* * *
Служба не тяготила молодого Гиора. Честно говоря, он не прекращал думать, как же ему повезло попасть в СОВо, а в просторечьи — Сову: почётно, премии дают, а через год-другой в караул у дворца поставят, а лучше этого только место привратника может быть, но разве туда попадёшь. Едва начнёт при Гудвине служить, сразу к Мине посватается, потому как денег, глядишь, станет больше и приглашать на приёмы начнут. Нет, служба не беспокоила Дина — особенно сильно он любил искать ключи от очков, ведь за это давали премию. Находить сбежавших кошек, свиней и коз тоже было неплохо: за это платили немного, зато сами кошки, козы и хрюшки то и дело подсказывали ему, где купить подешевле свежих грибов, или у кого яблоки уродились, или какого года виноградный настой предлагает гостям трактирщица Мило. Делали они это в основном для того, чтобы Дин не рассказал хозяевам, где и в какой компании нашёл их пропажу, ведь, что ни говори, а у людей и, скажем, у хрюшек желания одинаковы. А вот искать людей Дин не любил. Последний раз это закончилось дракой, фингалом под глазом и вырванными волосами — одни мучения с этими героями-любовниками, которые под старость лет решили перебраться под соседскую юбку. А новое дело обещало быть как раз из таких. Покосившееся здание библиотеки притулилось рядом с театром с массивными резными колоннами и напротив огромного крытого рынка, в котором, по слухам, можно было купить даже билет на солнце, волшебную рыбу и лунную пыль. Но, бросив на рынок печальный взгляд и бегло прочитав театральную афишу, Дин поспешил к выцветшему библиотечному крыльцу, которое — вместе со всем зданием — казалось случайным гостем на этой красивой, праздничной улице, неуместным и незначительным, каким наверняка мог бы казаться деревенский мальчишка в приёмной самого Гудвина. Фарамант вскочил из-за своего маленького, заваленного книгами столика, едва Дин приоткрыл дверь, и тут же расплылся в радостной улыбке, смахнул пыль с гостевого стула, прежде чем предложить присесть. Странное дело! Всё в этой библиотеке казалось старым, и даже новые указы Гудвина, едва вышедшие и красиво написанные на шуршащей бумаге, становились жёлто-зелеными с поразительной скоростью. Один только Фарамант не вписывался в царство забытой и даром не нужной книжной рухляди. Он был всего на три месяца младше Дина и ещё не отпустил бороды, его светло-зеленое лицо уже позабыло, когда в последний раз бывало под солнцем, зато яркие глаза блестели и сияли, и в них было столько интереса, столько знаний, мыслей и чувств, сколько не нашлось бы во всех книгах Изумрудного города. — Ты, как всегда, чахнешь над пылью? Дин плюхнулся на стул, спугнув прикорнувшую под ним мышку, и услышал сердитое ворчание, мол, ходят тут дылды всякие в сапогах, честным мышам спать мешают. — Серьёзно, дружище, ты тут закопался, как крот в норе! А поехали в выходные к моим? Винни без твоих сказок ложиться отказывается и вообще… Дора говорит — в кровать вовремя загнать не может. А с тобой он едва заката дожидается, чтобы под одеяло юркнуть и дядю Манта позвать. Ну поехали, а? Фарамант смущался всегда, когда речь заходила о Доре, вот и на этот раз опустил глаза, щёки загорелись, сейчас плечами пожмёт и промямлит, что неудобно ему, мол, навязываться. Его внешность хорошо сочеталась со смущением: такой вот глазами оленьими сверкнёт, потупит их, покраснеет, поправит мягкие волнистые волосы аккуратной нежной ладонью — и все девушки его будут. Однако Фарамант отчего-то ходил в холостяках. Может, его родные не торопят, не требуют как можно скорее внуков и племянников, чтобы сколотить из них крепкую дружную команду и победить заносчивых Ридолов из соседней деревни? — Да неудобно это, Дин. Мы там трижды в месяц бываем; могу поспорить, я у вас за все годы столько хлеба и мяса наел, сколько на рынке не купишь. Стыдно. — Да ерунда. В самом деле, придумал тоже. Иногда Дину казалось, что его матушка Фараманта чуть ли не своим сыном считает: вяжет ему точно такие же жилеты, беспокоится, что кушает плохо, и пироги его любимые печёт… ну разве что внуков не требует и про женитьбу расспрашивает чуть реже. Они ведь, страшно подумать, уже двадцать лет вместе выходные проводят, то у одного дома, то у другого, но сейчас в деревне чаще, да — там хотя бы не всё зелёное. Однако пора было перейти к делу, хотя оно так и раздражало Дина, так и зудело, как комариный укус, нехорошо как-то от него делалось. — Слушай, ты мыловара Кроха знаешь? Фарамант закивал. Тут же его взгляд стал настороженным, глаза прищурились, а по из углам наметились маленькие морщинки, заметные даже через стекла очков. — Хороший старик. Случилось что? — Да не думаю… Жена его с утра прибежала, кричит, мол, дома его третий день нет, найдите, кричит, помогите, знаю, мол, что сам бы он не