Отражения

Сяо Синчэня считают в некотором роде отщепенцем в среде охотников на нечисть. Сам же он себя вообще к этой братии никоим образом не относит, хотя бы потому, что ни на кого не охотится. И вообще, он искренне верит, что с любым созданием, будь оно невинное или же пораженное скверной, можно договориться и при необходимости направить его на путь очищения. Если, конечно, оно способно вести диалог, а в противном случае уже приходится браться за меч. Но платы за усекновение он не берет, поэтому какой из него охотник? Однако на жизнь зарабатывает он делом, непосредственно связанным с этим благородным, по мнению большинства, занятием: кланы с удовольствием пополняют свои библиотеки его заметками о повадках и способах обнаружения нечисти. И он в скором времени собирается расширить свои записи сведениями о загадочной сущности (как же иначе), доставляющей массу неприятностей ближайшей деревне. За последнюю пару лет здесь исчезло несколько девушек и юношей, и повинна в этом какая-то гадина, облюбовавшая озеро неподалеку. Почему же именно так? В случае первых двух исчезнувших грешили на то, что сбежали они из захолустья в города в поисках лучшей жизни — вечером еще были на месте, а утром будто ветром сдуло. Но как исчезла дочка старосты — догадались поискать следы по окрестностям. Обнаружились они на берегу, обрывки платья да пятна крови, аккурат возле омута, куда и днем никто в своем уме не сунется, не то, что среди ночи… После юной девы пропало еще четверо, как-то даже двое за раз умудрились. Ответ на вопрос, почему не обратились за помощью раньше, находится очень быстро. У старосты вскоре после смерти единственного ребенка не выдержало сердце, и он отошел в мир иной. А никто другой платить за избавление округи от нечисти не горит желанием. Так что Сяо Синчэнь, вызвавшийся помочь бесплатно, им просто как подарок Небожителей. Хотя жители, конечно, надеются, что дело закончится гибелью неизвестного монстра, а не задушевной с ним беседой. Многовато требований для дармовой работы, если честно. Дождавшись темноты, Сяо Синчэнь без намека на страх и колебания идет в указанном направлении. Отыскать тот самый омут труда не составляет — рядом с ним на обрывистом берегу не растет трава, лишь лежат голые камни. И это действительно может являться признаком обитания здесь нечисти; и название очень подходит, хорошее место Цзянцзаем не назовут. Особого плана по выслеживанию добычи нету — Сяо Синчэнь просто намерен провести здесь ночь и узнать, что же его ждет. Если в озере обитает нечто опасное, оно непременно купится на такую приманку в виде одинокого путника. Едва он успевает устроиться на особо крупном валуне (судя по его отполированности, это сидение многим по вкусу), Сяо Синчэнь слышит тихий плеск воды и тут же оборачивается в сторону звука. Он ожидает узреть как минимум что-нибудь зубастое и с щупальцами, жаждущими его уволочь на дно, но вместо это видит всего лишь… Юношу, стоящего по пояс в черной, с гуляющими отблесками неполной луны, воде. Судя по его мокрым волосам, облепившим плечи и грудь, он только что вынырнул, а теперь беззаботно смотрит куда-то вдаль, не обращая внимания ни на что вокруг. Хотя не заметить в ночи сидящего на берегу Сяо Синчэня довольно сложно, его белые одежды слишком уж выделяются на фоне мрачного пейзажа. Тот даже слегка оскорблен такой небрежностью по отношению к себе, поэтому издает предупреждающее покашливание, обозначая свое присутствие. Любитель ночных омовений резко оборачивается и смотрит на Сяо Синчэня немигающим взором, словно не слишком-то верит в его реальное существование. Он склоняет голову набок, кривит губы и совершенно невежливо спрашивает: — Ты что здесь забыл? — Позволь задать встречный вопрос. Юноша выглядит младше, и потому тоже можно не размениваться на расшаркивания, хотя