Вторая палочка благовоний

Это было неожиданно. Оказывается, глава Юн Мэн Цзян стал тем, кому выпала честь принять у себя впервые за три года вышедшего на люди главу Лань. Три года затвора. Шептались, что глава Лань принял добровольное наказание за свою слепоту и доверчивость, за то, что до последнего защищал убийцу, не достойного даже упоминания имени, того самого Цзинь Гуань Яо. Смерть этого злодея стала прекрасной новостью. Как только земля носила такое чудовище, совершившее все мыслимые и немыслимые злодеяния? Цзян Вань Инь вышел лично приветствовать высокого гостя, все еще терзаясь вопросом, почему тот прибыл именно сюда, что могло послужить причиной этого визита. Никаких срочных и нерешенных дел меж их орденами не было, Цзе У Цзюнь и Саньду Шеншоу друзьями никогда не были. Все их общение до этого состояло из обсуждения интересов орденов на общих собраниях. Глава Лань будто немного сдал за эти три года, не сказать, что постарел, но как-то осунулся и исхудал. Даже малознакомому человеку это было заметно. На его лице нет привычной теплой улыбки, теперь он улыбается как-то болезненно и горько. Были ли эти годы в самом деле годами медитации и совершенствования духа? Или глава Лань в самом деле соблюдал трехлетний траур по предателю и убийце, как изредка шептались адепты клана Лань? Обрезанные волосы говорят сами за себя. Они не так уж коротки, но заметно короче того, какими были в ту самую ночь в храме. Все приветственные церемонии проходят быстро. Цзян Чену не хочется долго стоять на крыльце. Разговор продолжается в небольшом зале, где Цзян Вань Инь обычно принимает гостей. С этим гостем он так же хочет решить все вопросы поскорее. Рутинные дела никто не отменял. Новое величие Пристани лотоса Цзян Вань Инь вырастил сам, и оно по-прежнему требовало внимания, словно капризный цветок. — Чем обязан? — в этих словах нет радушия. Только необходимая вежливость. — Я хотел побеседовать с кем-то, кто хорошо знал А… моего младшего названного брата,  — глава Лань не произносит имени, будто боится. — Вы, — глава Лань теперь не говорит так плавно, как раньше. Сейчас он запинается, подбирает слова, — должно быть проводили вместе довольно много времени… — начинает он издалека. — Да, мы растили вместе нашего племянника, виделись раз в несколько месяцев. Это достаточно хорошо? — Цзян Вань Инь раздражен этим вопросом. Эта складка меж бровей, что бывает у гордецов и тех, кто часто сердится, будто за эти три года стала лишь глубже. Будто то, что он вновь обрел брата его ничуть не смягчило, а наоборот сделало даже жестче. Глава Лань, видимо, не ожидал такой грубости в ответ. А может его вовсе пугает юньмэнский говор. Он мог и отвыкнуть от таких слов за три года. — Думаю, что да. — Так в чем дело? Если интересно мое мнение — он предатель и убийца, как о нем и говорят, — взгляд черных глаз пылает праведным гневом. Цзян Вань Инь твердо уверен в собственных словах. — Нет, хотел спросить вас о другом. Может быть вы знаете хоть что-то, что поможет мне найти ответ, — глава Лань, однако, не спешит покинуть чужой дом. — Ответ на что? — глава Цзян все еще не понимает цель визита. Его раздражают эти вопросы. Он не хочет говорить о Цзинь Гуань Яо. Даже вспоминать о нем не желает. — Я знаю, что у него была связь с одним человеком, — Цзе У Цзюнь так осторожен в словах! — Он так много доверял вам? — вопрос звучит слишком быстро, глава Цзян взбудоражен. — Нет, он не говорил об этом. Совсем, — этот ответ будто успокаивает. Было напрягшийся глава Цзян немного расслабляется. — Так с чего вы взяли, что у него с кем-то что-то было? — глава Цзян чуть прищуривается и сердито хмурит брови, давая понять, что он не тот