убёг. Все они так говорят, — Дин поморщился. — А ты что? — А что я? Мне сказано проверить, где был да что делал, с кем общается… Ну ты сам посуди, Крох уже в возрасте, как и его жена, деньги имеются, переписку ведёт с молодыми девицами — всё же ясно и так! Кстати, знаешь, что он жене сказал, перед тем как пропал? Что в библиотеку идёт! Он фыркнул. В библиотеку!.. Скажет тоже. Нет, книги — это, может быть, хорошо, только разве такие, как Крох, читают? Это вот Фарамант на книгах помешан, как будто он учёный какой, ну ещё девушкам романы о всяких страстях интересны… А Кроху-то когда читать, ему некогда, у него мыловарня, жена, дети, внуки. — Вообще-то он действительно был. Кажется, дня три назад и был. Книгу брал. Так, какую? А, подожди, куда ж я опять журнал засунул? Фарамант одну за другой поднимал лежащие на столе толстенные книги, чтобы тут же положить их на место, затем сдвинул одну стопку бумаг, где лежали старые порванные документы, затем другую, листы из которой были целыми и разглаженными. — Нашёл! «Сказание о Яте» он взял. — Какие-то сказки? — Дин скривился. Да ещё о девчонках… Когда-то Ятами звали чуть ли не каждую пятую девушку, у самого Дина двоюродная тётка Ятой звалась, а у Фараманта покойная бабушка. Ещё бы о каждой книги писали, м-да. — Да нет, — Фарамант замялся и виновато развёл руками, — я её не читал, признаюсь. Вроде как любовный роман это. А я ими, сам знаешь… Не интересуется. Дин понятливо хмыкнул. — Взял любовный роман почитать и пропал в неведомые дали. Изменой пахнет, не чуешь? — Однако Фарамант сделал такие испуганные глаза, что Дин поспешил пояснить: — Жене, дубина! Решено, можно сообщить начальству, что он узнал о пропавшем Крохе и что обо всём этом думает, и выкинуть его из головы. — Прокл, хм. — Фарамант уставился в свиток и водил по нему длинным и тонким пальцем. — Где-то я что-то такое слышал. — Какой ещё Прокл? — Автор этого сказания. Ну, которое Крох взял… Понимаешь, я находил о нём что-то такое, что надо было запомнить. Вот имя-то его запомнил, а что именно хотел — забыл. Дин пожал плечами: сам он начал бы всё на свете забывать и путать, если бы сиднем сидел в пыли среди всяких бумажек. И ни солнышка тебе, ни ветерка, и людей мало — скука. — Но что-то было. Вот помню же! Фарамант досадливо хлопнул себя по лбу, и волны волос нахлынули, скрывая от Дина расстроенные глаза. — Знаешь, что я сейчас сделаю? Я сейчас найду, какие книги этого Прокла у нас есть, а там, может, и вспомню. Ты только не уходи пока, Дин, а? Тяжелый запах библиотеки давил на виски, снаружи щебетали птицы, рассказывая последние новости, но в столе Фараманта обнаружилась банка малинового варенья, и Дин понял, что ему действительно не надо никуда спешить. Тем более что следом нашлись ещё ложка, чашка и вода. По мнению Дина, отыскать в библиотеке что-то определенное было невозможно, ведь книги громоздились повсюду: рядком или стопками, друг на друге или в несколько рядов, и сам он, когда ему случалось помогать Фараманту, сваливал их на ближайшие полки и был уверен, что там они и должны лежать. Однако какая-то система, наверное, всё же имелась, потому что Фарамант безошибочно выбрал один из шкафов, провёл пальцем вдоль одной из полок, а затем по корешкам книг, губы его шевелились. — Порк, Пору, Попей, это что, а, корешок стёрся, Попли? Ах да, наблюдение за Солнечным диском. Попир? Ох, эту тоже надо чинить. Прокл! Дин, смотри! Хм… Дин нехотя расстался с кружкой и ложкой. — Ну и что у тебя, дай-ка сюда… «Сказание о Яте»? Сколько их у тебя вообще? Я бы эту взял посмотреть… Но книжка, шебурша, опустилась на стол, когда Фарамант вцепился в его локоть и нежные обычно пальцы сжались, как клещи в руках работяги Малона. — Она была всего одна, Дин. И, кажется, я вспомнил.* * *
— Она и была всего одна, Дин. Резко стало нечем дышать, и — Фарамант в этом не признался бы даже Дину — внутренности сжались от необъяснимого страха. Так, как бывает только тогда, когда неприятности уже стоят за спиной, а ты ещё не видишь их, уткнувшись в книгу, но вот-вот получишь тычок под рёбра, а потом тебе разобьют очки и порвут учебник. Хотя в этот раз очками и книгами он не отделается. Дин посмотрел недоверчиво, и этот взгляд, как всегда, сбил с толку. Он был таким неправильным, дингиоровским, свойственным только ему одному и таким… непонятным. Вроде смотрит непонимающе, ухмыляется, а в следующее мгновение либо рассмеется и похлопает по плечу, либо сожмет кулаки и пойдёт разбираться. — Это не список, — на всякий случай объяснил Фарамант. — Погляди, какой переплёт древний. Это точно та самая книга, вон на четвёртой странице пятно, а тут страницы были оторваны и пришиты обратно, видишь? Я всё это записал, когда отпускал книгу Кроху. Это она, точно тебе говорю! — Ну и что? Прочитал и вернул. Дин