по привычке хотелось поступить наоборот. — Я здесь плаваю. А ты, кажется, подглядываешь. — И в мыслях не было! — с жаром отвечает Сяо Синчэнь. Он все еще возмущен этим фамильярным тоном, потому не сразу приходит в себя. Он тут, вообще-то нечисть пришел увещевать, а не разводить беседы с каким-то нахальным местным, которому вздумалось поискать смерти. Нужно от него поскорее избавиться, лишние жертвы ни к чему. — Ну-ну, — хмыкает тот. — А что ты делаешь? Ну, возможно, и правда сейчас смотрит, потому что больше некуда. Благо незнакомец приближается к берегу и опирается рукой на торчащий из воды камень. Его запястье унизано несколькими нитями браслетов из грубо отесанных камушков. На шее, между ключиц, болтается что-то похожее, только с одной темно-алой бусиной. Про лицо толком ничего сказать нельзя, кроме того, что Сяо Синчэнь уверен, что если вдруг встретит этого человека через десяток лет, то обязательно вспомнит. И откуда появилось это чувство, он не уверен. А также он никак не может понять, что именно во всем этом кажется очень неправильным еще с момента, как этот юноша вынырнул из-под толщи воды. — Здесь, вообще-то, очень опасно, — только и говорит он. Собеседник как-то странно ухмыляется, ведя плечами, а потом заявляет: — Опасно? Ну надо же, а я и не знал. Всегда здесь плаваю и в первый раз об этом слышу. — Как это? Кто-то ворует из деревни людей, а ты ни разу об этом не слышал? — искренне удивляется Сяо Синчэнь. Если этот юноша здесь не в первый раз, он просто обязан быть в курсе! — Никто никого не ворует, — твердо возражает тот, отталкиваясь от своей опоры, чтобы оказаться совсем близко. Он цепляется за обрывистый берег, и становится заметно, что на левой руке у него отсутствует мизинец, словно его чем-то отрезало много лет назад. И вообще, его кожа усыпана множеством застарелых шрамов, как от порезов. Где можно получить такие травмы в столь юном возрасте? Но спрашивать об этом как-то неприлично. — А что же тогда происходит? — Они сами сюда приходят. Ты же вот тоже сам сюда пришел, никто тебя на аркане не волок, — начинает рассуждать незнакомец. Он хмурится, над чем-то размышляя, а потом со вздохом, словно нехотя, с усилием подтягивается, вылезая на берег. Сяо Синчэнь завороженно смотрит на него и наконец понимает, что же именно его смущало в происходящем: по словам жителей, глубина омута в два человеческих роста, и здесь никак нельзя встать по пояс. С человеческими ногами. Зато очень даже можно с длинным, почти в два чжана длиной, извивающимся змеиным хвостом, который его гордый обладатель медленно втягивает за собой. Черная чешуя с золотистыми проблесками переливается на свету, в глазах аж рябит от сего воистину гипнотизирующего зрелища. — Ладно, начинай, — милостиво разрешает змей (как его еще назвать-то?), складывая хвост кольцами под собой, чтобы сесть напротив Сяо Синчэня. — Что начинать? — вдруг осипшим голосом спрашивает тот, провожая взглядом спрятавшийся чешуйчатый кончик. — Жаловаться на горькую судьбу, конечно. Вы же, люди, все любители сначала поныть и поплакаться. — А… Перед чем? — не улавливает Сяо Синчэнь. Почему ему вдруг нужно рыдать на чужом плече, к тому же и без того мокром? — Подожди, — поднимает перед собой руку собеседник (ожидаемых перепонок между пальцами на просвет не видно, а когти, хоть и небольшие, но с виду довольно опасные), и тоже непонимающе хмурится. — А ты сюда не топиться от несчастной любви пришел? В ответ на такой вопрос можно лишь покачать головой. — И не от несчастной любви тоже. Я не хочу топиться. — М-да, то-то я и гляжу, какой-то ты… Больно счастливый! Тогда чего тебя сюда принесло?! — змей, кажется, возмущен до глубины души. Он внимательно оглядывает сидящего перед ним Сяо Синчэня, настороженно прищуриваясь, а потом замечает меч за его