человек, у которого надо это спрашивать. — Он… Он всегда скрывал такие вещи, даже еще не будучи женат. Но я знаю, что он проводил с кем-то время, — наконец с некоторым трудом произносит Лань Си Чень. — Тогда с чего вы решили, что эта связь есть? — тон все так же сердит, но теперь в глубине будто появилось чуть-чуть любопытства. — Я точно знаю, как он выглядел, когда влюблен, — в глазах главы Лань что-то теплеет, его улыбка при этом делается совсем уж вымученной. — Вы с ним?.. — это удивление, ужас в глазах главы Цзян. Он откровенно не готов к таким признаниям. Уж точно не сейчас. — Нет. Он отверг меня и не единожды, — эти слова пропитаны горечью. Лань Си Ченю это в самом деле причинило и, наверное, по сей день причиняет боль. «Кем же надо быть, чтоб отвергнуть самого красивого мужчину своего поколения да еще не раз? Не любил же он в самом деле?» — мысленно спрашивает сам себя Цзян Вань Инь. — Почему? — этот вопрос вырывается сам собой. — Он говорил тогда много всего. Многие его доводы я считал разумными. Он говорил о том, что мы братья, о том, что боится запачкать меня такой связью… — в словах главы Лань была лишь горечь, тоска по несбыточному. — Зачем я тогда соглашался с ним? Может, будь я настойчивее, то я не позволил бы ему совершить все это. А его волновала моя репутация… — Ну, он всегда был разумен в том, что касалось репутации, — это глава Цзян знал отлично. Репутация была единственным, что было у Цзинь Гуань Яо. Даже будучи главой ордена он все продолжал и продолжал ее делать. Это порой отдавало каким-то фанатизмом. — Иногда даже слишком… — глава Лань по сей день подавлен. Удивительно, насколько он сам убит смертью негодяя. — Так чего вы от меня хотите? — тон главы Цзян становится привычно-неприветливым. — Я хочу разыскать того человека, которого он любил, — выкладывает наконец свои намерения глава Лань, глядя в черные глаза. Это смело, слишком уж смело. — Зачем вам это сейчас? — Цзян Вань Инь проигрывает в гляделки, первым отводит взгляд, словно ему есть, что скрывать. Кажется, глава Лань единственный, кто заставил его это сделать за всю его жизнь. — Я хочу поговорить с ним. Хочу понять был ли один я так слеп или все прочие тоже не замечали истиной сути Цзинь Гуань Яо, — Цзе У Цзюнь все же произносит имя, которое дается явно с трудом, — под красивой личиной. — Никто не замечал. Все были слепы. Да даже наш племянник до сих пор не может поверить! — глава Цзян стукнул по столу кулаком. Поданный только что чайник подпрыгнул, жалостливо звякнули чашки. — Я хочу узнать, каким он был в самом деле. Каким…- глава Лань от волнения заговаривается. — Вы думаете тот человек вам расскажет? К чему эти поиски? Найдете вы его и что? Что вы намерены делать? — Цзян Вань Инь будто защищает некий невидимый рубеж, так яростны и скоры его слова. Что он так бережет? Защищает какую-то тайну? Защищает главу Лань от него же самого? Защищает мир от того, чтоб в него опять просочилась какая-то грязь? — Поговорю с ним. Выпью чарку вина за упокой души. Попрошу сжечь вместе со мной палочку благовоний для… А-Яо… — глава Лань опускает голову, как это делают те, кто просит о неком одолжении. — Можете со мной выпить, чтоб выкинуть эту глупость из головы! — переключается на более миролюбивый тон Цзян Чен. — Вы глава великого ордена, а бредней в голове как у иной девицы юных лет! — Я в самом деле… — начинает было глава Лань, все так же пристально глядя. — Что вы «в самом деле»? Оказались так слепы? — перебивает его собеседник. Это некрасиво и невежливо, но эмоции рвутся наружу. — Я в самом деле любил…- выражение на лице главы Лань потерянное. — Снова-здорова! Ей, вина принесите! И поскорее! — кричит хозяин