ещё не понимал. Кажется, он вообще не представлял, как всё тут устроено. «Почитал и вернул»… А записать, а подпись поставить? И если бы Крох вернул эту книгу на днях, она бы не лежала в дальнем шкафу, Фарамант бы её вперёд выставил, чтобы перед глазами была, вдруг кто-то ещё зайдёт и захочет прочесть. — А может, он её ночью занёс, когда ты домой ушёл? — Через окно пролез? Если бы Фараманту не было так страшно, он бы покатился от смеха, как сейчас Дин, представив, как старина Крох, круглый, как пряник, вкатывается в библиотечное окно среди тёмно-зелёной ночи. — И вот ещё что… Помнишь Булина, который брат Малона? — Это который в деревню подался, что ли? — В том-то и дело… Он тоже заходил перед своим исчезновением и эту же книгу брал, понимаешь? А потом я её на полке нашёл и так удивился, решил, что Фумор… — Тут он смущённо замолчал, так как не мог сказать даже близкому другу, что старший наставник и коллега уже с трудом выполняет свою работу… Но Дин понимающе покивал, потому что сам Фумора хорошо знал и всё видел. — А потом и Крох её взял и исчез. А книга вот проявилась. — Да, но Булин не исчез, а уехал, — возразил Дин. С чего они взяли, что он купил домик в какой-то деревне и переехал туда? Булин был нелюдимым и мало с кем разговаривал, об огороде вроде бы мечтал, читал о нём много, но вот решился ли на старости лет бросить всё и уехать? Странно всё. — Мне кажется, ты заработался, друг. На плечо легла ладонь Дина. — Возможно, но знаешь что… Поначалу Фарамант даже не знал, что сказать. Признаться, что всякий бред в голову лезет? Рассказать, как тревожно? Или… В волнении он теребил переплёт, открывал и закрывал рот, потому что слова, как мухи в паутине, не могли взлететь с языка. То прижимая книгу к груди, то, наоборот, отодвигая её подальше, он совсем позабыл, что мнёт вклеенный внутрь листок, на котором отмечал, когда должны вернуть книгу. Вот только на этот раз бумага была девственно чиста. — А это что? — Пальцы Дина легко разжали его собственные, вцепившиеся в книгу так, словно она была единственным оружием, без которого он и секунды не проживёт. А Дин разжал их, и страх схлынул. Он всегда это умел — спасать от страха. И ещё Дора. — Разве тут не должны даты стоять? — спросил Дин. — Должны. Я ставил, я помню. Точно помню! Крох про ярмарку говорил, когда я его записывал. Ну, что ему в конце недели на ярмарку ехать, много мыла продаст — подарок на свадьбу дочери будет. Точно! Не мог он вдруг бросить всё и загулять, Дин. Помрачневшее лицо Дина говорило, что он согласен. С книгой всё было странно. В мире Фараманта магией обладали Великий и Ужасный Гудвин и волшебницы из других стран, а в мире его бабушек и отчасти родителей ворожба и проклятия соседствовали с астрологией, зельеварением и травяными букетами, лечащими от соплей и поноса. И в том мире, где изумрудное сияние ещё не излечило местных от ворожбы, верили в призраков или в превращение людей в статуи. И там бы Дин своих пропавших не по кабакам и спальням искал, а ходил бы с заговоренным прутиком и похлопывал им по каждому камешку, цветочку, рисунку или детской игрушке, чтобы убедиться, что не в них дух прячется. Сейчас-то проще, спасибо Гудвину. — Дин, — тихо позвал Фарамант, — ты только не смейся, но я думаю, тут что-то нечисто. Ну, с книгой. — В смысле? — Взгляд Дина снова сделался недоверчивым, съехались к переносице густые брови, и вдруг отчётливо стала видна залегшая под глазами тень. — Я не знаю, — признался Фарамант. — Наверное, это глупо звучит, да? Но я чувствую, что тут что-то не так. Как будто это… ну, — он снизил голос до шёпота, — магия. Дин рухнул на стул, и неверие на его лице сменилось сначала ужасом, а потом пониманием и какой-то безумной решимостью. Если бы не недельная щетина (опять отращивает бороду?!), он походил бы на свою сестру в молодости. Фарамант был влюблен в Дору Гиор с шестнадцати лет. Это сейчас её фигура расплылась после родов, а волосы потускнели, но он ещё помнил Дору другой — стройной, ярко-рыжей, сидящей на заборе с абрикосами в руках и кидающей косточки на соседскую грядку. И вся она, без кокетства и глупых смешков, быстрая и отважная, умеющая заливисто хохотать и гонять гусей — в общем, вся она была для Фараманта краше всего на свете. На каникулах они втроем приводили в ужас соседских стариков, когда с воплями сыпались с деревьев, как яблоки, или скакали по крышам и галдели, как сумасшедшие птицы. Солнце играло в её рыжих локонах, и Фарамант не знал ничего прекраснее. Правда, волосы Дина светились на солнце точно так же. Но Дин не был девочкой. — Ладно, — наконец сказал Дин, и Фарамант почувствовал одновременно облегчение и ещё более безумный, сковывающий страх. — Запиши её на меня. — С ума сошел? А если тоже пропадёшь? — Тогда мы точно узнаем, куда. — Я не узнаю! — Фарамант не заметил, когда подошёл вплотную к Дину, но теперь он возвышался над ним, сидящим, и гневно тряс кулаком. — Ты совсем рехнулся, Дин Гиор! Я тебе не позволю. — Есть другой план?* * *
