* * *
Слёзы текут по бледным щекам. Лицо всё глубже и глубже погружается в подушку из-за того, что чужие руки вдавливают моё тело в кровать. Я чуть ли не задыхаюсь. Жадно глотаю воздух при любом удобном случае и пытаюсь закричать, закричать что есть сил, но с каждым разом всё сильнее получаю ладонью или кулаком по ягодицам, спине, бёдрам. Звонкие шлепки вперемешку с моими криками раздаются буквально по всей комнате. Холодные руки грубо задирают одежду, оголяя спину, живот и грудь. — Твоё тело ужасно… Эти синяки, эти следы… Такие мерзкие, тошнотворные. — послышался еле слышный смешок. Пальцы медленно блуждают по спине, останавливаясь на шрамах; я дрожу. — Лучше не т-трогай… А то п-подцепишь ещё уродство вдобавок к своему с-слабоумию! — послышалось моё злое мычание вперемешку со всхлипами. В пустой комнате даже этого было достаточно, чтобы услышать, что я говорю. Клаус недовольно фыркнул. Затем раздался громкий неожиданный хлопок — удар по оголённой спине. Глухой крик. Пытаюсь выбраться из-под человека, сидящего на мне. Но парень вновь вдавил мои плечи в кровать. В очередной раз послышались мои всхлипы и мольбы о помощи, мольбы прекратить всё это. — Душка, тебя никто не услышит. Мы лишь вдвоём, наедине. Да и вряд ли соседи смогут раслышать твои бессмысленные попытки позвать на помощь. Твои вопли такие же омерзительные, как и твои шрамы. Интересно, а каковы твои стоны.? Одним резким движением застёжки бюстгальтера отрываются. Руки моментально переползают с плечь на грудь, сильно сжимая и сдавливая каждый участок. Количество слёз увеличилось, а криков стало намного больше. Стальные пальцы грубо сдавливают соски, словно когти вонзаются в плоть. Невыносимая боль пронзила тело, окутывая черной пеленой разум. Я уже не могу кричать, из уст доносятся лишь до безумия хриплые звуки похожие на скуление. Моё измотаное тело поддаётся на любые прихоти парня, слабо сопротивлясь. Клаус резким движением переворачивает меня на спину, вновь схватившись за грудь, большим и указательным пальцами выворачивая соски в разные стороны. — Они так же покрыты этими тошнотворными шрамами… Надеюсь, там внизу у тебя всё намного лучше… — слова эхом раздавались в голове, меня будто бы ударило током; стала извиваться как змея. Я не хочу этого! Только не с тобой! Только не сейчас! — Нет! Нет! Хватит, прошу! Пожалуйста, не надо! П-пожалуста!.. — руку пронзила страшная боль. Клаус стал выкручивать запястье. Я окончательно сорвала голос. Как рыбка, я будто хватала воздух, глухо хрипя и плача. Я и опомнится не успела, как мои руки были туго связаны ремнём. Ладонь уже забралась в штаны. Холодные пальцы проникли в меня. Ёрзаю, дёргая ногами, стараясь изо всех сил сопротивляться. Рука выходит из штанов, но не прекращаю буянить. Я не хочу этого! Мои наивные мечты о том, что парень остановится, уйдёт и никогда не вернётся, никогда не тронет меня, разбились о землю, оставив после себя лишь воспоминания, несбыточные и нужные лишь мне. Моё колено задело его лицо, тем самым сильно ударив, настолько, что тот на несколько мгновений остановился и приходил в себя. На секунду я замерла. Меня пугало, что произойдет дальше. Могу шевелить исключительно ногами, руки связаны; я беспопомощная, слабая, жалкая, считай что, нагая перед зверем, который способен разорвать меня на части в любой миг по собственному желанию. Заметно нервничаю и будто бы ожидаю дальнейших действий от Клауса, пугающих и непредсказуемых. Кажется, я нахожусь в запертой клетке с голодным диким львом, жаждующим отведать моей плоти, увидеть мою кровь, почувствовать тот запах, почувствовать то превосходство над жертвой. Парень повернул голову. Взгляд его полон гнева, еле уловимого огня, прожигающего меня изнутри. Оголившие зубы напоминают оскал, злой, маниакальный. Такое ощущение будто вот-вот он набросится, медленно начнёт разрывать меня на куски, получая несомненное удовольствие. Эти мысли заставили меня поджаться, содрогнуться. Слёзы стали течь рекой, в глазах начал проявляется страх, который буквально дал некий толчок насильнику. Он усмехнулся. Я чувствую себя маленьким кроликом, загнанным в угол большим свирепым волком; рабыней в лапах богатого хозяина, который