинуется даже солнце, неживой, но безжалостный шар, способный как дарить жизнь, так и отнимать её.       Слабый ветер совершенно не спасает, лишь дразняще щекочет тело, играет с волосами, заставляя их слегка покачиваться. Если бы не палящее солнце, погоду можно было бы назвать по-райски прекрасной, волшебной. И земля словно пропитана тускловатым светом, ароматом сухой травы и пением моря, звучащим где-то недалеко. Как в детской сказке. Слишком хорошо, чтобы быть реальностью, и слишком реально, чтобы было хорошо.       Когда он последний раз мог вот так насладиться свежестью воздуха? Когда он последний раз обращал внимание на то, какое сейчас время суток и насколько ясное над головой небо? Болезнь и война вынудили его забыть обо всём лишнем, обо всём, что не могло помочь в нелёгкой борьбе за страну и за собственную жизнь… Но так и не сумели лишить его внезапных мыслей и лишних чувств. Просто всё это на какое-то время ушло на задний план, легло в спячку, забылось, как дурной сон.       Только дурным снам свойственно либо вспоминаться через некоторое время, всплывать в памяти внезапно, как молния в небе, поражать разум и рассудок в самый неподходящий момент, либо сбываться, становиться беспощадной реальностью, что ещё хуже. И если раньше Такенака Хамбей мог спокойно наплевать на все свои сны, какими бы правдоподобными они ни казались, то теперь его главный кошмар обратился живым и обрёл вполне осязаемую оболочку.       Когда он последний раз мог себе позволить подобную слабость?       Хидеёши преследует воистину великую и прекрасную цель, но насколько она реальна? Не является ли мечта о сильном, несгибаемом мире ещё одним общим сном? Слабость можно искоренить — это не вызывает сомнений, можно уничтожить каждого, кто посмеет сказать хоть слово против, заставить его сгинуть или дождаться, пока он исчезнет самостоятельно, но тогда и сам Такенака должен будет покинуть этот мир. Ведь он гораздо слабее многих из тех, кого уже сочли непригодными, просто умеет быть полезным и искренне жаждет этого. Жаждет помочь в уничтожении себеподобных, стать тем, кого боятся, а не тем, кто боится сам.       Впрочем, болезнь не позволит ему быть, как их общая мечта, вечным. Хамбей не дурак и понимает это лучше, чем всё остальное.       Но теперь нет времени размышлять. Остаётся наслаждаться первыми и последними секундами настоящей, безграничной свободы, когда не тревожит ничего и ничего не болит. Воздух чист и тёпел, совершенно не напрягает его тяжесть, а голова пустеет, как разбитый кувшин. Он и не догадывался, что дыхание в знойный летний день может быть таким лёгким, а солнце таким пьянящим. Не смел даже надеяться, что однажды на целое мгновение забудет обо всём.       Но мгновения так же коротки, как и бесконечны.       Дурной сон наяву продолжается, и самый частый кошмар Такенаки стоит перед ним с обнажённым мечом. Хамбей не удивляется своему поражению, но негодует, когда Катакура Кодзюро не бросается на него сразу же, заметив слабость врага, а выжидает, смотрит гневно, яростно, позволяет прожить ещё пару бессмысленных мгновений. Не бьёт лежачего противника. Зря. Когда-нибудь это жалкое подобие благородства станет причиной его гибели. Найдётся тот, кто решит воспользоваться тошнотворной правильностью Катакуры Кодзюро и вспорет ему живот. Не Хамбею суждено это сделать, но будущее глупо отрицать.       Такенака встаёт медленно, шумно дыша после громкого кашля. Воздух никогда не бывает так сладок, как в моменты его недостатка и секунды после. Кодзюро давно ждал свирепого боя насмерть, но теперь, узнав об одной из слабостей своего противника, заметно разочарован. Но и отступать не собирается. Упёртый.       Хамбей такой же.       И обоим хватит упрямства довести дело до конца, каким бы ни был финал.        — Я думал, что ты дорожишь своей жизнью, — голос Кодзюро звучный, отдающийся эхом где-то в голове.        — Так и есть.        — Но ты и без того умираешь.       Хамбею хочется съязвить и похвалить поразительную наблюдательность Правого Глаза Дракона, но организм, не успевший восстановиться после только что прошедшего приступа, решает одарить стратега жгущей болью в груди, сковывающей движения тела и остроту языка.        — Даже если сегодня смерть обойдёт тебя, — а Катакура Кодзюро уверен, что этого не произойдёт, — тебе осталось немного. Ты не увидишь страны во власти Хидеёши не только потому, что его армия падёт со дня на день, но и потому, что тебе скоро нечем будет смотреть и думать.        — Оставь пустые угрозы и сражайся уже!       Хидеёши не может пасть. Дракон уже проиграл ему однажды, проиграет и теперь. Но и он, Такенака Хамбей, кажется, только что проиграл свой последний бой. Жизнь ещё не покинула его, боль ещё не ушла и чувствуется слишком хорошо, чтобы стратег мог считать себя мёртвым, но разум уже осознаёт, что смерть близка, как никогда, и действительно непредотвратима. Не падёт от руки врага — падёт от болезни. Первый вариант более печален, а второй менее приятен.       В моменты, когда гибель неизбежна, люди продолжают с необъяснимой жадностью цепляться за жизнь: утопающие ищут спасительный берег, сгорающие заживо — зовут на помощь тех, кто стал причиной пожара, приговорённые к повешению — до последнего не хотят убирать ноги с подставки. Хамбей не помнит, когда начал понимать их, но знает наверняка, что без боя со своей жизнью не расстанется. Такова человеческая природа, противоречивая и бессмысленная.       Хамбей смеётся прямо в лицо сопернику, ухмыляется, когда тот делает очередной выпад оружием, и проглатывает боль, как воду, будучи уверенным, что его страдания окупятся. Плату получит Хидеёши.        — Мне жаль тебя.        — А мне тебя — нет! — стратег не безумен, но именно такое впечатление производит.       Жалость Катакуры неуместна и оскорбительна. Такенака скалится, едва держась на ногах, не собирается просить пощады и хрипит едва слышно:        — Вспомни ночь, в которую я тебя похитил, Катакура-кун. Ту самую ночь. Ты тогда просил, чтобы я дрался как мужчина, помнишь? Помнишь? Настал мой черёд тебе сказать: дерись как мужчина. Не стой на месте. Бей! Правому Глазу не занимать решительности, но мысли о том, что враг значительно слабее, связывают руки и ноги. Драться с тем, кто слаб и уже одной ногой в могиле, в некотором смысле не интересно.        — Твоя жизнь теперь ничего не стоит.        — Как и твоя.        — Но мне есть, ради кого жить.        — Твой Одноглазый Дракон уже давно мёртв, даже если ещё ходит по земле. И ты вернёшься к нему, встанешь подле него… Но не сможешь на него смотреть.        — Ты бредишь.        — Предсмертный бред — самая честная истина этого мира.       Хамбею смешно и грустно. Проигрыш вышел слишком быстрым. Но надежда не погибла, а осталась витать где-то в прогретом летнем воздухе.       Осталась причина жить и причина умирать.       Хидеёши.