Тридцать — наш конец

Больше всего не любилось казначею заниматься бесполезным, безоплатным. "Какой толк от потуг заради ничего, когда все в обществе держится на деньгах?". Сердца людей невозможно убедить навечно забиться в одном ритме. Появись в скале трещина — однажды она разрушится, падет. Испорченную стену проще сдвинуть, чем кажется. Необходимы лишь верно подобранный инструмент и целенаправленные усилия — напоминает силу слов. "Как и этот город". Яркое небо контрастировало с миндально-серыми горными хребтами, бесцветным городом и крепостью в нем, пораженными крестом сухого лета. Степенно все менялось. Ничто не постоянно. Небо теряло цвет и бросало тень все гуще на Иерусалим. За все время скитаний в своей жизни, Иуда видел людей в худших из возможных обстоятельствах и состояниях и себя не считал чище. Однако, пелена наивности ведь не застилала ему глаза. "Как этому святоше". Он не утверждал, что проповеди были совсем уже пустыми. Все дело в слушателях. Иуда пытался достучаться до Учителя, а тот в свою очередь старался наставить ученика на верный, Его, путь, который стремился растолковать людям. Удерживали Иуду подле Иешуа его, Учителя, непоколебимая вера в людей, жажда к призрачным идеалам и наивность. Вел казначея интерес к будущему исходу. Желал узреть разочарование на лице святоши. Ученичество повлияло на Искариота, но не так, как надеялся Иешуа. — Что вы дадите мне, если я вам предам его? Тридцать сребников, жалкие гроши — в казне намного больше их. Вот станет он вечным спутником Иешуа, при троне, и будет звонче дребезжание монет. Пусть прозреет — решил Искариот. В руках недобрых вдруг очнется от иллюзий он, Учитель, думами раскаится, свернет к нему, иудею. Что от той жены и нищих он возьмет, кромъ пустоты? Дашь побирушкам динарий со своего кармана — проснутся снова без гроша, пред этим немного набив животы. Спасти нельзя никого, тщетны все потуги. "Так по-скотски тратить силы, время и таланты на такую бесполезицу". Пришел за ним, Искарионом, воинов оснащенных отряд, в маслинами насыщенный сад. Часто отдыхали — вспоминает — там с остальными учениками. Слушали наставления, сопровождаемые пением птиц. Теперича стояли там апостолы и Он. — Радуйся, Рабби! — и поцеловал Иешуа. Тот сказал ему: — Друг, для чего ты пришел? Нет голубя, что принесет двоим сегодня ветвь садовых олив; белый близ сада подавился зерном. Был прокурором Учитель осужден. Объявил на люд тот решенье и руки омыл от греха. Заслышав оглашенье, Иуда разъярился. — Видишь ты, хладный мертвец, к чему люди тебя довели?! Не будь ты таким, каким был, не покраснел бы древесный крест от жизненной твоей водицы. Жалких, гнилых людей остерегал, сам не стерегся. Запустил пальцы в черные кудри и принялся их рвать. О тепле на губах вспоминал. — Отказался… Столько раз манил… Отказался. Ложный ход! Вот умри за пустышек, гнилье, побирушек! Не остыло от гнева сердешного тело и не остынет. Не такого он ждал, совсем не того. Скрипнула ветвь дерева, осины. Зазвенело под нею сребло.