способен сделать со мной всё, что только душе угодно. Надежды на то, что всё закончится лишь упрёком по типу: «Твои удары такие же жалкие как и ты сама» разбились в пух и прах. Резкий удар по лицу. Моё сознание помутилось, я чувствовала, что уже теряюсь, уже на грани, но звонкая пощёчина не даёт мне отключится. Из носа потекла кровь. Стекая с подбородка, капает на светлый свитер, оставляя после себя алые пятна. На языке чувствую резкий вкус железа. Я и не заметила, как Клаус перебрался с края кровати на мою грудь поближе к лицу. Слышу звук растёгивающийся ширинки. Рука парня спускается на резинку боксёров, тем самым приспуская их, высвобождая наружу налитый кровью член. — Будь послушной девочкой. Ты ведь сама понимаешь, что будет, если ты сделаешь что-то не по-моему, верно? — я смотрю на него пустыми изнеможёнными глазами, полными слёз и какого-то безразличия. Моё сознание сосредоточено на чём-то ином, чём-то, что даже мне неизвестно. Клаус хватает за волосы, чуть наклоняясь, — Верно?! — я еле уловимого киваю с хриплым мычанием и протяжным тяжёлым вздохом, — Хорошая «сестричка»… Орган касается моих покрытых кровью губ. Что-то склизкое и вязкое капает, совсем малость по вкусу напоминая солью. Он возбужден? Неужели ему доставляет это удовольствие, неужели ему нравится моя беспомощность, его превосходство надо мной в физическом и моральном планах? Я понимаю, к чему ведут эти прелюдия, но здраво соображать, когда перед тобой чей-то член, ты связана и твоя душа истекает кровью как и нос, у меня не получается. Тело неподвижно, но при этом поддатливо; моё сознание летает где-то, ощущая каждое его прикосновение, любую боль, которую он мне доставляет, но я не в силах возразить, отпихнуть, прекратить это. — Открой-ка пошире свой рот… — большой палец раздвигает уста. Грубо, оголяя мои зубы, — и не смей кусаться. Иначе на твоём «милом» личике живого места не останется. Горячая плоть проникает в мой рот, касаясь языка. Уже через пару мгновений Клаус медленно двигается, входя неполностью, намотав мои волосы себе на кулак, тем самым двигая мою голову. Кажется, время тянется словно вечность. Но резкий толчок приводит меня в чувства. Парень входит на полную длину, не щадя моей глотки, с каждым разом проникая всё глубже и глубже. Глаза расширились. Рвотные позывы дали о себе знать; я давилась, задыхалась, пыталась выплюнуть, сжать зубы, старалась скинуть того с себя, но все попытки оказались тщетны. Несколько ударов по щеке дали мне понять, что делать всё это бесполезно. Чувствую себя униженной, разбитой, подавленной. Парень вдалбливается, я чувствую, что уже скоро потеряю сознание, и мне страшно от этого. Что будет, если я отключусь.? Меня ужасает неизвестность. Я задыхаюсь. Кровь из носа летит брызгами, попадая на мою и одежду Клауса. Пытаюсь вдохнуть, но из-за своего повреждения буквально глотаю кровь через ноздри. Орган начинает пульсировать, парень подходит к разрядке. Зажмуриваю глаза. Пару резких толчков и вот он изливается в мой рот. — Глотай, сука! — мне ничего не остаётся, как послушаться ненавистного мне человека. Тот ухмыляется, вытаскивая член и смотря на мой измученный вид. Я кашляю, слюни стекают по подбородку, но я наконец могу вздохнуть хотя бы ртом. Застегнув штаны, Клаус развязывает мои руки. Уходит, закрыв за собой дверь и кинув пару фраз, которые я не смогла расслышать. Сварачиваюсь в клубок и от бессилия плачу. Всё тело дрожит. Голос хрипит настолько, что похож на скрип двери или веток. Почему я? Почему со мной? За что мне это всё?* * *
Родители ещё не пришли. Я закрыла дверь на замок и на всякий случай подперла её тумбой. Тело до ужаса болит, в особенности жгёт горло и нос. По ходу последний у меня ушиблен или сломан, и склоняюсь я ко второму варианту. Но так или иначе кровотечение прекратилось, возможно, просто сильный удар. Хорошо, что под кроватью у меня на всякий случай всегда лежит аптечка. Открываю коробку. Какие-либо лекарства я, считай что, не знаю, но уж бинты, пластыри и сухой медицинский лёд смогу отличить от пилюль. Достаю пакет. Кладу его на пол и тыльной стороной ладони ударяют по нему. Укутываю пакет в тряпку и прислоняю к носу. Холодно. Становится