Сколько лет тебе, мой странник, Если ты сгубил всех дев? Ты придешь к ней утром ранним О своей любви пропев.
Таэко хлопает глазами несколько удивленно, когда незнакомый мальчишка объясняется ей в своих чувствах под ветвями сакуры – она вспоминает о том, что, по легенде, влюбленные будут жить долго и счастливо, если примут чувства друг друга под розовыми лепестками вишни. Банально и бессмысленно – Таэко не верит в сказки; но, если честно, очень бы хотела. Она улыбается мягко и застенчиво, поправляет прядки волос, выбившиеся из аккуратно уложенной прически, заправляя за ухо: смеется своим собственным мыслям, потому что, честно говоря, что ответить она не знает совершенно. Все ее подруги, с которыми можно было хоть как-то обсудить эту ситуацию, исчезли за короткий промежуток времени – неделя для каждой; Ямада не глупая, чтобы не заметить такую закономерность, и в сфере последних событий Аято Аиши кажется ей чем-то неопределенно далеким – две стороны одной монеты; что будет с ним завтра, если на Таэко такое ужасное проклятье? Как будто злая колдунья прокляла прекрасную принцессу. Таэко не считает себя прекрасной и уж тем более не принцессой, но чисто из любопытства дает ответ положительный; взгляд Аиши светлеет и оживает, и Таэко начинает чувствовать себя в самом настоящем романтическом фильме – жаль только, что шрамы от порезов тоналкой не скроешь и взгляд усталых глаз не поднимешь. Но Аято, под сакурой обнимая ее, вспоминает о том, как с нескрываемым упоением голову Осаны Наджими бил о кафельный пол – снова и снова.Спишь бездыханно Нагрянет нежданно Охотник судьбы твоей.
Аято нравится чужая боль. Не Таэко конкретно – Таэко хочется защищать и боготворить, воздвигнуть ради нее свой собственный алтарь поклонения – обожествлять всеми возможными способами, но, честно признаться, несколько недель его собственного геноцида отразились в голове хаотичным потоком мыслей и маниакально-агрессивной частью сознания. Аято за Таэко хватается, как за спасательный круг, из раза в раз напоминая себе – это то, ради чего он боролся; в сознании скрытого социопата реальность накладывается отпечатком второго слоя на файле в фотошопе, когда пытаешься замазать картинку: размыто, неэффективно, неправильно; Таэко все еще божественный образ, но больше сводится к культу, чем к религии. И в этом культе принято убивать. Аято нравится чужая боль; Аято нравится вспоминать о том, как поджигал Амаи и как толкал с крыши Кизану, нравится вспоминать о том, как пытал доверчиво-глупую медсестру и острым лезвием оккультного ножа горло перерезал невзрачной странноватой девочке; Аято нравится наблюдать за чужой болью только, когда она обоснована, но Таэко теперь с ним, и его собственный культ поклонения оказался бессмысленным ровно до тех пор, пока ей снова не будет грозить очередная опасность. А она, как будто бы, все понимает. Все понимает и одновременно не подает виду, ходит с ним под ручку и читает вслух книжку, когда они сидят на лавочке на большой перемене; он – головой на ее коленях, она – под тенью длинных веток. Ямаде скоро выпускаться, она подбирает университет и совершенно не знает, кем хочет стать, и сквозь собственные розовые очки Аиши видит в чужих глазах беспросветную тоску. Таэко с ним, он чувствует себя практически счастливым, но знает – это не совсем то. Как будто это сказка, идущая по неправильному сюжету. Как будто он всю жизнь охотился не за принцессой – за жизнями других принцесс.Тише спи, мой милый странник Твой покой в моей груди. Я на свете всех румяней Девы спят, цветут сады.
У Аято случаются приступы, а Таэко тяжело вставать с кровати. Им по семнадцать и у Ямады горят экзамены; родители Таэко хотят, чтобы она поступила в престижный вуз заграницей, окончила обучение, нашла хорошую работу, вышла замуж и родила детей; Таэко не хочет ничего. А Аято хочет Таэко. Не то, чтобы в самом низменном плане, но ему намного спокойнее в ванной задыхаться приступами неконтролируемой агрессии и разбивать костяшки в кровь о холодный кафель, когда Ямада осторожно касается его руки, обхватывает за плечи, из раза в раз повторяет: «Я здесь, я не уйду. Я здесь, я не уйду». Аято вспоминает о том, как он с маниакальным интересом вытаскивал гланды из горла Мегами, разглядывая их в приглушенном свете одинокой лампочки, и вспоминает о том, что Таэко может уйти в любой момент – стоит только подать документы и купить билет в один конец. Аиши больше ее никогда не увидит; Таэко же больше никогда не почувствует себя самой собой. Таэко улыбается мягко, когда Аято спит у нее на коленях, пальцами перебирает его волосы, и Аиши кажется, что, в принципе, пока все не так плохо – потому что его не беспокоят призраки умерших псевдо-подружек и уж точно не беспокоит чужая жизнь – кроме Таэко, конечно.Спи, наслаждайся, С судьбою прощайся, С судьбою последних дней.
Таэко ведь все прекрасно понимает: осознание пришло далеко не сразу, и она до сих пор не верит в то, что это может быть правдой. Аято Аиши – психопат и истинный социопат, мизантроп в самом типичном его проявлении, Аято Аиши одновременно и человек и что-то потустороннее, то, что не может существовать, потому что невозможно жить в мире, не чувствуя даже боли. Но Таэко улыбается, потому что, хей, уж ни ей ли знать, что это еще как возможно? Они с ним одинаковые; он – помешанный на маниакальной идее, одержимый одним человеком, спонтанность в истинном проявлении и невообразимое слабоумие; она – олицетворение грусти и печали, глубокое марево тоски без собственных мыслей, готовая заснуть сном вечным в очередной глупой сказке – лишь бы не в этом мире; им обоим нужен хоть кто-нибудь, кто сможет их вытянуть из психопатичности, выстроить, собрать, как пазл, склеить скотчем отломанные грани и преподнести совершенно новой идеей – вот они, такие же, но только лучше, поломанные, заново собранные, но живые. Таэко Ямада не поступит в этом году, Аято Аиши в очередной раз совершит убийство во имя собственной любви с одной лишь переменной - Таэко будет об этом знать. Но это лучше, чем типичная сказка о любви.