дома прислуге. Прислуга знает, что хозяина в таком настроении надо обслужить поскорее. И минуты не проходит, как служанка выставляет на стол кувшинчик вина и чарки. Вероятно, глава Цзян нередко выпивает, раз вино всегда наготове. Лань Хуань смотрит, как вино льется в чашки, прозрачное, пахнущее фруктами. — Что смотрите? Только не надо про ваши правила. Хотите выпить — пожалуйста. Или тоже будет после буянить, как ваш братец? — Скорее всего… — Лань Хуань смотрит в чарку в печальной улыбкой, будто увидел там что-то необыкновенное и прекрасное, но совершенно недостижимое — А, ну тогда переименую сарай в павильон Ланей. Ваш братец его разнести не смог, значит и у вас не получится, так что не переживайте, - над этой шуткой не смеется ни гость, ни сам хозяин. И была ли она такой уж шуткой? Лань Хуань пригубляет вино, пробует, смакует. На его лице узнавание, недоумение. — Это… Это любимое вино А-Яо…- это понимание как будто лишает сил, но глава Лань залпом выпивает. — Правда? — удивление в голосе Цзян Чена насквозь фальшивое. — Видать, пристрастился к нему в башне Кои. Теперь, правда, впору весь запас вылить в помойную яму… — слова звучат зло, но создается ощущение, что от этого вина никто не будет избавляться — напротив, его купят с запасом. — Вы… Вы пили с ним… — это звучит как то ли какое-то откровение, то ли обвинение. Лань Хуань роняет голову на стол. Цзян Чен цокает языком: — Всего-то одна чарка, а как развезло! Что один, что второй пить не умеют. К чему начинали только? Главе Цзян пару раз довелось видеть нетрезвым второго господина Лань и теперь Саньду Шеншоу ожидал пьяного дебоша, вроде того, что учинил на радость Вей Ину младший из братьев Лань. Тот ведь и в таком деле оказался совершенен. Со злости следующим утром глава Цзян гонял кнутом по пристани своего шкодливого брата, которому идея напоить мужа через поцелуй вином ну очень нравилась, пока второй господин Лань отсыпался запертый в сарае. Глава Лань очнулся так же через пару минут и выглядел вполне трезвым. — Спасибо, что приняли меня, глава Цзян. Вино было вкусным, благодарю за угощение. И не стоит беспокоиться, я вовсе не пьян. Теперь же я должен покинуть ваш прекрасный дом и торопиться в путь, — на лицо вернулась почти знакомая улыбка. От вина Лань Си Ченю определенно легче. Он вдруг оказался в приподнятом настроении, совсем не похожим на то, каким он вошел в ворота Пристани лотоса совсем недавно. В остальном он выглядел примерно так же, как до той ночи в храме. Однако легкий румянец и подозрительный блеск в глазах выдавали, что глава Лань все же пьян. — И куда же собирается на пьяную голову этот славный господин? — тон главы Цзян стал почти шутливым. — Я намереваюсь посетить Юн Пин и распорядиться, чтоб там восстановили храм Гуань Инь как можно скорее. Пока я скуплю все благовония, что там есть и сожгу для него! — О, да у вас большие планы! Не боитесь, что ваш клан такое не одобрит? — Цзян Чен не собирается отпускать гостя в таком состоянии. Лань Си Чень определенно сейчас был неадекватен, и резкая смена настроения это подтвердила. — Дяди и старейшины? Они бы его никогда не одобрили, каких бы вершин он не достиг, сколько бы он не старался …— вздохнул он. — Храм в честь А-Яо— что я могу еще сейчас для него сделать? Я хочу, чтоб запах благовоний в его честь поднимался до самых небес, а никто не жжет для него и единой палочки! — Вы уверены, глава Лань, что ни единой? — взгляд главы Цзян такой подозрительный, цепкий, будто он хочет поймать главу Лань на какой-то лжи. — Да. Я так и не поджег свою! — в голосе слышалась обида на себя самого. — Я совсем ничего не смог… Я не смог остановить его, когда он впервые оступился, я