намного легче. Но не тороплюсь начинать дышать носом, я пыталась, и из-за этого слишком сильно жгло ноздри. Через некоторое время принимаю обезболивающее. Боль постепенно начинает уходить. Стоит потом сказать об это маме, потому что думаю, что это серьезно. Хм… Сообщить ли о произошедшем родителям? Понимаю, что большое преимущество на стороне Клауса, ибо он их родной сын. А я — приёмыш. Наверняка они могут подумать, что мы просто невзлюбили друг друга. Хотя мои побои могут сыграть огромную роль. Но я их никогда не показывала и обычно прятала за слоем одежды или косметики, зализывая все раны самостоятельно. Необходимо так же учитывать хорошие актёрские способности парня; он не первый раз поворачивает трюки обмана в разных ситуация, будь то учёба или что-то ещё. Я ни разу ни на что не жаловалась, поэтому какие-либо мои просьбы, наверное, будут звучать противоречиво и неоправданно. В любом случае я уже не могу терпеть это. Клаус перешёл черту. Если раньше всё обходилось лишь побоями, то сейчас всё приобретает совсем другие краски. Стала проявляться какая-то маниакальная тяга к женскому вниманию, пусть и насильственному. Возраст? Возможно… Но, кажется, есть что-то ещё, что-то, что я не могу увидеть в его озлобленных глазах… Хотя… Пусть мне и хочется узнать причины такого поведения, этот человек не заслуживает моего внимания. Я сделаю всё, что угодно, лишь бы наконец восторжествовала справедливость! Так как родители ещё не вернулись домой, очень рискованно оставаться с человеком, способным на многое. Хорошо ещё живём в жилом доме. Медленно открываю окно, так, чтобы он не услышал этого. На улице достаточно темно. Это даже прекрасно — меня будет намного тяжелее заметить.Аккуратно перелезаю через подоконник. Кончиками пальцев надавливаю на узкую перекладину, тем самым закрывая окно. Бай-бай, «братик»! Уж теперь ты меня не увидишь по крайней мере целую ночь. Неудачно спрыгиваю с бетона под стёклами; колени моментально окольцевало болью. Из уст сорвалось недовольное или даже злостное шипение. Моя неуклюжесть просто поражает меня. Через несколько минут уже бегу. Бегу без оглядки. Как можно дальше от дома.* * *
Я окончательно выдохлась. Место, куда я прибыла, было мне очень знакомо; я нередко сюда убегала, когда мне грозила опасность. Это была небольшая лачуга на окраине города, она стала моим вторым домом, моим убежищем, моим спасением. Никто не знал об этом месте, так что я могла спокойно не только прогуливать уроки, но и убегать от всех проблем. А так как у меня друзей совсем нет, никто не переживает за меня, кроме родителей конечно. Так вышло, что дружеские отношения у меня не складываются, возможно, потому, что я отталкиваю людей или потому, что боюсь их сама. В школе я аутсайдер: на групповых заданиях остаюсь одна, ни с кем не разговариваю, бывает, что перемолвлюсь парой словечков, но это крайне редко, в столовой сижу за одиночным столом сбоку. С учителями отношений бóльших, чем формальных, я не строю. Никто ничего не знает о моих проблемах: я постоянно вру, чтобы мать или отца не вызвали в школу и не потребовали объяснений моих опозданий или внешнего вида, чтобы те лишний раз не волновались. Пусть отношения со всеми людьми у меня напряжённые, этими двумя человечками я очень дорожу, не хочу, чтобы они волновались на мой счёт. Не позволю отзываться о них плохим словом. Школьные занятия привыкла порой пропускать, приходить по середине учебного дня или вовсе не приходить. Порой прибегаю слишком рано и жду на крыльце, пока откроют дверь в учреждение. И за всё это долгое время научилась отмазываться. Если раньше мне категорически отказывались верить, то сейчас я справляюсь со своей задачей превосходно. Прихожу с синяками: «У меня тонкая и нежная кожа. Гематомы появляются чуть ли не от касаний! Вот, смотрите! Вот, покраснело!» Прихожу с красными глазами и с синяками под ними: «Жуткая бессоница. Мне необходима идеальная тишина, чтобы почувствовать себя комфортно и уснуть». Раньше мне было стыдно, но сейчас — я привыкла. Этот небольшой сарайчик — моё убежище, в котором я могу хоть на какое-то время побыть одна, в полной тишине и наедине со своими мыслями. Иногда, через день, я