спиной. — А-а-а, понятно, охотник. — Нет-нет! — поймав на себе крайне недружелюбный взгляд темно-желтых глаз с вертикальными зрачками, спешит возразить тот. — Это только для защиты. — Думаешь, она тебе не понадобится? — Смею надеяться, что нет, — Сяо Синчэнь навешивает на лицо свою самую благожелательную улыбку. Если ему еще не начали что-то отгрызать — надежды небеспочвенны. И спрашивает: — Может, представишься мне? Мое имя… — Я не запоминаю имена людей, — обрывает его змей. — Но если тебе так интересно мое, то меня называют Ченмэй. Сдержать смешка не удается. Это кто же его так, интересно, называет? — Чего смеешься?! — не укрывается это от нового знакомого. — Мне это имя друг дал, — чуть смущенно бормочет он. — Друг? — изумляется Сяо Синчэнь. У таких… существ бывают друзья? — Я когда-то жил в других местах, и там был лесной дух… А зачем я тебе это все рассказываю?! — Ну, я как раз надеялся, что ты мне все и расскажешь, — признается он. — Видишь ли… Ченмэй настроен весьма скептично, пока слушает вдохновенный рассказ об особенностях работы охотника, который вовсе не охотник. Он кривится, хмурит брови, и все время неумолимо оказывается ближе. Сяо Синчэнь делает вид, что не замечает этих движений, хотя сложно не нервничать, будучи окруженным в прямом смысле этого слова. Кольца хвоста обвиты вокруг камня, на котором он сидит, придерживая вместе с этим и ноги, а лицо Ченмэя застыло в напряженном выражении прямо напротив его собственного. С такого расстояния заметно, что на скулах у него проступают золотистые чешуйки, такие же скопления рассыпаны по плечам и шее; наверное, с возрастом их должно стать больше, а пока что это относительно молодая особь. Запах, исходящий от него, похож на речную воду с горьковатой примесью каких-то трав. — Какая ерунда, — заключает Ченмэй. — Ну хоть не стишки пописываешь, терпеть их не могу. Откуда у него такие познания о человеческой культуре? — Так что, поделишься со мной? Хотя бы тем, что там с пропавшими жителями? — мягко интересуется Сяо Синчэнь. Исследования, это, конечно, очень важно, но степень вины объекта нужно выяснить. — А ничего, — пожимает плечами Ченмэй. — Они были вкусными. — Так ты их все-таки убил! Этот факт невероятно расстраивает, хотя это было ожидаемо. — А что мне на них, любоваться? Они сюда приходили помирать и получили ровно то, чего хотели. — Вот сами пришли, и попросили их убить? Даже звучит неправдоподобно. — Ты меня чем слушал? — начинает раздражаться Ченмэй. — Я же тебя сразу спросил, не топиться ли ты ко мне пришел! Если верить страстной речи, изобилующей размахиванием руками (плавно перешедшими в почти ненавязчивые прикосновения к собеседнику), выходила довольно пугающая картина. Местные юноши и девушки, не выдержав своих горестей, желали свести счеты с жизнью, и все, как один, считали, что лучше места, чем Цзянцзай, для этого не сыскать. И, обнаружив, что они здесь совсем не одни, спешили поделиться с Ченмэем перед кончиной своими печалями. А он, в свою очередь, очень благородно помогал им в этом нелегком деле, все же смерть от утопления крайне неприятная… Ну, а съесть жертву сами Небожители велели — не бросать же их тут гнить, да и на одной рыбе с водорослями жить, знаете ли, тошно. А еще из скелетов выходят отличные украшения для подводного дома, он бы с радостью показал, да только господин не-охотник в мутной воде ничего не разглядит. — Так ты, значит, благодетель, — подводит итог Сяо Синчэнь, не очень пока понимая, как на эту чудную историю реагировать. Обычно нечисть не такого о себе мнения! Усовестить его будет довольно сложно. — Еще какой, — с гордостью расправляет плечи Ченмэй, самодовольно улыбаясь, чтобы продемонстрировать свои длинные, сильно выступающие клыки. А какие еще могут быть у змей? Тонкий раздвоенный язык обводит губы, и это зрелище заставляет невольно