Цена семейного счастья

      В этот раз все случилось иначе.       Сумрак знал, что рано или поздно это произойдет. Подобное рано или поздно происходило в каждом гареме. Подобное происходило в гареме его батюшки каждый год. Но… К такому нельзя было подготовиться, как к ритуальной Охоте. Только принять. Потому что здесь дело было уже не в навыках. А в том, что ты чувствуешь до, во время и после.       К своим пятидесяти годам Сумрак постиг убийство если не в совершенстве, то очень близко к тому. Но искусством гораздо большим он считал умение остановиться вовремя и не убить, когда убить бы было проще всего. «Смерть — конечно, хороший урок, но какой прок в подобных уроках?» — говорил Учитель Пустошь, и был прав. Он вообще был всегда прав и во всем.       За свою жизнь сын Грозы убил много тварей. Примитивных, но опасных, а также разумных и потому опасных вдвойне. И многим сохранил жизнь — по разным причинам. Из уважения, ради защиты генофонда дичи и даже почувствовав безмолвный отказ сражаться. Он убивал и сородичей, если застреленную в ходе массовой стычки Дурную Кровь можно было за таковых считать. Но это… Это было как мальковая возня. Случилось и случилось. Совсем не то же самое, что убить другого яутжа в поединке.       Еще в училище, когда на него, бывало, перли менее опытные, но самоуверенные сверстники либо задиристые старшаки, Сумрак научился ставить обидчиков на место, оставляя на плечах их глупые головы и умудряясь никого не протыкать насквозь. В том заключалось мастерство Танца Тени, который год за годом прилежно осваивал юнец: за секунду до начала поединка решить, намереваешься ты прикончить соперника или же только проучить. И в этом же заключалось коварство Танца Тени: начав, ты уже не сможешь изменить решение. Помня это, Сумрак всегда выбирал второе. У него не было истинных врагов — было только много дураков вокруг. Если убивать каждого, то просто поголовья самцов не хватит…       Придя в клан, он придерживался того же правила. Он дрался много — почти каждый день, но насмерть — никогда. Слишком пустяковые были поводы для этих драк, даже если противнику они и казались чем-то серьезным.       То же самое случилось и когда у Сумрака появился гарем. Каждый Сезон есть череда поединков и спариваний с короткими перерывами на сон и еду. Так было испокон веков, и сын Грозы не отступал от традиций. Но даже самых зарвавшихся малолеток он, как следует потрепав, с позором выдворял за пределы своей территории, а самцов своего возраста и старше вынуждал капитулировать самостоятельно.       Тем не менее он знал, что когда-нибудь все случится иначе. И этот момент настал.       Чужак был крупнее, но напрягало совсем не это, а то, с каким напором он ринулся в бой. Словно это не Сумрака были задеты интересы, а его. Впрочем, сын Грозы немедленно показал ему, чего стоит, и самцы, дважды с максимальным остервенением столкнувшись, взяли короткую передышку. Внимательно изучая друг друга, они принялись медленно кружить по утоптанной площадке между купальнями и садом, где подобные «встречи» как правило чаще всего и происходили.       Чужак всхрапнул и сплюнул кровь. Сумрак строго придерживался правил и в морду его не бил, но обезумевший от жажды поживы конкурент сам не рассчитал мощности своего броска и слегка пропахал землю жвалами. Шкуру сына Грозы теперь тоже украшало несколько кровавых меток. Но чувствовалось, что это еще только самое начало…       Пауза затягивалась. Хозяин территории твердо решил не нападать первым, рассчитывая, что у вторженца в последний момент либо проснется здравый смысл, либо сдадут нервы. Чего ждал соперник было неясно. Возможно, того же самого.       Бесцельное кружение окончательно надоело Сумраку минут через пятнадцать. Он замедлился и несколько раз отрывисто кивнул в сторону чужака, выбрав тактику провокатора. Противник тут же поддался на уловку, захрапев и распялив жвала. А в следующий миг самцы ринулись навстречу друг другу и яростно сцепились, переходя ко второй стадии «знакомства», после которой как правило пути назад уже нет. Удары посыпались один за другим, и тяжелый рык двух не желающих уступать конкурентов громовыми раскатами разлился над долиной источников.       