Бороданутые

      На своем веку Фарамант видел немало многофункциональных вещей. Те же листья дерева Рафалоо были прекрасными фильтрами, а волшебный телевизор оказался пригоден для драки, или вот замечательный мозг Страшилы Мудрого был мечтой всех портних Изумрудного города. Однако самым незаменимым, самым полезным во всех отношениях предметом Фарамант считал бороду Дина Гиора.       Конечно, борода имела ряд недостатков. В первую очередь она делала Дина глухим и слепым, ведь её расчёсывание превратилось в ритуал, который невозможно было прервать никак, разве что взрывом. Но взрывы Фарамант, понятное дело, не устраивал.       Ещё из неё иногда лезли волосы. Это было предметом страшных переживаний Дина и ворчания Фараманта, потому что находить в омлете волосы такой длины было ещё неприятнее, чем короткие.       Однако эти крохотные недостатки не шли ни в какое сравнение с достоинствами, которые имела эта самая роскошная в Волшебной стране борода. Во-первых, она не раз спасала Дина и Фараманта из беды, и хоть спускаться по ней они больше никогда не пробовали, однако использовали для спасения птенцов или мелких зверей. Чаще всего для вытаскивания одной неугомонной кошки, которую завели на старости лет и назвали Энни, в честь юной подруги из Большого мира. Их усатая-полосатая крошка обожала проваливаться в каждую мало-мальски подходящую для её размеров щель, и вытаскивать её приходилось по несколько раз на дню.       Во-вторых, эта самая длинная на свете борода оказалась удобным, хоть и тяжеловатым шарфом. Однако в стране вечного лета они почти никогда не требовались, к немалому огорчению Дина. Вязать из неё настоящий шарф Фараманту было строго-настрого запрещено, хотя он иногда начинал, когда Дин в выходные дрых до обеда и отмахивался от попыток его разбудить.       Но если нельзя использовать для вязания, то можно для связывания. Порвать такую верёвку Дин не мог, потому что дорожил ею, и потому лишь для вида брыкался, когда Фарамант закреплял его запястья на изголовье кровати. Правда, однажды — возможно, это однажды повторилось несколько десятков раз — бородой связали его самого. Вышло неудобно, и очень тесно, и немного смешно, потому что в итоге Дин и Фарамант оказались так плотно привязаны друг к другу, что не смогли даже дотянуться до поясов штанов и бестолково толкались друг в друга, пока губы Дина скользили по шее, дотягивались до мочки уха, а Фарамант только и мог, что ласкать кончиками пальцев бороду и подбрасывать бёдра, издавая громкие — оглушительно громкие — стоны. Это было немного стыдно — ну не подростки уже, чтобы кончать, не снимая штанов, от одного только скольжения членов друг о друга через тонкую влажную ткань. Но очень жарко. Неудивительно, что в следующий раз Дин снова — нет, это решительно его возбуждало, — забыл, что нужно раздеться перед, а не после занятия любовью. Не то чтобы Фарамант возражал.       Ещё одним, не менее важным достоинством бороды было её успокаивающее действие. Если Дин забывал о существовании мира, расчёсывая её, то Фарамант — заплетая косы. Это не только успокаивало, это позволяло подумать, не отвлекаясь ни на что. Так он вскоре начал определять проблемы как «серьёзная, с лентой и бусинами во всю длину», «на два-три локтя и с узлом» и «разве что на простую косу». Однако если дома он мог в любой момент усадить Дина на табурет и заняться его причёской, то на людях за этой привычкой приходилось тщательно следить, чтобы не допустить пересудов. И, в общем-то, ему удавалось. Во всяком случае, Страшила Мудрый не был знатоком чувств, чтобы что-то заметить, Кагги-Карр не интересовалась человеческими отношениями, а Бориль и Робиль — теми, которые не касались их врачебного дела. Вообще-то Дин считал, что список исключений можно продолжить, но Фарамант верил, что никому больше и никогда не выдавал своих чувств к Дину и его несравненной бороде. А потому определённо не знает, почему в городе их неразлучную пару ласково зовут «бороданутыми» и почему его, Фараманта, настойчиво зазывают на все свадьбы плести причёски невест.