Ненавижу

      Мила шла по коридору и думала: когда все пошло не так? В какой момент все перевернулось с ног на голову, что теперь не понятно, кто она, что чувствует и кем была раньше?       Она спешно поправила свитер и пригладила волосы, надеясь на то, что выглядит не совсем уж растрепанно. Мила шла по коридору и смотрела в пол. Потому что стыдно. За себя, за то что чуть не произошло. Казалось, что все в этом коридоре знают. Знают, что произошло в том туалете. Что они смотрят на неё. Смотрят презрительно, потому что это единственное, чего она заслужила.       Она шла по коридору и кусала и без того искусанные губы, красные от поцелуев, потресканные из-за мороза. Хотелось ударить себя. Хотелось закричать. Но нет, здесь слишком много свидетелей.       Воспоминание выбило весь воздух из легких. Мила на секунду остановилась, но тут же заставила идти себя дальше.       Рваное дыхание над ухом, чужие руки на пояснице и тихий шепот:       — Ненавижу тебя, Рудик.       И эти три слова набатом в голове как приговор. Словно отрезвляющая пощечина, которая напомнила. Напомнила кто он. Кто она. Кто они друг другу. И вспомнилось все. Все слова. Все обиды. И все что осталось — пропасть. Которую не пересечь, не перепрыгнуть. Можно лишь сделать шаг и раствориться во мраке.       Мила шла по коридору. По коридору, который стал родным за столько лет. Она шла и ненавидела. Себя. Его. Всё. И впервые за несколько лет она почувствовала. Что-то кроме безразличия. А лучше бы не чувствовала ничего вообще. Потому что ОН явно не тот человек, к которому надо что-то чувствовать. Особенно ей.       В какой момент ненависть сменилась на… это чувство? Когда она перестала ненавидеть? Когда все пошло не так?       Когда он стал задерживать на ней свой взгляд дольше, чем положено? А может, когда он так снисходительно улыбался, что ноги подкашивались?       Она не знала. И знать не хотела. Потому что не знать лучше, чем быть уверенной. В данном случае она предпочтет мрак ясному свету.       Прозвенел звонок, оповещая учащихся Думгрота о начале очередного урока. У Милы должны быть метаморфозы, но идти нет никакого желания. Есть лишь желание пойти и утопиться в фонтане в парке.       И снова чувство, что на её пояснице еще его руки. Короткая вспышка воспоминаний заставила вздрогнуть сильнее прежнего.       Их взгляды снова пересеклись. Который раз за этот день. Снова и снова их глаза встречались и начинали свой особый танец, который он и она понимали на интуитивном уровне. Здесь не нужно было слов — взгляды говорили сами за себя.       В коридоре возле аудитории было полно народу. Мерзкая погода вынудила всех остаться в помещении, а не гулять по ухоженным и родным тропинкам думгротского парка. Но никакие люди не мешали им смотреть.       Мила очнулась резко. Взгляд этих глаз никак не должен её завораживать. И тем не менее… Поэтому она оторвалась от стены и пошла туда, где искать точно не будут — в туалет.       Три шага до заветной цели, но впереди ждет неудача — рука Лютова хватает её за предплечье и утягивает в мужской туалет.       — Лютов, черт возьми! Что ты творишь? — недовольно шипит Рудик, вырывая руку из стального захвата.       Лютов снисходительно щурится и сует руки в карманы брюк. Поза раслабленная, на лице хитрая ухмылка, а на лице Милы настороженность.       — Ты в курсе, что это мужской туалет, Лютов? — снова задает вопрос Рудик, не дождавшись ответа.       Он в ответ хмыкает и делает шаг вперед. Мила делает шаг назад, оступая. Улыбка, появившаяся на губах Лютова, доверия не внушает.       — В курсе, Рудик, в курсе, — шепчет он, подступая все ближе.       Мила бросается в сторону выхода, но оказывается прижата к стене и в плену черных глаз. Лютов нависает сверху, оставляя минимум личного пространства. Она трепыхается, пытается вырваться, но черные глаза все сильнее гипнотизируют, подавляют.       Предпринять что-то еще ей не дают. Губы накрывают чужие — жесткие и шершавые. Рука поднимается вверх, в попытке ударить, но и тут Мила терпит поражение. Обе руки берут в захват и сжимают над её головой.       Губы становятся все настойчивей, и ей уже совсем не хочется сопротивляться. Теперь она сама тянется навстречу. Лютов опускает запястье, оставляя красные следы. Одна его рука лежит на бедре, а вторая блуждает под свитером.       — Ненавижу тебя, Рудик.       Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу тебя.       Мила все же дает слезам волю, стоит ей оказаться за пределами Думгрота. Дура. Какая же она дура. Как могла только поддаться? Как могла забыть?       Из темного, словно ночного, неба хлынул холодный поток воды. Мила сразу же промокла. Вода затекала в обувь, за шиворот, мешала видеть. А в голове крутилась одна фраза…       Ненавижу тебя, Рудик. Ненавижу.