Это была борьба в изначально неравных весовых категориях, и сын Грозы знал, что вымотается быстрее, если сделает ставку на силу, а потому после непродолжительной схватки, результатом которой стал его не очень грациозный полет через всю площадку, начал уходить от прямого контакта, сосредоточившись на выведении соперника из состояния равновесия — как в физическом, так и в моральном отношении. Захватчик, в отличие от хозяина, силы не экономил, поэтому задуманное легко удалось, однако и время поединка предсказуемо увеличилось. Ничего. Победа не обязана быть быстрой.       Совершая очередной выпад и снова промахиваясь, чужак издал негодующий рев, и Сумрак немедленно вторил ему, дабы продемонстрировать всю мощь своей глотки. Чужак пригнулся, раздул грудь и сделал попытку перекричать неожиданно громкого оппонента. Сын Грозы раздулся в ответ и грозно завыл на низкой ноте, включаясь в состязание по взаимному устрашению и одновременно с удивительной ловкостью покидая зону поражения, куда секундой позже буквально рухнул всем своим весом разъяренный недруг.       Наконец, вновь сойдясь и обменявшись несколькими основательными ударами, самцы отпрянули от центра «ринга», и каждый занял выжидающую позицию на безопасном расстоянии от противника. Они оба продолжали рычать — беспрестанно и уже взахлеб из-за нехватки дыхания. Уступать не желал ни один из них, и порывистость воинственных звуков вскоре перешла в монотонность, рождая собой бушующий и клокочущий, но постепенно истощающий себя шквал.       Им требовался отдых. Обычно на такой стадии поединка какая-либо из противоборствующих сторон признавала поражение и более-менее мирно ретировалась. В данном случае было бы справедливо, если бы такое решения принял несостоявшийся захватчик. Но…       — И кто ж из моих жен тебе настолько приглянулся? — умолкая и переводя дух, саркастично полюбопытствовал сын Грозы. Как правило, претендент изначально заявлял свои права на какую-то определенную самку или самок, но этот субъект почему-то сразу не конкретизировал. Учитывая, что перед стычкой неподалеку терлась Прорва, Сумрак сперва подумал на нее, но теперь уже не был уверен. Упорность чужака явно говорила сама за себя. Не иначе, на Грезу глаз положил, сволочь!       — Я бьюсь за главную самку и за всех твоих Матриархов, сколько бы их ни было, — презрительно рыкнул соперник. — Я одержу победу, и ты либо покинешь эти владения и никогда не вернешься, либо останешься лежать здесь. Какой вариант тебе ближе?       — Мне ближе тот, в котором я то ж самое предлагаю тебе. Я не уступлю тебе ни одной самки, и уж тем более не уступлю всех, — парировал сын Грозы.       — А еще мы сами не пойдем! — внезапно встряла неведомо откуда взявшаяся Солнышко. Впрочем, почему неведомо откуда? Сумрак прекрасно знал, что сейчас самки внимательно наблюдают за ритуальным боем из отдаления. Они всегда наблюдали, в конце концов, в такие минуты решалась их судьба. Однако подавать голос им не следовало. Как минимум, это могло отвлечь хозяина гарема и привести к проигрышу.       Не оборачиваясь, Сумрак строго рявкнул на супругу, так не к месту проявившую свою эмоциональность. Хотя, что уж греха таить, осознание того, что жены не хотят принимать чужака, дополнительно придавало уверенности.       Претендент на гарем нарочито громко фыркнул и надменно вздернул голову.       — Я как-нибудь переживу твой отказ, краснокожая, — крикнул он, обращаясь к младшей дочери Свободы. — А Глава гарема, я уверен, поразмыслит и останется со мной. В ее возрасте уже обычно проявляют благоразумие.       Сумрак нахмурился и глухо заворчал.       — Тебе не самки нужны. Тебе нужны угодья, — догадался он.       — Как и тебе, — чужак понизил голос и недобро усмехнулся.       Сын Грозы в потрясении вытаращился на него и замер. Ровно на секунду. За эту секунду он принял решение.       Все, что произошло дальше, было как во сне. Таков Танец Тени. Его смертоносная сторона. Реальность вокруг просто перестает существовать, а внимание концентрируется только на действиях противника и собственных действиях — концентрируется особым образом, укладывая в четкий алгоритм все движения, происходившие мгновение назад, происходящие сейчас и готовящиеся произойти в будущем. Даже дыхание, даже моргание глаз. Время замедляется, позволяя спланировать три удара, отрешенно наблюдая за тем, как соперник наносит всего один и при этом даже не чувствуя, как лопается кожа, рвутся мышцы и ломаются кости. Убийственная медитация…       Это состояние когда-то Сумрак долго и мучительно отрабатывал с Учителем — до изнеможения, до помрачения, до истерик и галлюцинаций. Сначала Пустошь помогал ему войти в транс, затем юнец научился делать это сам, но