Необходимая жертва

Когда сказки начинают претворяться в жизнь — глаза закрываются сами, только бы реальность не затронула полный счастья мир. На льду, на записях, на глазах у публики Виктор мил, мягок, смешлив и бесконечно терпелив, не важно, с прессой ли, при раздаче автографов или в общении с соперниками. Идеально выстроенный образ, который идет трещинами наедине. Юри слишком поздно понял, кем — чем, — он на самом деле был для Никифорова. Япония, вдохновение, муза? О нет, Виктору была нужна жертва. — Еще раз, — раздался требовательный голос от бортика. — Соберись наконец. Для Виктора он был средством. Потому что синие глаза всегда были прикованы к Плисецкому. Насколько жестоким надо быть, чтобы собственными руками взрастить соперника своему протеже? А ведь догадаться можно было так просто. Юра — несовершеннолетний, значит кто-то должен был подписать бумаги для посадки на самолет в другую страну, кто-то должен был организовать встречающих и присмотр. Кто-то, у кого есть на это юридическое право. Кто-то вроде Якова Фельцмана. И этот легендарный тренер никогда не отпустил бы своего ученика, если бы не был в курсе всего плана. В том, что русские всегда держат слово, Юри тоже убедился довольно быстро. Пока Плисецкий яростно поносил Никифорова про забытое обещание и предательство, тот в ответ только улыбался. Улыбался так мерзко, что раскрасневшийся Юра с новыми силами бросался на каток, отрабатывал элементы снова и снова, вгрызаясь лезвиями в лед до летящих во все стороны осколков, а на советы тренера огрызался и делал в два раза больше, чем ему было сказано. Из подросткового максимализма Виктор выжимал максимум. Из злости и ненависти выжимал квады, из обиды и предательства — технику и хореографию. Он цинично и безжалостно лепил из Юры того, кто будет способен однажды превзойти легендарного Никифорова и поднять катание на новый уровень. Из влюбленности Кацуки он тоже выжимал максимум. Ему нужно было вырастить для Юры достойного соперника, которого тот порвет в клочья и убедится в своих силах. Жертвенный баран, кинутый молодому тигру в загон — охоться, убивай, пожирай! Тот, чье появление и исчезновение пройдут незамеченными. Тот, на кого миру фигурного катания наплевать.

***

— Виктор, можно с тобой поговорить? Никифоров, который почти каждый вечер расслаблялся в горячих источниках, поднял голову и мило улыбнулся, хотя по глазам было видно, что его мысли были где-то далеко. Логично, с крючка Кацуки уже не сорвется, так зачем тратить силы? Юри и самому казалось, что где-то в груди засела блесна, острыми крючками впиваясь в легкие. — Ты что-то хотел? Присоединяйся, водичка отличная. — Я только поговорить, — смотреть в ледяные глаза сил не было, так что Юри опустил взгляд на камни под ногами. — Ведь это все только до соревнований? Эта игра… — Догадался, — констатировал Виктор, слегка расправляя плечи и резко переставая быть милым компанейским Ви-тей, которого Юри так глупо надеялся сделать своим. — И? Никифоров был птицей другого полета. Он слушал классику, хвалил японскую кухню в тех же словах, в которых восхищенно описывал всякие экзотические блюда вроде жареных личинок и змей, носил только пошитую на заказ одежду и мог придумать в голове программу, а потом с первой попытки откатать ее на уровень международного золота. Он казался Богом. — Я все понимаю, я знаю, что ты это все ради Юрио… Ю-ры, — с трудом выговорил Кацуки. — Я только хотел спросить, зачем все это. Ну, фотографии, близость и… — Потому что любая работа должна быть вознаграждена, — перебил его Виктор. — И потому что Юра от этого бесится. Ему пока не хватит собственной концентрации, так что пришлось дать небольшой стимул. — Он ненавидит меня. И тебя. Зачем? Нельзя было… как-то помягче? — Да, ненавидит, — просто ответил Никифоров, причем по голосу было понятно, что он не против сейчас закурить. — Потом поймет, зачем я это сделал. И возненавидит еще сильнее. И благодаря этой ненависти сможет перешагнуть меня, взять уровень выше. Пока что я могу только подставить ему раскрытые ладони, чтобы он с них взлетел. Взлетел, а не остался в них навсегда. — Вы, русские, странные, — признал Юри, присаживаясь рядом на горячие камни и притягивая колени к груди. — Друг ради друга вы готовы идти на крайние меры. Ты демон, Виктор. Ты слишком жесток. — Слишком жесток для своей внешности? Возможно. — Я не об этом. — Это понятно. Хочешь узнать, что будет дальше? Юри закрыл глаза. Он знал. — Юра возьмет золото. Да, я знаю. Знал, как только увидел его на тренировке. — Начнет он с того, что проиграет тебе. — Невозможно… Юри неуютно поежился. Соревнования, на которых победитель определен заранее, казались чем-то унизительным. Усмешка Виктора была слишком понимающей. — Это не вопрос. Мне надо еще немного надавить. Проведу между вами маленькое соревнование, в котором победишь ты. Не бойся, зрители не заметят подтасовку. Юра получит свой небольшой урок и вернется домой, там им займутся тренеры сборной. Запала ему должно хватить. — Но на Гран-при он все еще возьмет золото, — уточнил Юри. — А у тебя есть все шансы взять серебро, если обойдешь канадца. До этого уровня я тебя смогу дотянуть. Эрос стоит дороже по элементам, так что провалиться не сможешь даже ты. Разве для Японии серебра будет мало? — Это было обидно. — Зато честно. В тишине шорох ветра казался слишком громким. — А что… Если бы я не подошел сегодня, то что было бы между нами? Я же не ребенок, я вижу, чем все должно было закончиться. — Это были бы лучшие месяцы в твоей жизни, — равнодушно ответил Виктор. — Мы бы делали кассу всем желтым спортивным журналам и регулярно оказывались на обложках со скандальными заголовками. Не бывает плохой славы, так что тебя завалили бы предложениями от фондов и спонсоров. Через месяц после Гран-при мы бы тихо и незаметно расстались друзьями. Там как раз будут проходить юношеские, так что фокус внимания сместился бы в любом случае. — Виктор, — неуверенно позвал через какое-то время Кацуки. — А если я все еще этого хочу? — Тогда все это будет. — Ммм… Что же мне тогда делать после? Когда все это закончится? Ты же, наверно, уедешь в Россию… — Да. Я вернусь домой, а ты сможешь стать тренером. Или открыть свою школу, скажем, на базе того маленького катка. Найдешь себе милую японочку, проживешь счастливую и спокойную жизнь. — А кто будет у тебя? Может, мы могли бы и правда стать партнерами? Разве тебе не хочется, чтобы у тебя был кто-то, кто тебя ждет и думает о тебе? — У меня будет Юра, — просто ответил Виктор. — Который после тренировок будет ложиться спать с проклятиями в мой адрес и просыпаться с желанием любой ценой порвать меня на соревнованиях. Но это удовольствие он получит только через несколько лет, я не собираюсь так просто уходить. Глядя на безжалостную ухмылку Виктора, Юри внезапно понял, что на самом деле значит «жить льдом». У него не было ни единого шанса, особенно против Плисецкого. Ни на льду, ни в сердце или мыслях Никифорова. — Тогда, — с отчаянием попросил он, подаваясь вперед. — Тогда поцелуй меня. Поцелуй так, чтобы я поверил.