Дин почесал подбородок и устало потёр глаза. Только магии ему не хватало… Что с нею делать, к кому идти, чем помочь? Он ничего об этом не знал. Может, надо сообщить во дворец? Вот только поверят ли… Это Дин во всём полагался на Фараманта, потому что считал самым мудрым и начитанным из всех своих знакомых, а Гудвину-то что, Гудвин-то Фараманта не знает. — Нет. — Тогда записывай, — кивнул Дин. — Читать вместе будем. — Конечно, вместе, я тебя одного не пущу. Перо заскрипело по бумаге. Аккуратные округлые буквы сноровисто ложились на лист, а кляксы, вечные спутники словописания, обходили стороной библиотечные документы. С секунду Фарамант помедлил, прежде чем протянуть тетрадь для подписи, и пальцы его ощутимо дрожали, когда Дин коснулся их. — С чем только мы вдвоём ни справлялись, помнишь? Пьяных медведей в берлогу отводили, во время шторма купались, даже одни в лесу жили, что нам какая-то магия? — Дин сам понимал, что вся эта бравада звучит фальшиво, но Фарамант улыбнулся. — Где не справится моя сила, поможет твой ум. — Да скажешь тоже… Это у Гудвина ум, а я так. Но больше Фарамант не возражал, закончил заполнять бумаги и сложил их в стол. Затем Дин помог ему разобрать книги и стопки листов со стола — сгрузил их на ближайшие полки. Затем Фарамант метнулся в подсобку поставить чайник и разлить по чашкам варенье, а Дин подцепил кончиком пальца переплёт «Сказания» и зашуршал страницами. Всё ему не понравилось: буквы мелкие, местами истёрлись, а бумага жёлто-зелёная, тёмная — как на такой читать? — и слова какие-то сложные — сразу видно, что давно написана, при бабушках ещё. Когда со стола убрали пыль и расставили чашки и выложили на блюдце зачерствевшие, но ещё ароматные куски пирога, Дин и Фарамант сдвинули стулья и плечом к плечу склонились над книгой. Воцарилась долгая напряжённая тишина, разрываемая разве что вздохами, зевками и шумными прихлебываниями. Читалось тяжело. Фарамант, конечно, упорно вчитывался в строчки и вроде даже успевал за сутью рассказа, а Дин больше интересовался чаем, остывшим, кстати, и пирогом, который уже подошёл к концу, и теперь ему нестерпимо хотелось сунуть что-нибудь в рот, чтобы не зевать, хотя бы варенье, если Фарамант не всё сьел. — Совершенно глупая книжка, — наконец пробурчал он, когда пальцы поскребли по блюдцу, но нашли только мелкие крошки. — Такое только девчонкам читать. Вот та же Дора с руками оторвала бы. — Она бы не стала такое читать, — отозвался Фарамант, не отрываясь от книги. — Ей бы что-нибудь про сражения, чтобы дух захватывало. — Очень ты её знаешь, — фыркнул Дин. — У неё под подушкой всегда какая-нибудь любовная дребедень прячется, а раньше так по всей комнате открытки и книги разбросаны были, внимательный ты наш. Лет десять назад Дин думал, что Фарамант влюбился в его сестру, но вскоре стало ясно, что тот не замечает влюблённости самой Доры, и не приглашает никуда, и за ручку не держит, и на танец в день урожая не пригласил, и вообще, кажется, не заметил, когда Дора из грязных штанов и рубашек влезла в юбки и платья, да и на то, что она загуляла с Волгом, внимание вряд ли обратил. Если и был в кого-то влюблен Фарамант, так только в книги. И может, немного — в варенье. Стенания Яты на страницу длиной раздражали, витиеватые признания в любви набили оскомину, и даже самые простые вещи этот Прокл описывал так запутанно, так мудрёно, что Дин не всегда угадывал, о чём идёт речь. Разве солнце — парящий огненный шар, подобно дракону дышащий пламенем на непокорных людей, и когда это дождь стал слезами предков, которые зачем-то забрались в тучи и плачут на нас с высоты? Фарамант, кажется, тоже был не лучшего мнения о книге. Он хмурился, морщился, ворчал, иногда начинал смеяться, и тогда Дин присоединялся к нему; затем кусал губы, вновь принимался за чтение, спешил в подсобку за свежим чаем и вновь ворчал. Солнце уже закатилось за горизонт, когда они обнаружили, что одолели больше половины книги. И, главное, ещё ничего удивительного не нашли. Эта нежная, тонкая, хрупкая, ясноокая Ята успела на их глазах познакомиться с рыцарем, встретиться с ним пару раз под луной, потерять — в одну ночь рыцарь пропал, — прорыдать с двенадцать страниц и отправиться в далёкое странствие за ним следом. Зачем она идёт за звёздами и какие там огоньки на земле указывают ей путь, Дин не понял, но Фарамант уверял — это светляки. Несколько раз упоминались дорога из жёлтого кирпича и зелень деревенских крыш — книжная Ята бродила где-то в здешних краях. Чем меньше страниц оставалось перевернуть, тем напряжённее становился Фарамант и тем сильнее