возвращаться без посторонней помощи не получалось очень долго. Во время занятий Учитель добровольно становился для подопечного «тренировочным манекеном», и лишь огромная разница в массе уберегала старого самца от тяжелых травм. А после тренировок он часами «вытаскивал» потерявшегося в лабиринтах собственного подсознания ученика. Юнец, бывало, плакал, задыхался, впадал в шок; бывало, его рвало или скручивало судорогой. Но всякий раз Сумрак отходил и буквально вымаливал следующее занятие, чтобы снова оттачивать страшное мастерство и разбиваться в кровь, не осознавая боли, доходить до грани самоотречения и самоуничтожения и затем часами ползти от этой грани к действительности.       Так было в самом начале. Потом сын Грозы научился контролю и начал оттачивать искусство боевых шаманов наедине с собой, изредка — с Учителем, который временами наведывался в места содержания молодняка. Когда Великий Пустошь ушел в Небесное Воинство, учить Сумрака стало некому, и он тренировался один, не теряя прежнего упорства. Частенько ему даже снились занятия с наставником — это не то чтобы помогало, но необъяснимым образом придавало мотивации, и юнец двигался дальше.       С годами Танец стал даваться легче. После Посвящения Сын Грозы начал активно отрабатывать его на Жесткачах и прочих опасных тварях, используя для поединков с себе подобными только некоторые обманные приемы — не более. И лишь теперь он осознал: пришло время в полной мере использовать смертоносную тактику против сородича. Вынужденно. Тот просто не оставил выбора.       Сумрак знал, что со стороны это выглядело красиво. Когда-то именно визуальная составляющая Танца Тени привлекла его внимание. Но истинная правда заключалась в том, что красота была последним, о чем заботился владеющей данной техникой воин. Значение имела только эффективность. А уж как оно смотрелось — был побочный результат… Разумеется, при верном исполнении.       Сумрак делал все верно.       …Удар, блок, разворот, отвлекающий маневр. Стремительная атака.       Встречный удар и короткое торжество противника, немедленно получающего в ответ гораздо больший урон.       Предельная концентрация. Ни одного лишнего движения. Стратегия, в которой нет места предосторожностям — есть лишь обоснованность той или иной жертвы.       Сумрак действовал с бесстрастием механизма, спокойно осознавая быстро растущее число повреждений, неминуемо причиняемых массивным противником и мысленно ведя точный счет: собственный запас прочности и количество удачных комбинаций против силы и несокрушимости чужака. Поединок близился к завершению. Перевес был незначительным — захватчик даже его не ощущал. Но сын Грозы уже точно знал, что и в какой последовательности следует сделать, чтобы выйти победителем на остаточном ресурсе. И методично выполнял.       Когда разорванное горло ослабило чужака, а финальный удар, нацеленный в область сердца, заставил нехорошо покачнуться, исход поединка стал ясен. Захватчик рухнул как подкошенный. Уже на земле его тело неестественно выгнулось, дернулось и обмякло. Кривые жвала, дрожа, вытянулись и взгляд остекленел. Сумрак остался стоять над ним, тяжело дыша.       Несколько секунд прошли в молчании. Затем самки с взволнованным стрекотанием кинулись к своему воину. В тот же самый миг самец почувствовал резкую слабость в ногах, а к оглушенному поединком телу вернулись чувства, и его тут же пронзила невероятная боль, как будто в каждый сантиметр плоти кто-то вогнал незримый металлический штырь; в глазах потемнело…       Чья-то сильная рука подхватила Сумрака под спину, не давая упасть. Госпожа… И сразу же еще несколько пар женских рук бережно прикоснулись к израненной шкуре. Поддерживая шатающегося победителя со всех сторон, самки медленно повели его к дому. По дороге Сумрак попытался сосредоточиться и проанализировать свое состояние. Тупая, тянущая боль практически повсюду — многочисленные гематомы. Горящие огнем рваные раны на шее, боках, плечах. Ребра — скорее всего сломано сразу несколько. И правая рука в области предплечья, вероятно, тоже. Левое колено отказывается гнуться из-за отека, правое просто очень сильно болит. Сломано под корень три когтя. И мелкие повреждения, которые уже просто не чувствуются на фоне основных травм.       — Солнышко…       В поле зрения появилось встревоженное лицо самки. Размытое, взгляд цеплялся лишь за ее яркие, панически расширенные глаза. Неужели все так плохо…       — В челноке есть набор самопомощи.       — Я займусь тобой сама, — Солнышко качнула головой.       — Принеси, — настойчиво рыкнул сын Грозы, хотя до командного тона ему сейчас все-таки было весьма далеко. — У тебя средства слабее, придется отлеживаться.       — И отлежишься.       — Нет времени на это. Придут другие.       Прорва фыркнула, перехватывая самца поудобнее. Сумрак сжал челюсти от боли и зашипел. В горле почувствовалась кровь.       — Ты задрал здоровяка, который был крупнее тебя в полтора раза. Насмерть задрал. Другие еще долго сюда жвал не покажут, — уверенно пророкотала Глава гарема.       — Все равно, — он поморщился, с трудом сглатывая. Сил говорить почти не было. Вокруг все плыло, а звуки гасли в застилающем голову неровном шуме.       — Я посмотрю, что у тебя там есть, — сдалась Солнышко, однако тут же поставила условие: — Но лечить себя ты не будешь. Ты не на Охоте.       — Разве тебя переспоришь, — в свою очередь согласился Сумрак. — Осень?       — Я здесь, мой супруг, — самка немедленно вынырнула откуда-то из-за его спины.       — Труп. Я не хочу, чтобы ты его трогала. Пусть это сделают другие Жрицы.       — Я сообщу в Храм сама, — ответила за собравшуюся было возразить сестру Прорва. — Не заботься об этом.       Самец молча наклонил голову. Затем сознание на какое-то время отключилось.       В себя Сумрак пришел уже в постели. Хотелось верить, что дошел он сюда все-таки сам, просто не запомнил, как. Он был полностью раздет, и Солнышко, присев на край ложа, промывала его раны антисептиком. Душистым, самочьим. Упрямица… Греза суетилась неподалеку и вроде как ассистировала. Остальных видно не было.       Самец попробовал пошевелиться, но без явного успеха. Судя по ощущениям, жена наглухо обколола его какими-то сильными обезболивающими — в отличие от боевых, которые следовало бы взять из аптечки, они не просто притупили чувствительность, а сделали тело и конечности неподъемными. Еще от них сильно клонило в сон, веки были настолько тяжелыми, что держать их поднятыми больше трех секунд не удавалось.       Сумрак хотел сопротивляться фиксирующим повязкам, но при попытке объяснить, что на места переломов лучше поставить скобы, жвала не слушались и цеплялись друг за друга — так ничего и не вышло. Раны Солнышко тем не менее заварила как надо, но вместо искусственной кожи опять-таки применила что-то из собственных средств. Ладно, лишь бы действовало в конце концов…       Она все еще продолжала латать его шкуру, когда сына Грозы вновь унесло беспамятство. Самец погрузился в глубокий и изнуряющий сон без сновидений. Сколько он так проспал, осталось неизвестным. Тягостное возвращение к сознанию наступило, по-видимому, через несколько часов. Было темно. Сумрак так и не смог определить, ночь за окном или ранее утро. Рядом в полудреме лежали Греза и Полночь. Самец попытался замурлыкать, но у него не хватило дыхания. Очень болела грудь. С трудом повернув голову, Сумрак зажмурился и уткнулся лбом в плечо Грезы, ощущая необычную прохладу ее кожи. Самка нежно заворковала, и осторожно дотронулась до пылающей гривы самца. Вслед за тем сын Грозы опять провалился в какую-то бездонную яму.       К его следующему короткому пробуждению вахту несли Осень и Солнышко. На лежанке прибавилось подушек — видимо, самки пытались расположить супруга как можно удобнее. Осень в задумчивости сидела возле своего воина, облокотившись на подголовный валик, Солнышко кругами ходила по комнате. Увидев, что Сумрак заворочался, она взяла из ниши сосуд с травяным отваром и поднесла самцу, осторожно помогая ему приподнять голову. Отвар был невкусный, но пить так хотелось, что сын Грозы покорно проглотил все до капли.       — Я сбила жар, сейчас будет полегче, — сообщила самка, убирая пустую посуду в сторону.       Сумрак благодарно заурчал, и вознамерился сесть, но жены его удержали.       — Лежи еще. Нужно отдыхать.       Ну, нужно так нужно…       Проснуться в очередной раз его заставили уже природные позывы. Вместо Солнышка и Осени рядом обнаружилась Прорва. Когда самец сделал попытку встать, она тоже поднялась.       — Ты куда? — строго осведомилась Глава гарема.       — В санузел, — нехотя признался Сумрак.       — Хорошо, обопрись на меня, — самка слезла с лежанки и, обойдя ее кругом, склонилась над тихо негодующим относительно собственной беспомощности воином.       — Я сам дойду, — буркнул самец.       — Не выделывайся мне тут, — осадила его Прорва.       