We kill the flame

You want it darker We kill the flame

Слухи расползаются по Империи – и сразу же гаснут, задавленные крепкой рукой. Сплетничать становится страшно – и смертельно опасно, сплетням не остаётся места, когда давнюю помолвку младшего Павуса подкрепляет торжество. Свадьба. Давно запланированная, тонко и тщательно выверенная. Идеальная, величественная, как острия чёрных шпилей изящная – и такая же мрачная. Дориан сидит рядом с невестой – женой, одетый в строгую мантию, несёт молчаливое бдение. «Будто бы в трауре, – шепчутся гости, – бледное лицо леди Ливии это лишь подтверждает». А леди так хочется убежать – позволяло бы воспитание. Не держал бы могильный холод, которым тянет от мужа, и невесомая угроза, повисшая барьером вокруг. Что-то переменилось, леди не знает – но понимает, что стоит скорее забыть о том, как они с Дорианом когда-то были друзьями. Как таскали яблоки с кухни вместе с Мэйварис. Но именно об этом леди Гер... Павус думает в первую брачную ночь – и в несколько следующих, когда пьёт «плодотворное» зелье, когда жёсткие пальцы сжимаются на бёдрах и её грубо ритмично берут. Почти насухую, почти всегда – быстро и больно. Со временем ей начинает казаться, что так и должно быть. Что ей это нравится. Что весь её смысл – в том, что Павусам нужен наследник, а всё остальное мешает. Никому и дела нет до того, что Ливия Гераданус больше не появляется в свете и отказалась от магии. *** Дориану быстро надоедает вино. Оно ничего не приносит, оно не способно пробиться сквозь вечный озноб – и почти не заглушает необъяснимого отвращения, которое испытывает будущий магистр перед сном. Ночная слабость, впрочем, не появляется днём. Днём всё по-другому, и наследник древнего рода, наконец, занимает то место, которое ему «уготовано». По правую руку от отца, совсем рядом с Архонтом – и врагов у трона становится меньше и меньше. История венатори кончается быстро – с гибелью лидеров от рук еретичного Инквизитора. С чередой смертей в Магистериуме. После убийства Галварда ничего не меняется, убийство Галварда кажется глупой местью, пришедшейся не по сыну. Дориан отстаивает бдение с матерью. На три дня без еды и вина запирается в спальне. На робкую попытку жены достучаться взрывается магией – и наотмашь бьёт, не жалея ни её, ни долгожданного сына. Шрам от ожога остаётся на потускневшей коже до самых родов – на которых никто, кроме рабов и целителей, не присутствует. У Аквинеи – мигрень, а у нового магистра – дела. Магистр Павус возвращает своё место в Минратосе. *** Изредка возвращаясь домой, Дориан не скрывается – теперь это не нужно. Дориан располагается в самом сердце поместья – в малой гостиной, садится напротив матери, у камина. Удушающе медленно выставляет на столик свечи. Склянку. И нож. Аквинея не осуждает – но молча уходит. Ей хватило одного мёртвого нага, чтобы запомнить. Дориан разворачивает пергамент с уже готовыми рунами, зажигает свечи взмахом руки. Выпускает из пузырька тяжёлый запах трупной гнили и лириума. Сталь оставляет тонкую полосу на плече, порез медленно наполняется тёмным. Ещё один, чуть выше, получается глубже, и кровь мешается с кровью, расцветает багровым разводом в каплях прозрачного зелья, налитого сверху. Дориан начинает ритуал, собирает рисунок из слов хриплым шёпотом, подцепляет к рунам тонкие нити магии – и лириумная гниль втягивается под кожу вместе с кровью, не оставляет следов. Обращается благословением тишины, занимает весь мир пустотой. Дориан откидывается в кресле, не чувствует, как сползает на пол – ближайшую вечность Дориана не существует. Ближайшую вечность Дориану, наконец-то, будет спокойно. И очень тепло. *** Исхудалое тело лежит в темноте древнего мавзолея, кажется призрачным и уже точно нездешним. Заклятья не способны скрыть бледную, почти прозрачную кожу, острый силуэт, выточенный долгими неделями голода. Над телом леди Павус никто не стоит, кроме Аквинеи, леди Гераданус-старшей и шестилетнего мальчика. Юный Герион стойко терпит, но через час шёпотом спрашивает: – А где папа? Леди Гераданус вздрагивает. Аквинея поводит плечами – и отвечает: – Архонт Павус – в Минратосе.