сглотнуть. — Что-нибудь еще? — А можно потрогать твой хвост? — вдруг вырывается у Сяо Синчэня. Он точно не собирался это спрашивать, но рука упорно тянется и тянется туда, как на привязи, и одергивать себя уже нет сил. Ченмэй несколько мгновений раздумывает над ответом, а потом усмехается: — Все вы, люди, одинаковые — хвост вам подавай! А что мне за это будет? — А что тебе нужно? — уточняет Сяо Синчэнь, про себя дивясь. Неужто съеденным жертвам тоже было интересно ощутить под пальцами манящую чешую? Но, если честно, нельзя их за это винить. — Не знаю, — пожимает плечами собеседник. — Что у тебя есть? Ничего, кроме меча, нет — зачем с собой лишний груз тащить? Но не предлагать же единственное оружие в качестве платы? Хотя… Руки спешно шарят по складкам ханьфу в поисках подходящего подношения. Ченмэй с подозрением разглядывает протянутый на ладони шарик в бумажной обертке и настороженно интересуется: — Это что? Когда Сяо Синчэнь покидал селение, младшая дочь хозяйки, принявшей его в своем доме, вручила ему в дорогу конфету из жженого сахара. Он не большой любитель сладостей, и совсем не уверен, что и змееподобной нечисти такое может прийтись по вкусу, но почему бы и нет? — Это человеческая еда. Попробуй, — он разворачивает конфету и, осмелев, подносит ее к приоткрытым губам Ченмэя. Тот все еще недоверчиво смотрит, но потом все же тянется вперед. Раздвоенный язык мажет по пальцам, и конфета исчезает в чужом рту. Сяо Синчэнь, затаив дыхание, наблюдает за реакцией — узкие зрачки в остекленевших глазах Ченмэя расширяются, заставляя их почти полностью почернеть. Ему понравилось? — А у вас вся еда такая? — почти шепотом горячечно спрашивает он, облизываясь. — Еще есть?! И начинает бесцеремонно ощупывать одежду Сяо Синчэня, будто ожидает там найти несметные залежи конфет. Перетряхивает рукава, лезет за ворот, цепляется за пояс… Точно, понравилось! И даже жаль его разочаровывать. — Увы, больше нет. Но у людей много подобной еды. Ченмэй издает обиженный вздох. — Ладно, можешь, так и быть, потрогать мой хвост, — милостиво разрешает он, оставляя в покое чужое ханьфу. — Хотя с твоей стороны очень нечестно меня так дразнить, коварный человек, — еле слышно шипит он себе под нос. Однако ослабляет хватку, не опасаясь, что от него сбегут, и покорно позволяет себя дотронуться, даже перехватывает Сяо Синчэня за запястье, направляя. Переход от человеческой кожи внизу живота к змеиной чешуе, гладкой, но уже сухой и теплой, почти неуловим; золотистые полосы чуть помягче, чем в остальных местах — это последствия каких-то травм? — А как ты оказался в этих местах? — любопытствует Сяо Синчэнь между делом. Не дают ему покоя слова, что раньше новый знакомый обитал где-то еще. — Приплыл, ясное дело! Не верхами же полз, — фыркает Ченмэй, прикрывая глаза. Он отпускает чужую руку, разрешая дальше исследовать себя, как вздумается. Судя по выражению лица, он кривил душой, требуя плату за право себя коснуться — ему ведь очень это по нраву! — Ты не можешь долго находиться на суше? Ченмэй согласно кивает, а потом добавляет: — Скоро похолодает, так вообще на дно залягу до самой весны. Нечего тут делать. Он бросает на Сяо Синчэня взгляд, полный сожалений, и печально облизывается. Явно надеялся съесть наивного путника и сытым впасть в спячку, а тут такая незадача. Чешуйчатый хвост подрагивает под прикосновениями, а кончик без единого золотистого проблеска так и вовсе беспокойно мечется из стороны в сторону, оставляя следы на черной земле. Выглядит это презабавно, но вдоволь налюбоваться этой картиной не дают ладони, обхватившие голову Сяо Синчэня с двух сторон; Ченмэй приближается почти вплотную, вертикальные зрачки снова похожи на ниточки, а короткие когти чуть царапают кожу под волосами. — Не бойся, человек, — он верно расценивает испуганный вздох, — я тебя