Сын Грозы заворчал, но послушался и выделываться не стал. В конце концов, размеры и убеждения Прорвы вполне позволяли без особых проблем просто взять и унести его до туалета, так что предложение дойти с поддержкой было, как ни крути, предпочтительнее.       Вскоре выяснилось, что помощь действительно пришлась очень кстати. Самостоятельно Сумрак вряд ли добрался бы до пункта назначения, не говоря уж об обратном пути…       Эта короткая «разминка» отняла столько сил, что по возвращении самец вновь незамедлительно уснул. Пробудился он засветло, с удивлением осознав, что лежит в объятиях Госпожи. Прорва зарылась жвалами в его гриву и размеренно дышала в темечко.       — Ты сегодня в Совет хотела идти, — неловко пробормотал самец, силясь привстать и повернуться, чтобы увидеть спит ли жена.       — Это было вчера, — Прорва усмехнулась, ее желтые глаза прищурились, а грубая рука неожиданно по-доброму взъерошила головные отростки самца. — Вчера я должна была в Совет идти, Фокусник. Да разве ж уйдешь с тобой? Сказала: обходитесь как-нибудь без меня. Сезон как-никак.       Да уж, Сезон… Как раз Сезон-то Сумрак начать и не успел. Он только прилетел — пораньше в этот раз — и сразу пришлось отстаивать свои права. Захватчик, видимо, хотел его опередить, разведать все как следует, возможно, планировал заранее втереться к самкам в доверие… Нет, Сумрак впервые встречал такую наглость и бесчестность! Эта сволочь нацелилась на территорию гарема, заключив, что даже если самки не примут нового самца в случае победы, Прорва-то уж всяко смирится, ибо у нее выбор невелик. А где Прорва — там и угодья… Возмутительно! Конечно, сын Грозы и сам одно время так про Прорву думал, и предложение сестрам из долины источников, что уже греха таить, сделал лишь в надежде заполучить «свой угол»… Но ему никогда не было на них плевать! Он с самого первого дня старался быть образцовым супругом, заботясь о каждой и угождая всем их прихотям. И ни на минуту не допускал мысли, что Госпожа с ним «только потому что других желающих не нашлось». Он прекрасно видел, что Прорва умеет выбирать.       Отвоевать кого-то из жен другие самцы пытались у Сумрака регулярно — из Сезона в Сезон. Это, конечно, злило, но одновременно и, как ни странно, льстило — когда зарятся на твоих самок поневоле начинаешь чувствовать нечто вроде гордости. Это значит, что у тебя самые красивые и плодовитые самки, и выбрали они именно тебя, а не кого-то еще, наверное, потому что ты тоже не из последних самцов. Одним словом, сам себе немного завидуешь… А этот негодяй своим бессовестным вторжением не только нарушил покой гарема, но и попытался обесценить самое ценное, что в этом гареме имелось! Подобному не могло быть прощения.       Самец оскалился и зарокотал. При воспоминании о недавних событиях им начало овладевать возбуждение. Боль от ран внезапно отступила на второй план, а давление в подбрюшье резко усилилось. Этому дополнительно способствовал запах самок, пропитавший комнату и постель. Главным образом, запах Госпожи, который вдруг сделался ярче, острее и соблазнительнее.       Заметив активность партнера, Прорва тут же разомкнула объятия и нависла над Сумраком, а в следующий миг оказалась к его лицу так близко, что самец теперь мог различить каждую чешуйку на ее коже. Самка чувствовала, что дразнит его, и делала это специально…       Право первого слияния… Бесспорно, оно оставалось за ней. Только… Простите… Каким образом? Нет, правда? Сын Грозы умиротворяюще застрекотал и жалобно посмотрел в глаза старшей супруги.       — Прекрасная Госпожа, я, как и прежде, в твоей власти, но не уверен, что смогу сейчас удовлетворить твои потребности, — тихо проговорил он, одновременно догадываясь, что для Прорвы это не станет преградой.       На несколько секунд воцарилась странная пауза. Затем самка слегка отстранилась и почти кокетливо улыбнулась.       — Зато я могу удовлетворить твои, — неожиданно заявила она, и прежде чем обескураженный Сумрак смог что-то вымолвить в ответ, добавила: — Я тоже умею быть нежной, мой воин, ты убедишься.       С этими словами Прорва окончательно отодвинулась, покинув поле видимости лежащего самца, и сын Грозы почувствовал, как она вновь наклоняется. Вслед за тем ее дыхание приятной волной прокатилось по телу, и первое прикосновение горячего языка заставило блаженно выгнуться. Да неужели…       — Госпожа…       — Тихо, Фокусник, — широкая ладонь мягко легла на его напрягшийся живот. — Ничего не говори.