Проливаясь на землю болью

Ты ушла так просто, хлопнув на прощанье дверью. Та твоих потуг не оценила, и, вместо того, чтобы захлопнуться, мстительно шлёпнула тебя же по заднице. Ну а что, с двух сторон открывается ведь. Ехидно усмехнувшись, я растянулась на полу. Иди-иди, посмотрим, надолго ли тебя хватит в этот раз. Ветер ворвался в распахнутое настежь окно, всколыхнув лимонно-жёлтые занавески. Ты выбирала, а меня этот цвет всегда бесил. Ну, ничего, я потреплю. В конце концов, если снять их сейчас, я получу ещё одну истерику, когда ты вернёшься. Забавно будет поссориться, не помирившись ещё. Вообще, всё-то тебе не нравилось, из-за этого ты истерила, экспрессивно размахивая руками и не жалея глотки. А я готова была терпеть всё, кроме истерик. Ну, и рукоприкладства. Щека горела, и я перевернулась так, чтобы она касалась холодного пола. Приятно… Уставшее сознание мелькнуло в глаза в последний раз, и поспешило провалиться в пучины сна. Выматывающие ссоры всегда навевали на меня сон. Проснулась от звонка телефона, по крайней мере, именно так определил это настойчивое гудение сонный разум. Бросила взгляд на часы, светящиеся в темноте красными цифрами. Два часа ночи. Какой придурок решил позвонить мне в два ночи? Встаю с пола, чувствуя, как затекло от неудобной позы тело. Как бы не продуло… Ничего не подозревая бреду к телефону, в темноте натыкаясь на мебель. Тумбочка, маленький столик – подражание японцам, - а вот и кровать. Падаю на неё, нашариваю рукой назойливо звенящий аппарат. - Алё, - ну да, не особо дружелюбно звучит. И голос со сна хриплый, низкий, сочащийся нескрываемым раздражением. - Милава Прокофьева? – отзывается мне равнодушный, почти механический женский голос. Это ещё что за дела, мы таких не знаем. - Она сама, - прочистив горло, отвечаю я, внутренне напрягаясь. Кто это может быть? - Это городской морг, - сердце сразу ухнуло куда-то в район пяток. Что от меня могло понадобиться моргу? - К нам поступила девушка, и в её телефонной книжке вы оказались… - я не дослушала. Кубарем скатилась с кровати, побежала к двери. Чудом не забыла стащить с полки ключи от машины. Пока я летела вниз по лестнице, рискуя поскользнуться и свернуть шею, в смятённом мозгу билось одно единственное слово: «Алина». Вставить ключ с первого раза не вышло, как и со второго. Я психовала и неистово ругалась. -Что б тебя, что б тебя! – рычала я, заводя, наконец, машину. Сразу после того, как та отозвалась мерным гудением, долбанула босой ногой по газам, шины неприятно заскрипели, наверняка оставив после себя жжёные полосы на асфальте. В головы было пусто, я не собиралась связывать между собой кусочки одного целого. Подумаешь, морг! Ха! Да с Алинкой всё хорошо. Сейчас приеду туда, а это оказалось всего лишь шуткой моей взбалмошной дурочки, она просто решила выставить меня дурой. Верила ли я себе? Нет. Морг в городе один, и я почти приехала. Не глуша мотора, вылетаю из машины, босые ступни больно царапаются о неприветливый асфальт, тут же в ногу вонзается стекло. Не важно, не важно! Вбегаю в помещение, совершенно бешеными глазами смотрю на диспетчера. -Вы! Вы звонили мне?! Милава, Милава Прокофьева! – почти ору я, опираясь на стойку. Вид у меня тот ещё – волосы всколочены, домашние шорты и майка, совершенно боса. Педантичной женщине это не нравиться, как и мой тон - я вижу, как мелькнуло в глубине глаз раздражение, и появилась недовольная складка у рта. Курица, говори же быстрее! - Да, - казалось бы, она говорила целую вечность, - мы звонили Вам, дабы вы прибыли на опознание. Сердце пропустило удар, в голове что-то щёлкнуло. Это же шутка, да? Внезапно я успокоилась. Так, наверное, бывают, спокойны люди, которые полностью уверены в своей правоте. Будто она, правда, совершено не подлежит обжалованию. - Ведите, - женщину