Дин чуял неладное: на оставшиеся не влезут мудреные описания и витиеватые признания Яты и рыцаря. Неужели она его не найдёт? Не успела ещё догореть первая свеча, как они узнали ответ: сразу после описания поляны, на которой танцевали Ята и её огни-светляки, шло масляное пятно на внутренней стороне обложки. Брови Фараманта сошлись к переносице, он сморгнул, засунул в рот ложку варенья, пробежал глазами по последней странице ещё раз, почесал голову, и волосы на миг закрыли его от Дина. — Ничего не понимаю, — наконец признался он. — Она его не нашла. — Зачем такое писать? Да ещё обрывается так, будто на середине. — Может, автору надоело? — предположил Дин. А затем прибавил: — И в какой момент я должен пропасть? Он тут же пожалел об этом вопросе, потому что лицо Фараманта сделалось бледным, как бумага, а пальцы вцепились в запястье Дина, как терпящий шторм хватается за весла. Ответ пришёл сам: рыцарь Яты пропал перед полуночным свиданием — значит, у него есть не больше получаса? — Налей и мне, что ли, чая, — попросил Дин, потому что не нашёл других слов. — Ещё варенье осталось? И, кстати, та поляна, на которой всё кончается, где она может быть? Фарамант задумался. Сначала он притащил варенье и чай, который по рассеянности налил не в чашку, а в чернильницу. Потом покопался на полках и вытащил на свет старую, едва не рассыпающуюся в руках карту, где на месте Изумрудного города значились болото, одна деревушка, три ручейка, лес с полянами и тропами и ещё одно болото. Вооружившись увеличительным стеклом, Фарамант принялся за работу и долго-долго что-то высчитывал, губы его шевелились, густые брови взмывали вверх и опускались. То и дело он бросал на Дина обеспокоенные взгляды, и от этого становилось ещё более не по себе. Наконец Дину стало невмоготу просто сидеть на стуле, он встал, размял руки и спину, отыскал карту Изумрудного города и пристроил её на столе. — Светящаяся поляна, — Фарамант ткнул пальцем в участок на карте рядом с одним из болот. — Должно быть, это она. Дин тут же принялся сверяться с новой картой. По всему выходило, что поляна находилась немногим ниже дворца Гудвина, где-то возле рынка, театра и… библиотеки. — Это тут, — понял он. — Не где-то возле и рядом, а тут. А в следующий миг пустота раскрыла для него объятия.* * *
— Это тут, — услышал Фарамант. — Тут? — переспросил он и только потом поднял голову. Стол, шкафы, карты, книги, любопытная мышка в углу — всё на мгновение закружилось перед его глазами. Дина не было. Дин пропал, а он не заметил. И как дальше, без Дина? Если они влипали в приключения прежде, то только вдвоем, и выход совместно искали, и вообще всегда, кажется, были вместе. Поэтому сейчас, оставшись один, Фарамант растерялся и запаниковал. Вдруг стало понятно, что без Дина всё на свете неважно, и глупо, и мелко, и пусто, и он сам, без Дина, уже не человек, а только полчеловека. — Врёшь, не уйдёшь, — проворчал он. — Из-под земли достану! Что, в самом деле, эта проклятая книга себе позволяет? Он вновь склонился над страницами, не зная, что именно ищет. Поляна, светляки, библиотека на этом месте, свечи горят, всё так похоже, но чего не хватает? «Свечей мало», — решил он. В ящике стола хранилась целая связка толстенных тёмно-зелёных свечей; Фарамант зажёг их одну за другой и расставил по чашкам, чернильницам и банкам из-под варенья. Они мерцали, некоторые из них кряхтели, как старики, жалующиеся на погоду, или потрескивали, как будто жевали бумагу, — Фарамант покрывался холодным потом, когда представлял себе бушующий в библиотеке пожар. Наконец его старания были вознаграждены: в мерцающем свете возникли человеческие очертания и мало-помалу обрели ясность. Но увы, это был не Дин! Лысый низенький человек в растянутой бесформенной куртке глядел на Фараманта пустыми глазами и шлёпал прозрачными губами. — Ята? Я жив? На секунду Фарамант оторопел. Только в худших кошмарах он встречался с призраками и понятия не имел, как ответить на последний, самый страшный вопрос. — Вы этот рыцарь, из книги? — прошептал он. Человек медленно кивнул. — Меня нарекли Проклом. Кто ты, юноша? Я не… живой? Фарамант закивал, но так и не понял, видит его призрачный рыцарь или нет. — Моего друга похитила ваша книга. Прокл медленно кивнул. — Боюсь, что это так. Больше он ничего не прибавил, хотя рот его пару раз открылся. Тогда Фарамант спросил прямо: — Что вам от него нужно? — Это долго объяснять, милый юноша. — Тяжкий вздох призрака заставил затрепетать свечи, и вся его фигура подёрнулась, расплылась, теряя человеческие очертания. — Это произошло, должно быть, столетия назад, хотя, возможно, нас разделяет всего несколько поколений… Тяжко понимать время, когда ты мёртв, — прошелестел голос, и доносился он отовсюду сразу. — Я был ещё молод, мне едва минуло тридцать