МYFML

      Хонджун никогда не говорит, что любит.       Нет, он любит, слишком сильно и страстно, искренне и, главное, взаимно. Любит с самого первого взгляда так сильно, что порой ровно дышать невозможно — задыхается от чувств.       Но само «люблю» никогда не слетало с его языка.       Он готов на что угодно ради Сонхва, не может лишь сказать три заветных слова.       Сонхва признался ему в своих чувствах спустя полгода с их случайного знакомства на вступительных экзаменах. Улицы осыпал хрустящий снег, в ночи казавшийся вовсе не белым полотном, а сияющим сумеречным небом с кучей мелких звёзд. Поблизости никого, даже в окнах свет отсутствовал, а что они забыли на улице — Хонджун уже и не помнил.       Они шли по тротуару плечо к плечу, Ким с интересом смотрел вверх — на небо, пытаясь отличить далекие снежные хлопья от ещё более далеких звёзд, Пак же считал их хрустящие шаги.       Небольшие ладони с завидной частотой оказывались окутанными паром изо рта Хонджуна, пытающегося их согреть, все так же задрав голову. И когда он в очередной раз поднял их, потирая друг о друга, на его плечо мягко опустилась рука, останавливая.       Сонхва встал перед ним, взял ледяные ладони в свои — мягкие и тёплые, и принялся их растирать под взглядом Хонджуна, надеющегося, что румянец на его щеках при таком свете просто не заметен. Пак разминал каждый палец, а потом сжал чужие руки в своих и поднёс к губам, чтобы обдать теплом, и в этот момент на лице Хонджуна — смущенная улыбка, пока сердце в груди пропускало удары.       Руки отпустили и на мгновение стало так холодно, особенно в душе, но потом Ким понял — Сонхва искал перчатки, роясь в многочисленных карманах своей куртки. И именно в этот момент перед лицом Хонджуна опускалась сияющая снежинка, он не смог сдержаться от какого-то детского желания и, скосив на неё глаза, высунул язык так, чтобы поймать её самым кончиком.       Глухой смех заставил его перевести взгляд со своего носа на Пака перед ним, слишком счастливого и с парой вязаных перчаток, зажатой в руке. И ровно в тот момент, когда снежинка все же опустилась на язык и мгновенно растаяла, Сонхва улыбнулся ему и тихо-тихо сказал:       — Как же я тебя люблю.       Хонджун в изумлении потупил взгляд и замер на вдохе, а Пак, как ни в нем не бывало, взял вновь его руки и аккуратно надел на них перчатки.       — Идём, — Сонхва отпустил запястья Хонджуна и развернулся, чтобы пройти вперёд, но спустя несколько метров повернулся обратно к замершему Киму. — Ты чего?       Хонджун ничего. Вот совсем ничего. В голове пусто совершенно, и дрожал он уже вовсе не от холода, а из-за жара, тепла, идущего от сердца.       — Правда? — Что именно «правда» он не смог произнести, но был уверен, что его и так поняли. — Или шутишь?       Между ними — с десяток метров и фонарь, стоящий чуть сбоку. Он светил совсем неярко и с перебоями, но Хонджун отчетливо увидел нежную улыбку на лице парня и теплые огни в его глазах.       — Правда, и очень сильно люблю.       Ещё мгновение помедлив, Ким быстро сократил между ними расстояние и, оказавшись прямо перед Паком, нервно натянул на его широкую ладонь одну из перчаток.       — Я тоже, — он переплел голые пальцы их рук между собой и запихнул получившийся «замок» в один из больших карманов куртки Сонхва, чтобы не замёрзли на холодном воздухе, и для убедительности повторил: — Я тебя тоже.       Щеки горели, рты растянулись в улыбки, и стоять они могли так еще долго, но Пак наклонился вперед, коснулся своими губами уголка чужих осторожным поцелуем и медленно отстранился.       — Там была снежинка.       Хонджун лишь посмеялся на это, зная, что никакой снежинки там быть не было, а даже если и да — сразу растаяла бы, и потянул парня вперёд по хрустящему от снега тротуару, к себе домой. За три года ничего не изменилось: «люблю» говорил Сонхва, а Хонджун поддакивал, соглашался.       «Люблю тебя», всегда произносимое на прощание, получало смущенное «И я тебя, Хва». Прошептанное в трубку «Я так скучаю и люблю» от Сонхва, находившегося на другом конце страны, в ответ услышало смеющееся «Аналогично». Утреннее Паковское «люблю» и вовсе ответа не удосуживалось, максимум — тихое «угу», но всегда — поцелуй в щеку. На повторяющееся горячее «Люблю тебя, Джуни» Хонджун стонал в подушку, прогибаясь в спине сильнее, и мелко дрожал, в ответ лишь крича только имя Сонхва.       Ким всегда был уверен, что этого достаточно, что его чувства понятны и особого подтверждения не требуют. Но все однажды меняется.       Объятия со спины были как всегда крепкие, согревающие и уютные, самое то, когда засыпаешь. Но что-то не так, и что именно — Хонджун соображает быстро.Он вертится в кольце из рук, чтобы повернуться лицом к своему парню, и с волнением смотрит на него, сразу ловя его сонный взгляд.       — Все в порядке? — Хонджун перекидывает руку через его талию и кусает себя за губу, негодуя.       Сонхва кивает и обнимает его крепче, вынуждая дышать себе в шею, а губами несколько раз прижимается к открытому лбу.       — Конечно, — и у Хонджуна почти отлегает от сердца, сразу становится легко, осталось лишь услышать нужные слова и все сразу станет как всегда хорошо, но дальше Пак говорит: — Доброй ночи, Джуни.       И сразу начинает сопеть, так и засыпая, прижавшись губами ко лбу Кима, душа которого медленно начинала дрожать от тревоги.       Где его привычное и необходимое «люблю»?       Хонджун засыпает только с рассветом, все время вслушиваясь в дыхание над ухом и внушая себе, что утром все будет нормально, Сонхва просто слишком хотел спать и впервые за их совместную жизнь ничего не сказал на ночь. Утром Ким точно услышит, что нужно, и мгновенно успокоится.       Но Пак убегает из дома раньше него, в спешке позавтракав, обняв и бросив короткое «Удачи!», уже выйдя за дверь.       Часы после — ад для Хонджуна. На сообщения Сонхва не отвечает, да даже не читает их практически. На перерывах между парами с ним увидеться не удается, и с каждой минутой страх все сильнее сковывает Хонджуна: словно десяток холодных рук трогают его изнутри, щекочут между органов и сжимают его сердце.       Он с трудом отсиживает две пары после обеда и уходит с последней, бежит домой, но Сонхва там нет.       На улице опускаются сумерки, фонари начинают загораться, а Ким — наоборот, гаснет.       Возможно, поводов для волнения и нет, но Хонджун никак не мог унять тревожность, ходил из комнаты в комнату, перекладывал вещи с места на место, много думал, и каждая его новая мысль была мрачнее предыдущей.       Что, если Сонхва разлюбил? А, может, просто устал? Нет, разлюбил.       Даже когда за окном совсем стемнело, Сонхва не вернулся, и Хонджун, лежа на его половине кровати, всё продолжал размышлять, чуть ли не плача, шмыгая носом и драматично вздыхая. Он пытался вспомнить все, что говорил и делал в последние дни, вдруг что-то из этого задело Пака, расстроило.       И внезапно он понял: дело не в том, что он сказал, не подумав, а наоборот — в том, чего не произносил никогда. Он ни разу не сказал то самое слово на «Л», которое ему так важно, но сказать его самому никак не выходит.       После этого открытия он твердо решает, что скажет, соберется и признается, а главное — попросит прощения у Сонхва, ведь это, должно быть, больно — признаваться более тысячи раз в любви и не слышать нормальный ответ.       Хонджун лишь уже сквозь сон чувствует, как его привычно обвивают руками и прижимаются к его спине, и решает, что завтрашний вечер — крайний срок.