такая перемена тоже удивила, но там молча встала, и повела её по длинному, безжизненному коридору, в не менее безжизненную комнату. Холодно. Поёжившись от дохнувшего из помещения морозца, я вошла. Глядеть по сторонам не хотелось, потому что я понимала, что вокруг меня множество мёртвых людей. Вообще, я не понимала, что я здесь делаю. Иду опознавать какую-то девушку, зачем, спрашивается, если я уверена в том, что с Алиной всё в порядке? Нервно усмехаюсь, и про себя повторяю: «Конечно, с моей Алиночкой всё в полном порядке. Она сейчас в клубе, или у друзей, а утром снова вернётся, как ни в чём не бывало». Однако каждый шаг сулил мне новую капельку сомнения. Мужчина в белом халате сочувствующе посмотрел на меня, и откинул с лежащего без движения тела порывало. Едва взгляд упал на лицо девушки, я узнала её. Правильные черты лица, золотые волосы, выглядевшие сейчас свалявшимися и потускневшими. Да ещё и в крови частично. Я горько усмехнулась. Ч то с тобой случилось, моё солнышко? Почему ты лежишь здесь, ведь тебя ждут твои друзья? А с утра тебя жду я. Верная я, которая всегда простит. Щеки коснулось что-то горячее, спустилось к подбородку и продолжило свой путь к полу. Снова и снова, по щекам бежало что-то горячее, обжигающее побледневшее лицо и холодные щеки. Что это? Не важно. Люди вокруг молчали, когда я подошла и потормошила её за плечо. Холодная. Такая холодная, моя Алина никогда не был такой. Ведь я прекрасно помню, как ещё сегодня утром сжимала в объятиях её теплое тельце, как она извивалась и звонко смеялась… - Алина Коперфильд, - произнесла я, круто разворачиваясь на пятках. Её имя отдалось жгучей болью в сердце, а я рванулась прочь, задыхаясь от ужаса и боли. Я видела, видела, видела! Это она, чёрт подери, это она! Моя Алиночка, моя… Я споткнулась о ступени и упала, проехала носом по асфальту и не захотела больше вставать. Судорожные рыдания сотрясали тело, я лежала и выла на одной ноте. Нет, нет, нет, её больше нет. -Не имела права! Ты не имела права! – орала я, лупя кулаками по земле. Не замечала ни крови, ни боли, только ужас и пустоту, тянущую к земле, безжалостную пустоту, - АААААААААААААААААААА!- не в силах больше выражаться членораздельно. Ударила неподатливую твердь ещё раз, откинула руку подошедшей женщины. Она смотрит всё так же холодно, лишь нотки презрения появились на сухом лице. Да плевала я на это. Бреду к машине, сажусь, не слушая увещевания о том, что это опасно. Даю по газам. Глаза застилают слёзы, теперь понятно, что это так обжигало щёки. Я не плакала с тех пор, как умерли родители. -Как ты могла? Как могла? – шептала я непрерывно, всё сильнее вдавливая педаль газа в пол. Голос сорван, дыхание настолько тяжёлое, что, кажется, лучше и не дышать вовсе.… И тут в голову ударило простейшее понимание. Не дышать. Хрипло рассмеявшись, я поразилась своей недогадливости. Так просто. Я ведь понимаю, прекрасно понимаю, что не смогу с этим жить. Значит надо сдохнуть! Не заметила, как выехала за черту города. Вот оно, море. Проще простого. Скорость бешенная, я несусь прямо к обрыву. Ещё немного. Раз, два, три… Никто не видел, как вылетела за пределы дороги машина. Слишком целеустремлённо неслась она к краю, снесла ограждение, словно так и нужно. Хотя, кажется, так и было нужно. На следующее утро в тот же морг привезли ещё одно тело. Темноволосая девушка, изломанная камнями снаружи, и смертью того, кем дорожила больше жизни – внутри. Женщина равнодушно оглядела тело, в глазах её стояла брезгливость. - Ну, кто бы сомневался… - повернулась к окну, удивлённо приподняла брови. Там шёл дождь, словно оплакивая этих двоих, проливаясь на землю болью. В соседней комнате курил и плакал вчерашний врач. Дежурный ангел только покачала головой, поражаясь тому, как сентиментален их Бог.