два года, а за плечами уже были почёт и слава. Уважали меня Прыгуны, с которыми я воевал, и Мигуны, из которых я взял жену. А потом я встретил Её!.. Я до сих пор помню лицо Яты, её лучистые глаза и волнистые волосы, и как она склонялась над книгами, которые я привёз с собой, и как я учил её грамоте. Мы мечтали о сыне, я думал назвать его в честь моего славного прадеда. …В тот роковой вечер я отправился к границе Зелёной и Фиолетовой стран, в деревеньку, где жила моя жена. Я молил бы её отпустить меня, и, возможно, она бы дала согласие, ведь детей у нас не было. Но я не доехал: было темно, небо затянуло тучами и поднялся ветер, я спотыкался, упал, — и что-то огромное и тяжёлое опустилось на мою несчастную голову. А потом я очнулся, не помнил, кто я и где я, и у меня были переломаны ноги, а старуха, которая накладывала мне на голову мази, ничего обо мне не знала. Через несколько дней или недель — я даже не знал, сколько пролежал там, — приехали мои друзья и жена. Они ничего не знали про Яту. А я помнил, помнил, что что-то забыл!.. Но что… А когда вспомнил, прошло несколько лет: я снова попал в бурю среди ночи, и… Тогда я вспомнил. …Но найти её я не смог. Потом я написал эту книгу, думал, вдруг её прочтёт Ята или кто-то, кто знаком с нею. Я мечтал, что кто-то придёт и расскажет о ней — тогда, при моей жизни. Но никто не приходил. А после смерти начали, но они тоже ничего не знали о моей Яте. Они просто приходили, а зачем — я не сразу понял. Они просто попали в плен, которого я не хотел, и это вышло внезапно как для меня, так и для них. Мерцающий белесый дымок, окутавший помещение, закрутился волчком, и пламя свечей вновь дрогнуло. — Как их вернуть? — спросил Фарамант. — Вы ведь знаете, как их вернуть? — Знаю? Нет, милый юноша, не знаю. Предположить — могу. Ты говоришь, что их забрала моя книга? Наверное, в полночь? Кажется, последняя сцена, которую я написал, заканчивается так: полночь, ярко светят звезды, вокруг стройных ног Яты вьются светляки, и она танцует — танцует, мечтая увидеть меня вновь. Фарамант кивнул. — Но она не увидела. — Мы можем придумать. — На мгновение в тумане появилось человеческое лицо. — Если это моя история, значит, я могу дописать какой угодно конец… Пожалуй, я бы сочинил, что Ята вернула рыцаря силой своей любви. Ведь любовь, понимаешь, только она способна вернуть человека из небытия. В иной раз Фарамант поспорил бы и вышел бы победителем, потому что знал многое, что было лучше любви: тот же отдых у Дина в деревне, сладкий сон на свежем матрасе, или ночная рыбалка, или чтение книги, когда рядом Дин сорит крошками пирога, который испекла для них Дора, или малиновое варенье и крепкий чай из чистой чашки, — всё это вызывало намного более сильные чувства, чем какая-то там любовь. В общем, Фарамант поспорил бы в любой другой раз. Но не в этот. — Подходит! — быстро сказал он. — А я бы добавил, что возвращение должно произойти на том же месте, на той поляне в лесу, то есть здесь. Этой ночью. Это возможно? — Почему бы и нет, — прошелестел Прокл, — возможно всё, что ты захочешь. Тем более что это точно такая же ночь. Ты знаешь, чем она особенна? «Тем, что отняла у меня лучшего друга», — подумал Фарамант. — Красная планета… — раздался голос Прокла, но закончить он не успел. — Появится в созвездии кузнеца, ветер с юга принесёт грозовую тучу — и ночь станет временем чудес! — воскликнул Фарамант. Это была одна из любимейших присказок его бабушки! — Тогда поспеши. Фарамант горячо закивал. Его рука нырнула в стол, но пальцы нащупали только засохшие крохи и ни одной целой краюхи или свежего куска хлеба, но что есть… Фарамант смел крошки на блюдце, поставив его на пол, и свистнул, подзывая библиотечную мышь. — Не сердись, что так угощаю, — ласково сказал он, когда мышка бочком подобралась к блюдцу и выразительно подёргала усами. — Обещаю, что накормлю тебя по-королевски в другой раз. А сейчас мне нужна твоя помощь. — Говори, — согласилась мышь. Она появилась в библиотеке ещё до того, как Фарамант получил эту должность, и за несколько лет знакомства они так привыкли друг к другу, что без сомнений доверили бы даже самое важное поручение. — Надо позвать жену мыловара Кроха и у старого Булина кого-нибудь… Я не знаю, был ли кто, но… И… — Он растерялся: а у Дина-то кто-то был? На выходных он ему про Мину рассказывал, что предложение ей однажды сделает, значит, на этот раз серьёзно всё? Возможно, мышка поняла его сомнения, потому что со вздохом поворочала лапой крошки и отодвинулась: — Всех позову, кого найду. Чай, внучки и правнучки весь город на ноги поднимут. Фарамант благодарно кивнул. Оставалось ждать. Волнение не оставляло его. Смогут ли они вернуть всех пропавших? Придёт ли кто-нибудь за Булином? А за Дином, Дин-то как… Эх, в деревню за семьёй