не отравлю. Пока сам не захочу, — следует очень своевременное уточнение, прежде чем его губы касаются губ напротив. Чувствуется привкус сахара от недавно съеденной им конфеты и… Больше ничего. Во всяком случае, ничего отталкивающего или противного. Самый обыкновенный поцелуй с раздвоенным языком, только и всего. Глубокий и влажный, будто пронизывающий до самого нутра, требующий полной отдачи, в которой нельзя отказать, да и не хочется. Не то, чтобы у Сяо Синчэня был подобный опыт, но… За годы взаимодействия с разнообразной нечистью, часто человекоподобной, мысль о расширении границ общения со схожими созданиями уже давно не кажется неправильной. Главное — не связываться с духами-искусителями, которые вытягивают жизнь через плотские утехи. Поцелуй обрывается так же внезапно, как и начинается, что Сяо Синчэню на мгновение чудится, что он себе его только что выдумал, а Ченмэй ухмыляется, облизывая потемневшие губы, совсем по иным причинам. — Привычка, — будто извиняется он, но при этом в его глазах нет ни капли покаяния или сожалений. — И… Часто у тебя такое происходит? Ты целуешь всех, кто сюда приходит? — тяжело дыша и пытаясь унять бешено скачущее сердце, спрашивает Сяо Синчэнь. Он тоже не жалеет. — Только тех, кто мне понравится, — не стесняясь, отвечает Ченмэй. — Знаешь, рыдающие о любви юные девы обычно очень хороши собой. Грех их не порадовать напоследок. — Но я же не юная дева, и совсем не рыдаю. — Юноши тоже бывают недурны. Какая разница? — И все на это ведутся? — вздергивает брови Сяо Синчэнь. Его совсем не волнует, что сам он с легкостью соблазнился змеиными прелестями. — Не боятся? — Нужно быть очень смелым, чтобы пойти на смерть, — философски замечает Ченмэй. Спорное утверждение. По мнению Сяо Синчэня, это признак слабости, но вступать в дискуссии он не собирается. — Год назад исчезло сразу двое, — вспоминает он. — Ты… Тоже их порадовал? — Ах, парочка, которой не разрешали жениться злые, непонимающие родители… — после недолгих, но напряженных раздумий, тянет Ченмэй. — Я их съел сразу, не люблю быть третьим лишним. Хотя, чего уж скрывать, я был бы не прочь осчастливить перед кончиной обоих. Знаешь, после этого люди вкуснее. Потрясающая логика. — И все заканчивается на поцелуях? — почти невинным тоном продолжает расспрос Сяо Синчэнь. — Какой любопытный человек, — шутливо грозит ему пальцем Ченмэй. — Хочется проверить, что бывает дальше? — Съесть меня потом не получится. Это достаточно честный ответ на заданный вопрос. Да, хочется, чего тут скрывать — интерес, и не только исследовательский, слишком велик. Но смерти Сяо Синчэнь не ищет, особенно в змеином желудке. Такой расклад дел вполне устраивает Ченмэя — он настойчиво возвращает чужие ладони на основание своего хвоста, а сам принимается ловко распутывать пояс белых одежд, бранясь на людей, которым вздумалось носить столько тряпок. Перевязь меча поддается не с первого раза, но вскоре оружие летит куда-то в сторону. Открывающуюся кожу Ченмэй смеривает откровенно жадным и голодным взором, но помнит о негласном уговоре, потому лишь скользит по ней губами, едва задевая кончиками острых зубов. Ерзать по твердому камню уже откровенно неудобно, и Ченмэй, будто улавливая чужие желания, попросту затягивает Сяо Синчэня на себя, вынуждая сесть, перекинув ногу через покрытые чешуей бедра (или как у этого вида сия часть называется?). От скольжения назад спасают вовремя сцепленные за спиной руки. О том, что вообще может происходить дальше, Сяо Синчэнь не имеет ни малейшего представления. Еще один дурманящий поцелуй не дает толком над этим поразмыслить, пальцы бездумно гладят хвост, выводя неизвестные узоры на чешуе, пока не… Ладонь нащупывает нечто твердое и влажное, чего определенно до того там не было. Вопрос с дальнейшим становится более насущным. — Вот, значит, как, — замечает