мой друг

      наруто болтает ногами, как ребенок — таковым он, по сути, и является, мальчишке ведь едва-едва тринадцать исполнилось. возможно, даже четырнадцать, но маленький узумаки всегда был чертовски худым и мелким для своего возраста. хоть это и не было заметно под мешковатым комбинезоном, саскэ все равно знал, что тот недоедал. да и назовешь ли заварной рамен — сплошная химия! — нормальной едой?       он зовет саскэ наивным и отчего-то очаровательным «дядька», а последний из учиха взгляд отводит и поджимает губы — мальчишка уж очень трогателен. волосы его пушатся блондинистым вихрем, черт знает, когда их вообще последний раз стригли, но рука так и порывается расчесать, а еще лучше — растрепать светлые пряди своей большой, к сожалению единственной ладонью. может убедить малыша в будущем не драться с ним и вправить мозги одним подзатыльником? остальное саскэ рад бы и сам доделать.       он поворачивается обратно, смотрит наруто прямо в глаза и жалеет об этом тут же — залипает. пялится, как школьник на грудь, благо хоть не краснеет, а ведь под сорок уже идет, взрослый он, действительно «дядька».       но глаза у мальчишки действительно завораживают. с кем бы он не повстречался — ни у кого не видел таких больших, пронзительных и искренних. на поллица ведь эти кусочки неба, и не смотреть невозможно, да и куда еще? на губы, что ли? или ниже?       саске старается не забываться, потому что малышу едва-едва тринадцать, а ему — под сорок.       — саскэ — мой друг! — восклицает узумаки уверенно и почти что гордо, но после чуть сникает. — ну, или соперник… — он замокает, а весь пыл и вовсе спадает на нет. говорит тихо, шепчет почти, а в глазах — невыносимых, искренних — тлеет тоска и печаль. мальчишка отворачивается, выдыхает прерывисто. — только я… не могу его бросить.       не могу, не хочу, не собираюсь, не брошу. столько «не» и каждое из них душит саскэ толстой веревкой. наруто заламывает пальцы, сжимает губы и смотрит куда-то в сторону. он, кажется, даже шмыгает носом. в воздухе витает лишь непроизнесенное, но читаемое во всех его жестах — «я скучаю».       малыш скучает по нему. по этому упрямому, горделивому болвану, которому легче побежать мстить, нежели выслушать умных людей. саскэ сглатывает ком в горле — а ведь наруто им правда дорожит. этот маленький, шебутной, забавный юнец со звенящим голосом и самой искренней улыбкой, которая только может быть у человека дорожит им и знать бы, за что.       учиха прикрывает глаза. в голове отчетливо слышится голос наруто — сбивчивый, счастливый. потом неверящий, с неприкрытым удивлением и — правда ли? — страхом., а после — пронизан гневом, разочарованием.       «саскэ! саскэ, идем домой! ну же, пошли!.. почему ты не идешь? саскэ? почему ты молчишь, саскэ?»       он вздрагивает и вдруг отчетливо понимает, что никогда не хотел ничего сильнее, чем крепко обнять наруто прямо сейчас, в эту самую минуту. прижать мальчишку к себе и попросить прощения — за все. за слезы, за синяки, за волнения и надрывное «почему ты молчишь, саскэ?».       вместо этого он тихо рассказывает наруто о двух друзьях. о том, что один хотел разорвать нерушимую связь ради целей, которые того не стоили. о том, что он покинул того, кто был для него всем, но тот его не бросил. вернул назад, вправил мозги и вытащил из тьмы, когда отвернулись абсолютно все. он рассказывает о самом себе, учиха саскэ, и о самом невероятном человеке в своей жизни — узумаки наруто.       и мальчишка впитывает. слушает с упоением и восторгом, загорается вновь, а от улыбки слепит глаза.       — я не проиграю, даттебайо! — кричит наруто, и в глазах его — непоколебимая уверенность в том, что саскэ вернется, будет рядом, придет в себя.       и саскэ обязательно вернется.

наруто говорит об последнем из учиха восторженно, с затаенной на дне голубых глаз искренностью, а сам саскэ чувствует, как сердце сжимает болезненная нежность.