его не послать, не успеют. А можно ли этот же обряд в другой раз провести? Но когда еще одна такая же ночь выдастся? Возможно, через десятки лет. А его, его самого, Фараманта, любви, хватит, чтобы Дина вернуть? Ведь эта любовь точно есть, но такая… неправильная. Прокл прервал его тяжкие раздумья: — Расскажи о себе, милый мальчик. Про меня тебе всё известно, а я даже имени твоего не знаю. — Меня Фарамантом зовут. Это бабушка придумала, — отозвался Фарамант. Краем глаза он отметил, что туман на мгновение рассеялся, а затем стал ещё гуще и как будто сплотился вокруг его столика мощным кольцом. — Я работаю тут, в библиотеке, в Изумрудном городе. Вы его строительство застали, наверное? Это город Великого Гудвина. — Не помню, чтобы слышал об этом, — отозвался Прокл. — Гудвин волшебник? — О да, величайший! Он с Солнца прилетел к нам лет пятнадцать назад. Вы, наверное, раньше… ушли. — Фарамант растерялся, потому как не знал, что добавить, и повисла неловкая пауза. В самом деле, что о нём говорить? Он, Фарамант, ничем не интересен, ещё один из многих тысяч людей, не то что Гудвин, Дин или Дора. — Ты грамотный, — заметил Прокл. — В моё время немногие умели писать и читать. — Меня бабушка научила, — Фарамант пожал плечами. — У неё много книг было, в основном о войне, о сражениях, ещё о Мигунах, о небе, о звёздах — про них бабушка особенно любила читать. Дедушка мой, а они поздно повстречались, говорил, что, когда к ней посватался, у неё уже сорок книг было, а он только три буквы знал. Она сначала его читать научила, потом мою маму, а потом меня. — Наверное, ты на неё похож, — сказал Прокл, но Фарамант не понял, было ли это вопросом. Он действительно чем-то её напоминал, но ведь внуки всегда имеют черты своих предков? Он кивнул на всякий случай и собирался подтвердить это в слух, но не успел. Скрипнула дверь. На пороге появилась грузная фигура пожилой жены мыловара Кроха, за ней следом протиснулись одна за другой дочери, затем твердым шагом вошли сыновья. Женихи и невесты с родителями недолго помялись на пороге, но наконец и они нерешительно переступили порог. Пока они гуськом входили в двери и расползались между шкафами, вперёд выступила трактирщица Мило, заслонив на мгновение всех остальных гостей, и пристроила на столе тяжёлый блестящий кувшин и свёрток с ароматным мясным пирогом. — Могу и я? Булина?.. — запыхавшись, спросила она. — Больно интересно он про лук говорил. — И она зарделась, как юная девочка. Фарамант ждал, что следом появится Мина, но её всё не было. Вот уже успокоились родные Кроха и перестали таращиться по сторонам так, будто впервые увидели комнату, заставленную книгами. Вот мышки вскарабкались на стол и деловито занялись пирогом. Вот из-под крышки кувшина начал распространяться крепкий и сладкий аромат, от которого немного кружилась голова. А Мина всё не спешила спасать любимого Дина… — Она не придёт, — пропищала Фараманту старая подруга-мышь. — Так и сказала, передай, мол, этим двоим, что я не приду, надоело, мол, лишней быть. И вообще она добавила, что Дин с тобой выходные проводит, а к ней так, между работой и сном забегает, да и то раз в неделю или в две, так что если он на ком и женится, так это на тебе, вот тебе его и выручать. — Но я же не… — Фарамант растерялся. Он вскочил было на ноги, чтобы бежать к Мине и объясняться с ней самому, но в то же время понимал, что она права. Но что дальше, но как? Слезы ярости выступили на его глазах, когда Фарамант понял: его радость от частых встреч с другом, его уверенность, что так и должно быть, стоили Дину личной жизни — а сейчас жизни в целом. — Пора, — напомнил Прокл. — Если кто и справится с проклятием, то только ты. — Почему я? — Но его вопрос потонул в потоке нетерпеливых возгласов: — Где мой муж? Мой отец? Мой дед? Мой тесть? Мой свекр? Мой сват? — наперебой загомонило семейство Кроха. И такой шум подняли, что свечи вновь затрепетали, а прозрачный дымок стал плотнее и заметался по комнате всё быстрее и быстрее. — Давай, Фарамант, — прозвучал голос Прокла из бушующего призрачного вихря, — если кому и удастся вернуть их всех, то только тебе. «Но откуда мне знать, что делать? — подумал Фарамант. — Я же такой же, как все, и никогда не имел дела с магией». А что, если Гудвин узнает? Какое наказание он придумает? Страшно! Но эти люди верят ему, они ждут… И там Дин! Из-за него, между прочим! В конце концов, вряд ли этот ритуал сложнее, чем те, которые он выдумывал, рассказывая сказки малышу Винни. — Встаньте вперёд, поближе, вот сюда, — Фарамант указал на место рядом с собой, на самой кромке между тишиной и всё продолжающим набирать обороты вихрем прозрачного воздуха и огня. Что делать дальше? — Не бойтесь. — И зовите, — скомандовал он, когда Мило и жена Кроха встали по бокам от него, потому что