был слеп и глух, когда нужно было действовать. И к чему это привело? Я вонзил в его грудь меч, я не смог сделать для него алтарь, а теперь мне не хватает духа даже поджечь эту палочку благовоний за упокоение его души… — Почему? — Цзян Чен произносит это с деланным равнодушием. — Я… тогда я признаю, что его… его нет, что никто больше о нем не вспомнит… Поэтому я хотел разыскать того человека… Чтоб хоть что-то еще осталось, хоть что-то, — Лань Хуань утер рукавом слезы и вытащил из-за пазухи палочку благовоний. Глава Цзян слушал все это нахмурившись, будто не решаясь что-то сказать вслух, взвешивая за и против. Палочка легла на стол между двух пустых чашек. — Ну право слово, глава Лань!!! — возмутился он, но сел ближе. Лань Си Чень уткнулся ему в плечо. — Ну хорош уже рыдать! Нос себе фиолетовым выкрасите, а мне одежды испортите. Если хотите знать, то тот человек… Он тоже помнит, — последнюю фразу Цзян Вань Инь произнес уверенно, будто точно зная это. Лань Хуань замолчал и поднял голову от плеча, чтоб посмотреть на главу Цзян. Взгляд был совершенно шокированным. — Вы… вы его знаете? Кто он? Хотя бы намекните!.. Я обещаю, что не буду… — в голосе было отчаяние. — Глава Лань, если Цзинь Гуань Яо хотел, чтоб это осталось тайной, то надо это непременно расковырять? — Цзян Чен как-то подозрительно спокойно и терпеливо спрашивает об этом. — Просто скажите, кто он, пожалуйста! — взмолился глава Лань так, будто от этого зависела его собственная жизнь. — Да понятия не имею! — ответ был как щелчок хлыста. — Но любовников так быстро не забывают, особенно таких как он… — Цзян Вань Инь сделал паузу и, словно оправдываясь, прибавил: — Ну я так думаю. Лань Хуань пытался собраться, с мыслями, будто что-то обдумывая, взвешивая, сверяя в голове. — Вы и А-Яо?.. — от вина мысли путаются, но ведь это в самом деле могло быть так. А-Яо довольно много говорил о главе Цзян и иногда эти слова бывали какими-то двусмысленными. — Еще чего! — это не возмущение, а что-то иное. — Но вы же… — Да, мы виделись чуть чаще, чем раз в пару месяцев. С ним иногда можно было поболтать о всяком высоком, — нехотя, скороговоркой признается глава Цзян, словно умалчивая о чем-то. — Я так хочу снова с ним поговорить!.. — какие-то еще следом слова тонут в рыданиях. Лань Хуань плачет еще столько, сколько горит палочка благовоний. Цзян Чен терпит этот плач, иногда похлопывая гостя по спине, но не давая тому прижиматься, держа его на приличном расстоянии. Наконец со следами слез на глазах глава Лань все же засыпает. Обошлось без буйства и сарая. Глава Цзян этому рад. Промокшие одежды несколько огорчают. Можно лишь надеяться, что не останется пятна. Цзян Чен поднимается и с каким-то сочувствием смотрит на спящего у стола гостя. Поднимает голову к потолку и зло произносит:"Ты — идиот!». Резко хватает со стола палочку благовоний, оставленную главой Лань, и выходит на улицу. Слуги и ученики склоняют головы перед господином Пристани лотоса. Глава Цзян гордо вышагивает по своим владениям. Минует павильон, храм предков, то самое дерево, к которому удрал когда-то в детстве ночью Вей Ин, идет чуть дальше, к той части своих владений, где почти всегда никого нет. В яме, спрятанный в траве, сложен маленький алтарь без каких-либо примет, позволяющих понять, в чью он честь. Просто несколько камней без всяких надписей и несколько столбиков пепла от сгоревших благовоний. Благовония здесь воскуряют часто: пепла вокруг на траве довольно много. Кто-то приходил и сегодня утром, недавние серые столбики пепла еще стоят не развеянные ветром. «Я еще раз повторю, что ты - идиот! Тебя даже твоя изворотливость не спасла! В общем, сегодня я поминаю тебя не