Сяо Синчэнь, когда отстраняется и опускает взгляд, чтобы убедиться в своих догадках. Он подозревал, что у нечисти органы и не должны иметь человеческий вид, но ведь не настолько же! Расположение вполне ожидаемое, чуть ниже живота, из появившейся щели на чешуе, по цвету тоже ничего необычного, размеры не слишком поражают, а вот форма непривычная — слегка изогнутая, без ярко-выраженной головки, с заостренным концом. Но удивительно Сяо Синчэню совсем другое, и он косноязычно озвучивает свои мысли: — Их два. Ченмэй на этот комментарий реагирует достаточно резко: тоже смотрит вниз, на свои два возбужденных члена, расходящихся от основания в стороны по небольшой дуге, и обеспокоенно спрашивает: — А сколько их должно быть?! Надо больше?.. Три? Или… — Нет-нет! — успокаивающе восклицает Сяо Синчэнь. — Просто… У меня-то всего один, потому я и удивился. — Вы, люди, всем обделены. — Нам хватает. Действительно, очень даже хватает. От всех этих волнительных ласк собственный член уже натягивает ткань штанов и отчаянно требует внимания. Но Сяо Синчэнь освобождается от захвата, чтобы соскользнуть обратно на холодный твердый камень, потому что лишь так он сможет досконально изучить чужие достоинства. Такой богатый материал! А Ченмэй будто мысли читает, ехидно спрашивая: — Что, это тоже в свою книжечку запишешь? — Для… Личного архива, не для продажи, — немного застенчиво отзывается Сяо Синчэнь, склоняясь вниз. Оказывается, ближе к хвосту члены по цвету становятся гораздо темнее, почти сливаясь с тонкой, натянутой возле щели кожицей, а по стволам идут выпуклые горизонтальные полосы, на которых выступившая смазка кажется мерцающей в лунном свете. Очень притягательно. — Если ты наклонишься еще сильнее, то лишишься глаз, — буднично замечает Ченмэй. Его такое праздное любопытство не особо радует, и он кладет ладонь ему на затылок, словно собирается проверить свои предположения. Сяо Синчэнь поспешно отодвигается — а вдруг тому и впрямь приспичит такое провернуть! Потерять зрение столь нелепым образом очень не хочется, но желание удовлетворить свой интерес не утихает. Ладони обеих рук сами собой оборачиваются вокруг манящих своим практически зеркальным сходством стволов. Смазка на ощупь больше вязкая, чем скользкая, а на вкус… Ну, сравнивать особо не с чем, но во рту остаются вяжущие ощущения, а на слуху оседает чужой одобрительный стон. Уделять равное внимание обоим членам не удается, руки все равно движутся с разной скоростью, и подстроиться никак не выходит. Из-за расположения полностью вобрать в рот хотя бы один из них невозможно, поэтому только и остается, что скользить губами и языком вдоль. Рука, вернувшаяся на голову, поощрительно давит, путаясь пальцами в волосах с уже давно выпавшей куда-то заколкой. — А ты не боишься, что там тоже может быть яд? — Что?! — Сяо Синчэня словно отшвыривает назад, и он поднимает взволнованный взгляд. Он вытирает губы тыльной стороной ладони, будто это может как-то помочь, но только сильнее размазывает блестящую смазку по лицу, из-за чего Ченмэй заливисто хихикает. — Все обычно умирают гораздо раньше, чем можно об этом судить. Если к утру остынешь… Сяо Синчэнь не в состоянии оценить такие шутки. Он возвращает одну руку на место и мстительно сжимает пальцы, ведя большим вдоль ствола к подрагивающему кончику. А второй рукой трет ставшую полупрозрачной от натяжения кожицу у основания — каждый раз, когда он там касался, стоны становились протяжнее, что свидетельствует о крайней чувствительности в этом месте. — Тогда, до того, как это случится, я попрошу тебя об ответной услуге, — говорит Сяо Синчэнь, намеренно подводя чужое тело все ближе к финалу. — Ты ведь мне не откажешь? Как бы чужеродно-привлекательно не выглядели достоинства нечисти, ощутить их внутри себя он определенно не