десятки эффектных жестов или движений, которые нередки в сказках, сейчас он не смог бы повторить — только не трясущимися от страха руками. — Просто зовите и вспоминайте самое счастливые воспоминания с ними. И зовите. Но что он мог вспомнить сам? Ночную рыбалку и как они мокрые и еле живые лежали на траве поутру после шторма, или детские игры на чердаке дома Дина, или, может, первую поездку в Изумрудный город, или… Столько всего они пережили, как тут выберешь самое счастливое, когда оно всё?.. Само имя Дина казалось синонимом счастья. — Крох! — Булин. — Дин… Ничего. — Давайте возьмемся за руки, — предложил Фарамант, и ему почудилось, что туманный вихрь согласно кивнул. — Вот так, вместе мы сможем, — пояснил он, когда в его руках оказалась холодная трясущаяся рука жены Кроха и горячая потная ладонь Мило. — Крох! Булин! Дин. Голоса не слились воедино, и Фарамант слышал, как требовательно зовут Кроха и как застенчиво Булина, и шептал имя Дина, то краснея, то, наоборот, пугаясь, что ничего не выйдет. Вихрь всё кружился, и на миг показалось, что пламенем объята вся библиотека, но в следующее мгновение огонь схлынул, и в воцарившейся испуганной тишине послышались один за другим три громких хлопка. Прямо напротив дверей появились Крох, Балин и Дин. Туманный вихрь качнулся разок возле Фараманта, как будто погладил его по лицу — и исчез.* * *
Для него всё произошло за минуту. Вот он указывает на карту, вот летит в удушливые объятия пустоты и попадает в полную людей библиотеку, а затем в кольцо рук Фараманта, и вот горячее дыхание щекочет шею, и, кажется, это слёзы капают на плечо, но он не спросит о них, потому что не хочет Фараманта смущать. — Всё хорошо, — прошептал Дин поверх его головы. — Ты нас всех спас. Ты мой герой, Фарамант. В следующие минуты они оба кивали на благодарности Кроха и его жены, жали руки сыновьям и зятьям, трепали по головам внуков и улыбались внучкам, обещающим вышить для них платки, и куртки, и плакат принести, и рекламу, и книги читать, и побольше, да заходить почаще. Дверь давно захлопнулась за спинами Булина и трактирщицы Мило, которые уходили держась за руки, а он, Дин, даже не знал, что они знакомы. Сытые мышки разбежались по углам, а на пол одна за другой попадали потушенные Фарамантом свечи, и его руки до сих пор тряслись, так что Дин решительно взял их в свои. Они — наконец! — остались одни. — Ты живой, — забормотал Фарамант. Он хватался за рукав Дина, смотрел, и стёкла очков не скрывали, как блестят от слёз и от радости глаза. — Я так боялся. И вдруг, а тебя нет. А я тут, и не знал. А Мина не пришла. И вот я… А ты тут. — Конечно, живой. — Рука Дина легла на плечо Фараманта. — Не понял вообще ничего: и при чём тут эта Ята вообще, и где её рыцарь, и как ты вытащил нас, и что вообще было — совсем ничего не понимаю. Но ты, Фарамант, ты… такой. Объясни, что произошло. «Разве время?» — подумал Дин, когда вопрос уже слетел с губ. До объяснений ли сейчас, когда ладонь очутилась вдруг не на плече, а на мягких волосах Фараманта, и чужие глаза сияют так — непозволительно — близко. Но он вцепился в этот вопрос как в спасительную веревку, которая удержит на плаву и не даст утонуть в этой бездне. Наверное. Губы Фараманта приоткрылись, и язык мелькнул между ними, будто бабочка взмахнула крылом. Он начал рассказ: — Прокл, этот рыцарь, он автор книги. Он хотел найти Яту. Тогда он не смог, когда она искала, а потом… В общем, он искал её. Или того, кто знает о ней. И эта книга… Это возникло что-то вроде… я не знаю… искривления? — теперь он говорил шепотом, как будто боялся быть подслушанным, но Дин испугался другого: от того, как близко оказались губы Фараманта и как ласкало кожу его горячее дыхание, становилось хорошо-хорошо и дико страшно. — Да, вроде искривления пространства. И времени. Он говорит, что это не нарочно, я не знаю, как… Может, так и есть. И вы попали туда по ошибке. Он должен был узнать о Яте или увидеть её, и тогда бы всё исправилось, я думаю. — Но он не узнал, — прошептал Дин, глядя в лучистые глаза Фараманта и кончиком пальца ощущая, как горячий румянец разлился по щекам его друга. — И книга по-прежнему опасна? — Я не знаю, — признался Фарамант, и губа его нечаянно коснулась щеки Дина, а потом оказалось, что его рот пахнет малиной и крепким чаем, и он сладко стонет, если положить ладонь ему на живот. Время снова замерло, только на этот раз никого не надо было спасать, потому что оно замерло правильно. На сочное зелёное небо неспешно выкатывалось солнце, а позже налетевшие тёмные тучи готовились пролиться дождём. На полке лежала открытой всеми забытая книга, и на странице вдруг проявился портрет девушки с волнистыми волосами. Хотя голову её украшал старинный убор, но на переносице отчего-то сидели введённые Гудвином зелёные очки.