bury me beautiful

      1.       Им по восемь лет, и Мика думает, так вот она какая, любовь с первого взгляда.       Жизнь не такая, как фильмы. Переступив порог приюта, Юи не падает в обморок при виде него, а только хмуро поглядывает на него исподлобья. Юи падает на одно колено и лезет в рюкзак, вместо того, чтобы полезть за заветной коробочкой. Не сказать, чтобы Мика ждал чего-то другого. Трепыхание бабочек в животе его не тревожит. Они жужжат и цепляются лапками за трахею, карабкаясь к горлу, каждый раз, когда Юи на него смотрит.       От его глаз не оторваться.       И Мика, вполне себе может быть, в них влюблён.       — Давай, — раздаётся над ухом вкрадчивый голос Акане. Она не пытается скрыть озорство, играющее на лице, даже когда Мика изображает такое непонимание, на какое только способен. Она, конечно же, знает. Читает Мику как открытую книгу, по своему обыкновению, и ничего не может от неё укрыться. — Поприветствуй его, как попросила директриса. Пусть почувствует, что ему тут рады.       Мика жалобно смотрит на любовь всей своей жизни. Юи резко выдёргивает одежду из сумки, будто точит на него за что-то зуб. Скорее, ожидать придётся тумаков, а не поцелуев, думает Мика. Что ж, и это пойдёт.       — Так и быть, — Мика напяливает лучшую из своих улыбок. Пришло время произвести первое впечатление, достойное Оскара. — Приём будет таким тёплым, что он в жизни не захочет отсюда уйти!       Акане смотрит на него, как на полоумного, и Мика, в каком-то смысле, видит схожесть.       Мике восемь лет, и слова я люблю тебя вертятся на языке, так что он замахивается и пускает в дело кулак.       2.       — Я люблю его, — говорит Мика несколько лет спустя, безвольно держа картофелину в руке.       — Угу, — мычит Акане. Она забирает несчастный овощ из его никакущей хватки, дочищает и откладывает в миску к другим. На ужин они всё это будут тушить. — Больше ничего не случилось? Нового там, неожиданного?       Мика, глядя на неё, только моргает. В отдалении дети визжат и смеются, грохоча пятками, и грозно рычит на них Юи. Они снова играют в рыцарей, думает Мика, а Юи, надувшись, как индюк, согласился, так уж и быть, на роль сварливого дракона. Очень хочется выглянуть за угол и посмотреть, но Юи не даст Мике поймать его за этим занятием — так что Мика остаётся на месте, чувствуя, как присыхает к ладоням крахмал.       Мике двенадцать лет, и любовь должна быть последним вопросом, интересующим его — но между обязанностями старшего братика и ночными рандеву в особняке на горе, Мика всегда каким-то образом находит минутку, чтобы утонуть в этих прекрасных глазах.       Мике двенадцать лет, и его любовь с первого взгляда даже не думает угасать.       — Мика, ты же не дурак, — говорит ему Акане. Она забирается на скамейку, подхватывает разделочную доску и наклоняет над котелком. Мика смотрит, как соскальзывает в кипящую воду нарезанная картошка.       — А может, и дурак, — бормочет Мика. Новый взволнованный вопль доносится из соседней комнаты, и долго ли, коротко ли слышится за ним ошарашенный рёв дракона, которого застали врасплох. — И, если честно, очень, очень даже.       Акане легонько стукает его деревянной ложкой.       — Ты это сказал, не я.       Они смеются. Смеются, на самом деле, так громко, что из-за угла высовывается Юи, — весь румяный, порядком потрёпанный и взлохмоченный, — чтобы на них прикрикнуть. Почему-то вышло так, что воздух закончился у Мики.       Бабочкам привет.       — Так, блять, тихо! Меня заставили ребята!       — Юичиро Хакуя, я знаю, что мне это только что не послышалось—       — Ой-ёй, у братика Юи проблемы!       — Иди вместе с нами усмирять дракона, сестрица Акане!       — Подержи мою ложку, — просит Акане. И это единственное её предупреждение, а в следующую секунду она уже суёт ему столовый прибор прямо в руки и поднимает подол своего платьица. Дети радостно визжат. Лицо Юи стремительно теряет краски.       Мика перемешивает овощи и позволяет себе задуматься, — так, между делом, — какой могла бы быть жизнь за пределами Сангвинема.       3.       — Просто беги, придурок! Беги!       Мика невидяще смотрит на удаляющуюся спину Юи и чувствует себя последним трусом. Не это он хотел ему сказать.       Мика, может быть, и трус, но не моральный урод.       Голова тяжелеет. С губ слетает хихиканье. Он эгоистично, безнадёжно — всё-таки позволяет этим словам вырваться с его последним выдохом.       — Ты наконец-то назвал нас семьёй. — Слёзы закапали на пол, смешиваясь с кровью, лужами крови. Её... так до одури много. — Юи-чан... я люб...лю...       Цок. Цок. Цок. Цок. Цок.       — Ну и ну, Ферид. Ты меня очень расстроил.       4.       Мике шестнадцать лет, и он думал, что бабочки давно уже мертвы — до тех самых пор, пока его грудь не пронзили мечом, а глаза — острым и беспощадным изумрудным сиянием.       Они не мертвы. Напротив — бушуют и бьются внутри, отчего кровь подступает к горлу, и Мика влажным кашлем их бередит. Алый цвет растекается по щекам Юи. Мика ещё никогда его не видел таким огорошенным.       (Это было бы даже мило, если бы не жутко до мурашек).       — Мика? — у Юи осипший голос.       Я люблю тебя, отвечает мысленно Мика, занемевшими губами чеканя слоги.       Юи сдвигает брови, хмурясь ещё сильнее. Мика упивается этим видом, как умирающий последним глотком воздуха. Время не коснулось красоты Юи — ему никогда не испортить этих взъерошенных прядей, не заострить мягкой линии челюсти, не заглушить самоцветного блеска глаз.       Мика всё это впитывает каждой клеточкой тела. И думает, что здесь он и мог бы обрести покой — с демоническим проклятием Юи, осевшим меж рёбер.       Мика давно уже смирился с реальностью. Всё-таки, он вампир. Юи прекрасен, и Юи никогда больше не взглянет с прежней теплотой в его глаза.       Всё происходит не так.       Юи ударяется в слёзы. Юи тянется к нему. Юи надрывно кричит ты моя семья через всё чёртово поле боя, оставляя мёртвое эхо за своими словами, и всем этим кромсает душу Мики на куски так, как не рассекло бы ни одно проклятое оружие в его руках.       Я люблю тебя, думает Мика, подхватывая его и укрывая подальше от кровавой бойни.       Я люблю тебя, думает Мика, что есть силы сжимая его в объятиях на крыше.       Я люблю тебя, люблю тебя, люблю, мантрой вертится в голове у Мики, когда он отчаянно и беспомощно смотрит, как широкие костлявые крылья чёрным гноем рвут неприкосновенную кожу, и уже во второй раз его любовь подселяет к сердцу Мики острие своего меча.       Бабочки, бабочки. Мика оставляет позади Синдзюку и рассматривает руки, запорошённые пеплом. Он вспоминает бешеный грохот сердца Юи против собственной кожи и вспыхивает, не в силах противиться чувству.       Бабочки — что в них хорошего?       5.       Стоит Юи через дорогу прокричать, что он нашёл машину, которая даже ездабельно выглядит, и Мика почти сбивает его с ног, подлетая к зеркалу заднего вида. Вместо отражения перед ним — стекольная крошка. Мика мрачно огибает бампер торопливыми шагами.       — Эй— Мика, да что с тобой такое?       В зеркало с водительской стороны хотя бы можно что-то разглядеть. Мика наклоняется и смотрит в упор.       — Мика, ты вообще меня слу— о. Ооо...       — Как я и думал, — коротко и отрывисто бормочет Мика себе под нос. — Они омерзительны.       — Чего?! Херни не неси!       Мика ничего не отвечает, только отводит наконец-то взгляд от двух красных огней в зеркале. Руки Юи сложены поперёк груди, щёки надуты, а глаза сощурены. Видимо, сейчас его будут отчитывать. Мика бы над этой мыслью даже посмеялся, если бы только всё внутри не переворачивалось сейчас от визуального подтверждения того, чем он стал.       — Я чудовище, — побеждённо выдаёт вердикт Мика.       Щёки Юи раздуваются только пуще.       — Какого чёрта, Мика? Хватит на себя наговаривать!       — Но это правда, Юи-чан. Я чудовище. Это моё наказание за то, что пью твою кровь.       — Хватит чушь нести!       Тёплые руки с хлопком ложатся на его плечи. Мика давится вдохом, когда этот взгляд, пылающий хаотичным, яростным огнём благочестия, подхватывает его в вихре и кружит. Уже дважды за день Юи сражает этим взглядом волю Мики. Он почти чувствует, как врезаются в плоть полки заброшенного продуктового магазина.       — Ты не чудовище, — спокойно и медленно говорит ему Юи — так обычно объясняют что-то ребёнку. Мика оскорблён и очарован одновременно. — Ты моя семья, мой самый близкий друг и тот человек, за которого я пойду в огонь и воду. Ты слишком много значишь для меня, чтобы поливать себя дерьмом с такой лёгкостью.       Мика смутно замечает, что всё это время стоял с раскрытым ртом. Он торопливо захлопывает его, больно щёлкая клыками друг о друга, и молит всевышнего, чтобы это не выглядело как спектакль умирающей рыбы.       — И, к тому же, — продолжает Юи, наконец-то его отпуская. Он заходит Мике за спину, чтобы открыть водительскую дверь; она задевает бедро Мики, на что тот недовольно фырчит. — Раз ты чудовище, то, по этой логике, чудовище и я.       — Ты — ни в коем разе, — слетает с губ прежде, чем Мика осознаёт собственные слова. Перед глазами все плывёт зеленым. Юи слепит ему глаза.       — Рад, что мы пришли к согласию! А теперь будь добр, подвинься...       Мика весь обмякаяет, запоздало осознавая, как напряжён был всё это время. Он хихикает.       — За руль я тебя не пущу, Юи-чан.       — Чего?! Мика, да ладно! Это, вообще-то, обидно!       В такие редкие моменты три простых слова даже не очень страшные.       +1.       Он обязан сказать.       Мике будто бы снова двенадцать, вместо руки кровавое месиво, и тело немеет до костей от ужаса, что нечто настолько важное так и останется невысказанным. Вот и сейчас его охватывает всё то же чувство. Оно сжимает грудь, таранит череп и бьёт набатом, охватывая всё его существо — с такой силой, какой он, кажется, и не знал с того момента, как языка коснулась кровь Юи, забирая с собой призрак его человечности — и, ох.       Юи плачет.       — МИКА! — кричит его любовь что есть силы.       Пытаться разлепить глаза — гиблое дело. Мика напрягает слух, чтобы различить голос Юи средь бурлящего кречета окружающей его магии и звона в собственных ушах.       Осознание приходит внезапно — ведь, скорее всего, он в последний раз слышит, как Юи зовёт его по имени. И эта тревога, становясь последней каплей в океане смятенных чувств, даёт ему наконец необходимый толчок: он давится словами, но всё не то.       — Юи-чан... не... плачь...       Он должен сказать. Время утекает сквозь пальцы.       Юи всё продолжает рыдать там, далеко внизу, но что это — рёв двигателя слышится вдалеке, наполняя уши Мики сладким, сладким благословением. Медленно, через боль Мика переводит взгляд на машину, спешащую к ним на крышесносной скорости. Люди. Новая семья Юи.       Они помогут ему, разделят тяжёлый груз, когда Мики не будет рядом. Облегчение, в каком он давно себя не помнил, доламывает измученные кости.       Юи-чан... Ты будешь в порядке. Я знаю, всё будет хорошо.       Времени почти не осталось.       Он скажет.       Магия гремит раскатами. Юи вопит. Тёплые, солёные слёзы оставляют поцелуи на щеках Мики, и он, сам для себя неожиданно, улыбается.       А бабочки щебечут и щекочутся.       — Юи-чан... Я люблю тебя.       — МИКА—       Бабах.