один. Твой названный брат тебя простил, а я еще нет. Но я все равно прошу твою душу поскорее обрести покой, где бы она не была!» Цзян Чен садится на колени перед алтарем и поджигает палочки. Вряд ли этот ароматный дым успокоит двух лютых мертвецов, но может хоть чуть облегчит мучения для одного из них? Он в это не верит. И все же делает. Для главы Лань. Для себя. Глава Цзян прячет лицо в ладони. То, что он делает не должен видеть никто и никогда. Он плачет по предателю и убийце, о котором судачит вся Поднебесная, поминает того, кого проклинают вслух, тоскует по человеку, с которым провел так много ночей, которого так и не понял любит или нет. Не должен любить. Сквозь слезы будто видится А-Яо без своей шапки и вечной вежливой улыбки, живой и уязвимый. Такой, каким его из ныне живых видел только глава Цзян. В первый раз это произошло спонтанно, никто из них не был готов к такому. Это случилось уже после женитьбы Цзинь Гуань Яо и смерти его сына. Между ними изначально были довольно странные отношения. Цзян Чен недолюбливал Цзинь Гуань Яо за эту его подобострастность, но в то же время неожиданно для себя порой пользовался ей. С Гуань Яо можно было в самом деле интересно поговорить, он много знал. Порой они могли просидеть вечер за вином и какими-то пространными беседами. Цзян Чен был зол тогда уже не помнил по какому поводу и кинул, что в такой день лучше напиться и сдохнуть. Цзинь Гуань Яо согласился. Они оба были измотаны делами, политикой, лавированием между интересами ордена и желанием хоть немного отдохнуть. Гуань Яо выставил на стол то самое вино, что Цзян Чен покупал и по сей день, специально ездя для этого в одну лавку в Лань Лин. Крепкое и сладкое, оно было немного не во вкусе главы Цзян, но сейчас будто возвращало время. Если есть вино, то приедет и он. Даже повод найдет. Племянника забрать, отдать забытую подвеску с пояса, облаками полюбоваться. В тот раз Яо впервые снял свою шапку. Цзян Чен до не видел его вот так, с непокрытой головой. Или видел во время войны и не помнил. Хотя, скорее нет. Яо и шапка были неразлучны, неразделимы и невозможны друг без друга. Иногда Цзян Чен даже фантазировал, что Цзинь Гуань Яо и спит в ней, чтоб казаться солиднее. Это очень веселило в такие отвратительные дни. Дальше вышла какая-то ерунда. Они почему-то сильно напились и пьяные валялись у стола голова к голове. Цзян Чен зачем-то запустил пальцы в его волосы, слегка массируя макушку. Яо разве что не урчал от удовольствия, как огромный кот. Цзян Чен прям кожей ощущал, как тому нравится. Яо спросил, что бы доставило удовольствие главе Цзян и хоть немного сделало бы его нрав мягче. Цзян Чен расхохотался и признался, что сто лет ни с кем не целовался и мечтает о поцелуе красивой юнмэнской девушки. Яо как-то извернулся и слегка, будто перышко коснулось, тронул губы главы Цзян своими. "Из всего названного во мне разве что юнмэнское происхождение", — Яо забавлялся, чего ранее не бывало. Дальше… все было как-то смутно. Цзян Чен не смог припомнить какой-то стройной последовательности событий. Все какими-то урывками. Вот он решает оценить эту разницу… И Яо… Здорово целуется. Дальше Цзян Чен вроде бы терзает чужой воротник, и Гуань Яо расстегивает пуговку на вороте, боясь, что золотые одежды будут порваны. Как и когда они разделись из памяти выпало. Вспоминались их переплетенные голые ноги и руки, собственный загар и бледная кожа на чужом животе, как бока крепко сжаты чужими ногами, как светлая ладонь ласкает, а он сам смотрит на эти движения. Яо тогда точно знал, что делает. После они лежали рядом, не спеша смыть следы смешавшегося семени и разглядывали шрамы друг на друге, исследовали их. У Яо был