готов. Может, в длину они и не пугающи, но в обхвате… Получить травмы можно и без всякого яда. Зато этот проклятый раздвоенный язык, то и дело мелькающий между губ Ченмэя, раззадоривает фантазии с самого первого мгновения, как только показался. — Не откажу. В таком состоянии никто не станет спорить и согласится на что угодно. Сдавленный вскрик переходит в какое-то даже жалобное шипение. По пальцам Сяо Синчэня стекает густое семя, почти склеивающее кожу, на вкус оно уже кажется едва ли не привычным. Члены постепенно теряют свою твердость, уменьшаясь в ладонях, и вскоре скрываются под чешуей; на месте щели остается лишь тонкая полоса, до того не сразу замеченная. Зато теперь, если знать, куда смотреть, всегда можно найти… — Какой хитрый человек, — оценивает ход Ченмэй. Немного раздражает, что ему до сих пор неинтересно имя партнера, но очень радует, что он, отдышавшись, не спешит скрыться в спасительной воде и оставить без обещанного внимания. — Сначала обманывает меня с угощением, а потом уговаривает меня подарить ему удовольствие… И я ведь даже потом не смогу его съесть! Но возмущение больше показное. Он тянет Сяо Синчэня к себе, даря благодарный поцелуй, а после весьма бережно укладывает спиной на камень, подпихивая под голову сложенный кольцами хвост. Снова проходится нелестными словами про людскую тягу наряжаться в ненужную одежду, помогая избавиться от штанов и сапогов. Даже не рвет, что удивительно. Все еще мокрые после озерной воды волосы щекочут живот, когда Ченмэй склоняется вниз. С такого положения его глаза почти полностью прикрыты густыми ресницами, и можно принять его за человека. Но не тогда, когда воспоминания еще так свежи… И совершенно не хочется о нем думать, как о человеке — люди неинтересны и непривлекательны. По крайней мере, после этой ночи будут таковыми. Раздвинутые ноги ложатся на услужливо подставленные плечи, а с губ срывается просящий стон, когда Сяо Синчэнь наконец получает долгожданные касания к члену. А затем и восторженный вздох: раздвоенный язык оказывается гораздо длиннее, чем можно было предположить, и способен обвиться вокруг ствола, сжимая не хуже пальцев. Приходится приподняться на локтях, чтобы ничего не упустить. Зажимать себе рот, чтобы не оглашать окрестности звуками удовольствия, Сяо Синчэнь не намерен; да он и так себе скоро горло сорвет — Ченмэй не ограничивается лишь членом. Его язык скользит ниже по промежности, а руки крепко удерживают за бедра, не давая их инстинктивно сдвинуть, когда влажное прикосновение приходится ко входу. Он поднимает взор с хитрыми искрами в пленяющей желтизне, и усиливает давление, проникая внутрь. Голос все-таки исчезает очень быстро, а держаться на локтях нет никаких сил, и потому Сяо Синчэнь откидывается назад, полностью отдаваясь на чужую милость. В голове нет ни единой связной мысли, кроме обрывочных размышлений о том, сможет ли он потом встать после этих сладостных судорог, которыми его щедро одаривают. А может, после этого его ноги тоже обратятся в змеиный хвост, и ему ничего не останется, как поселиться в омуте вместе с Ченмэем? Затуманенному разуму эта идея кажется на диво привлекательной. Пик удовольствия ослепляет, и в себя Сяо Синчэнь приходит лишь от задумчивого: — Может, я тебя все-таки съем? Ченмэй нависает сверху, его губы все еще блестят от чужого семени, и он картинно облизывается, широко улыбаясь. И улыбается еще шире, когда слышит: — А может, я завтра еще принесу тебе человеческой еды? До зимней спячки Сяо Синчэнь может быть уверен, что больше никто из местных жителей не пострадает. Ведь ему еще столько нужно узнать, это дело не одного дня! — Так как, говоришь, тебя зовут?.. На следующую весну, когда лед сходит, Сяо Синчэнь идет к берегу Цзянцзая, точно зная, что его ждут. И не только из-за конфет, собранных со всех провинций.