оставалась здесь ночевать, отмахиваясь тем, что остаюсь на ночь у подруги. Такое происходило, когда побоев было чересчур много, и Клаус не унимался. Но, сколько себя помню, я никогда не убегала надолго, максимум на два-три дня и снова возвращалась домой — в этот маленький ад. Мама разрешает мне буквально всё, а вот папа не одобряет порой моей чрезмерной эмоциональности и регулярных исчезновений из дома. Ему казалось будто я что-то скрываю, но спустя некоторое время он утихомирился и вполне спокойно воспринимает это, хоть и порой «бушует». Я захожу внутрь. Такой приятный холодок, как будто я тут не была целую вечность. Я знаю здесь абсолютно всё: от маленьких осколков бутылок до громоздкой старой мебели, которую, между прочим, сама сюда и притащила. Это была очень трудная задача — обустройство комнат. Я потратила около трёх месяцев на поиски, перемещение и маломальскую реставрацию фурнитуры. Всё такое родное, такое знакомое. Сажусь на старый, почти поломанный диван, который стоит посередине комнаты, напротив импровизационного каминчика, медленно прислоняюсь к спинке. Жадно вдыхаю воздух. Пахнет пылью, но это мне даже не мешает, я уже привыкла; этот запах мне очень знаком, первое время я, конечно, задыхалась и мне было непривычно, но сейчас мне стала нравится такая своеобразная «атмосфера заброшенного замка». Думаю, стоит подпереть дверь, закрыть окна и достать что-нибудь, чем можно вооружиться. Я уже видела здесь неподалеку стаю бродячих собак, они были довольны злые. А ещё сюда могли наведаться бездомные. Стоит хотя бы попытаться себя защитить. Возле входа как раз находился большой деревянный шкаф. Дверцы из тëмной породы дерева разрисованы золотыми узорами, будто реки, они стекают по чёрной земле, то впадая друг в друга, то вновь расходясь. А ручки на них завораживали своими изгибами. Внутри, во всю дверцу, расположилось зеркало, большое и мутное от пыли. И, честно признаюсь, из-за этого я недолюбливаю этот шкаф. Словно он изображал меня саму: за миловидным юным личиком прячется «пыльная» натура уродливого демона. С огромным усилием толкаю его к двери, закрываю проход. Шкаф был здесь изначально. Здесь, если не ошибаюсь, раньше жила какая-то сумасшедшая тётка с большим количеством котов, то ли мисс Элисон или Эдисон, не помню. Но все знали, что она пропала без вести. Её искали несколько месяцев — так и не нашли. Давно это было, поэтому многие и забыли про неë и еë уютную лачугу. Некоторые подростки, увлечённые этим загадочным случаем, поговаривают, что дух пожилой женщины бродит в каком-то старом доме (в моём убежище) или вовсе по городу, пугая молодёжь одним лишь своим видом. В какой-то момент мне действительно было страшно здесь ночевать или вообще находиться, но, освоившись, поняла, что эти истории — выдумки детей, которым ничем заняться. Окна были заколочены моими усилиями. Я таскала доски со свалки на старой лесопилке, она до сих пор работает, поэтому вылазки совершались ночью, тайком. Гвозди и молоток вытащила из дома, никто ремонтом в нашем доме не промышлял, поэтому пропажу до сих пор не обнаружили. Так что… Они, буквально говоря, как и всё остальное, достались мне даром. Беру большие куски обоев, валявшихся в углу комнаты, и начинаю заклеивать ими окна, задействовав скотч, табурет и божью помощь. Заколотила я окна безусловно прекрасно, но щели всё-таки оставались, поэтому заделывать их приходилось всевозможными способами. Признаюсь честно, я безумно боюсь смотреть в открытые окна: кажется, будто вот-вот что-нибудь, да промелькнёт в них, начнёт смотреть на меня пронзительным взглядом, а когда я усну проберётся ко мне. Нахожу спички. В небольшую буржуйку закидываю листы старых газет, кору и щепки. Зажигаю спичку и бросаю её. Через несколько секунд всё загорается, и я подбрасываю тонкие ветки, а после — укладываю брёвна. Разжигаю печь я исключительно в туман или ранним утром, так больше шансов остаться не замеченной. Теплеет. Пляска пламени освещает комнату. По поводу защиты беспокоиться не придётся. Я в безопасности, меня никто не найдёт… Разморëнная истерикой и долгой прогулкой до убежища, я опустила голову на диванную подушку. И сама не заметила, как уснула.