шрам на животе, куда он воткнул меч. Цзян Чен долго не хотел позволять дотронуться до следа дисциплинарного кнута. Они были словно дети, показывающие кто страшнее разодрал коленку. Глава Цзян вышел победителем. Утром, протрезвев, они решили, что это было какое-то помрачение. Отрицать произошедшее было куда проще, чем принять. Яо, тот, смеющийся, целующий, ласковый, со смелыми руками возвращался лишь в снах. Через некоторое время, а прошло, наверное, с полгода, Цзян Чен рискнул предложить повторить это, но уже в Пристани лотоса, когда глава Цзинь лично приехал за племянником. Лян Фан Цзунь не отказался. Тогда глава Цзян ломал голову, какой прок в этом Цзинь Гуань Яо, который был вроде бы как счастливо женат. Для чего он согласился это сделать? Надеясь на поддержку ордена Цзян при случае? Заменяя кого-то? Цзян Вань Инь даже точно знал кого, видел эти взгляды вслед главе Лань. Цзян Чен одним из последних узнал, что Цзинь Гуань Яо не спал с женой, и успокаивал себя мыслью, что такие утехи были отдушиной для главы Цзинь в этом плане. Что это не было чем-то большим для них обоих. Они не заходили дальше определенных границ, предпочитая обходиться поцелуями и руками. Это было скорее заменой. Глава Цзян в какой-то момент решил, что с него хватит этих странных отношений и завел любовницу, пытаясь понять самого себя. Глава Цзинь вроде как не выглядел сильно огорченным этим. Эта связь то затухала, то вновь возобновлялась и продолжалась почти до самой смерти Цзинь Гуань Яо. Цзян Чен был единственным в храме, кто не нанес Яо никаких ран. Не хотел, даже узнав всю подноготную. Так же, как не хотел и смотреть на него, боясь… Боясь дать слабину? Боясь, то случись что, он не сможет убить Цзинь Гуань Яо? Боясь своей слепоты относительно этого человека? Кое о чем он, правда, и так догадывался. У кого после всего происходившего во время противостояния с кланом Вэнь не было скелетов в шкафу? Должны они были быть и у Яо. Ведь если чуть приглядеться, то в нем было все так… приторно. Его чересчур нежные отношения с женой, чрезмерная учтивость, идеальная вежливость. И то как Цзинь Гуань Яо буквально носом ткнул его, Цзян Вань Иня, в его собственную невнимательность. То, что цинизма Яо не занимать Цзян Чен так же понял довольно давно. Порой корил любовника за изворотливость и умение лгать, говоря, что это все не доведет до добра и кончится плохо. Это кончилось дурно для них обоих. Каждый получил по удару мечом от… Цзян Чен до сих пор так и не мог понять от кого. Давно зажившая рана иногда начинала ныть к дурной погоде, напоминая об этой недомолвке. На людях они не общались и держались ровно. Наедине все было иначе. Цзян Чен несколько раз прерывал их связь, говоря, что это ненормально, что ему это надоело. На ночных охотах же после у него порой внутри что-то вскипало, когда он видел, как Яо держится подле главы Лань… И тогда он возвращался. Яо каждый раз принимал его обратно, не говоря ни слова. Ни укоряя, ни прося извинений. Лань Си Чень проснулся только к утру и долго извинялся за свои пьяные выходки. Цзян Чен равнодушно хмыкнул. Глава Лань первым делом осторожно залез в запах ханьфу. — Надеюсь, я ее не сломал, — на вопросительный взгляд главы Цзян он пояснил: — По дороге я купил палочку благовоний. Думал сделать алтарь для Цзинь Гуань Яо где-то в безлюдном месте и сжечь ее там, — глава Лань посмотрел сначала на стол, потом заглянул под и выглядел расстроенным, все еще не найдя эту палочку. — Кажется, она куда-то укатилась… — Ее тут нет… Ее забрал тот, кого вы искали… Лань Хуань понимающие кивнул. — Я должен пригласить его в Облачные глубины в ответ, чтоб разделить на двоих чай или вино. — Он не приедет.