***

      Как только шумит звонок, сообщающий о конце последней пары, Хонджун бежит в сторону аудитории, где проходили занятия у Сонхва и успевает поймать его прямо у дверей.       — Пойдем домой вместе, — Хонджун даже не спрашивает, он утверждает и тянет, не шибко сопротивляющегося, Пака за рукав светлого джемпера в сторону гардероба.       На улице уже стемнело, снег медленно опускается на дорожки, машины, теплые шапки и замерзшие носы, заставляя каждого второго забавно чихнуть.       Сейчас — прямо как три года назад, — думал Хонджун, пряча руки в карманы куртки, только покинув здание университета, — Идеально.       Они ни о чем не говорят, быстро идут, пару раз чуть не падая на замерзших лужах, и Ким останавливается лишь тогда, когда они практически достигают дома, в котором вместе снимают квартиру уже больше года.       Он хватает Сонхва, идущего на шаг впереди, за руку, вынуждая повернуться к себе.       — Мне.., — он сразу сбивается и для уверенности берет Пака, внимательно смотрящего на него, за вторую руку. — Мне надо кое-что тебе сказать.       Хонджун долго молчит, то сжимая чужие ладони, то ослабляя хватку, но, все же, собирается с мыслями.       — Я люблю тебя, Сонхва, — Ким произносит это тихо-тихо и сразу после этого смелеет, моментально это слово прекращает казаться ему чем-то страшным, и он продолжает уже громко, — Люблю!       Встретившись с удивленным взглядом Сонхва, он снова раскрывает рот, чтобы сказать об этом еще раз, вдруг его плохо расслышали, но его губ касается палец.       — Я знаю, Джуни, и я тебя, но к чему…        — Нет! — Хонджун чуть не подпрыгивает на месте, словно ребенок. — Ты не знаешь! — Он берет Сонхва за обе руки и смотрит тому в лицо, выражающее абсолютное недоумение, поэтому Ким поясняет: — Я никогда не говорил об этом! Я такой трус!       Тяжело вздохнув, он пускает изо рта облако пара, молчит еще с минуту и вновь продолжает.       — Два дня назад ты не сказал мне на ночь, что любишь меня. И дальше тоже этого не говорил, хотя все эти годы я слышал от тебя признания каждый день, — Хонджун смотрит на носы их ботинок, касающиеся друг друга и крепче сжимает теплые руки в своих ладонях. — И я за два дня из-за этого чуть не умер.       Подняв голову, Хонджун натыкается на виноватый взгляд, да и весь Сонхва вмиг стал выглядеть обеспокоено.       — Но худшим стало осознание того, что сам я никогда не говорил этих слов тебе, — грустная улыбка появляется на лице парня, и он шмыгает носом. — Я представил, какого тебе, ни разу не слышавшему этих слов от меня, и это… больно. Я за пару суток завял, как мои цветы на подоконнике в прошлом году.       Сонхва не сдерживает смешок и, наконец-то, снова улыбается, а Хонджун все говорит:       — Я словно утратил веру во взаимность, в мгновение стало казаться, что я больше не нужен, меня разлюбили, — Хонджун утыкается лбом Сонхва в грудь и обнимает его двумя руками, — Так что, я люблю тебя, Пак Сонхва, очень сильно люблю. И я постараюсь каждый последующий день ни по одному разу говорить об этом, чтобы ответить на каждое, ранее сказанное тобой, «люблю».       Его осторожно обнимают в ответ, он поднимает голову так, чтобы положить ее на плечо Сонхва.       Дома, отогрев замерзшие руки и натянув самые теплые свитера, они сидят на кухне, с одной кружкой чая на двоих, когда Сонхва начинает отвечать.       — Прости, что заставил так тебя переживать, Джуни, — он сделал глоток и передал чашку обратно Киму, — Я не специально, правда. Если честно, то я даже не заметил этого…       Хонджун чуть не роняет чай и, вскинув брови, смотрит на своего парня. Пока он успел представить самое худшее, Сонхва даже не обратил внимания...       — Из-за сессии и долгов по учебе я слишком выгорел, — пробухтел Пак, пряча лицо в ладонях, — Еще и курсовую скоро писать, я словно весь состою из стресса.       Последний глоток чая Ким решает не допивать и отодвигает кружку к Сонхва, чай то с ромашкой, ему явно нужнее. И как он умудрился забыть про курсовую работу? Они же на одном курсе учатся!       — Я не знал, что это так заденет тебя, что это правда очень важно для тебя, — Пак допивает чай и, отодвинув чашку, кладет на стул обе руки, чтобы взять ладони Хонджуна в свои, — И я никогда не обижался и не расстраивался из-за того, что не слышал от тебя всего одно слово. Хонджун, все в тебе говорит мне: «люблю».       Ким смотрит на их сцепленные руки и улыбается почти до ушей, так, что его глаза становятся похожи на два острых полумесяца. Сонхва же не может сдержать улыбку, смотря на такого сияющего Хонджуна.       — Но я очень рад, что ты все же сказал это, вслух.       — Прости, что тебе пришлось ждать этого три года.       — Тебя можно ждать целую вечность.