Победа и поражение герцогини де Шеврез

Лакей отправился с докладом. Граф де Ла Фер ожидал встречи с герцогиней де Шеврез с холодным спокойствием. Он уже все решил. Атос не искал этой встречи раньше, не желал ее, он и вовсе считал, что Раулю следует держаться подальше от своей матери. Но сейчас выбора нет. Более того, граф долго пытался смирить себя, чтобы думать о разговоре с герцогиней без неприязни, чтобы вспоминать все произошедшее с улыбкой. Внешне абсолютно невозмутимый он прошел к герцогине, любезно просил о разговоре наедине. И на ее попытку поторопить его с разговором с улыбкой отозвался: - А я, герцогиня, я смотрю и восхищаюсь. Шеврез немедленно тщеславно вскинула голову. Атос не лгал, герцогиня была прекрасна, несмотря на свои годы. Граф не мог не испытывать восхищения к этой женщине, хотя более никаких чувств к ней не питал. Однако, будучи обычно сдержанным в словах и комплиментах, сейчас старался быть иным, ради той цели, которую преследовал… *** …Письмо, а скорее даже воззвание, поверенного графа де Бражелона мэтра Моро заставило Атоса всерьез опасаться за здоровье родственника. Даже подвывих, полученный Гримо накануне, не мог изменить решения – граф де Ла Фер отпросился в срочный отпуск из полка, отправившись в Бражелон, рассудив, что подвернутая нога никак не может мешать сидеть в седле. Тогда, покидая службу, он полагал, что едет лишь в короткий отпуск, не предполагая, что навсегда оставляет полк. Он проделал бы путь из Парижа в замок за один день, если бы не дождь. Осень во Франции время чудесное, оттого что это время сбора винограда, время праздников урожая. Но это и отвратительное время, солнце на небе появляется все реже, все чаще тяжелые тучи заслоняют собой все, кажется, что они спускаются аж до шпиля колоколен соборов. Так и в этот раз сильный ветер с утра словно специально нагонял тучи, к полудню небо уже потемнело, то и дело грозясь пролиться дождем. Атос поначалу не обращал на это внимания. Он делал остановки лишь для смены коня. - Сударь, может, остановитесь у нас? – зазывал его последний трактирщик. – Да посмотрите, какие тучи! Сейчас дождь хлынет! А отсюда до ближайшего города вам часа три ехать. Да если дождь пойдет, то в грязи увязнете! В другое время разумность доводов взяла бы верх, граф остался бы в трактире. Однако сейчас его разум уступил надежде добраться до полуночи в Бражелон. Ему не впервые мокнуть под дождем! В походах и не такое доводилось терпеть. И Атос вновь погнал коня. Гримо, привычный повиноваться во всем, даже вздохом не выдал своего несогласия. Надежды очень скоро разбились о реальность. Дождь все усиливался, дорогу развезло. Граф уже был вынужден сменить галоп на рысь, затем и вовсе конь пошел шагом, увязая в грязи. Атос философски размышлял над человеческой глупостью, заставившей его надеяться на чудо. В то время, как можно было переждать дождь в тепле и уюте и отправиться в путь по подсохшей дороге, он предпочел торопить коня, промерзая до костей. Теперь же следовало признать, что вряд ли он своей глупостью что-то выиграл, ему не добраться до замка ни к полуночи, ни даже к завтрашнему утру. Через час такого пути дождь сменился монотонной капелью, стучащей по шляпе и плащу. Дорога в таких условиях подсыхать не желала. Никаких приличных селений по пути также не встречалось. К вечеру моросящий занудный дождик прекратился, хотя холодный ветер продолжал донимать путников. Граф посчитал, что довольно совершил на сегодня глупостей, следует подыскать хоть какое-то жилье, где можно передохнуть и обсохнуть. Увы, трактирщик оказался прав, до ближайшего города было далеко, а единственным ближайшим селением была небольшая деревушка Рош Лабейль. Одного взгляда на которую было довольно, чтобы понять, что трактиров здесь нет, а единственным чистым и приветливым домом может быть лишь жилище местного священника… *** …Было одиннадцатое октября. Сельский священник оказался добрым служителем Господа, приветливо пригласив гостя в дом, состоявший лишь из одной комнаты, и предложив ему отогреться с дороги и поесть. Не желая распространяться о себе, Атос только сказал, что направляется с важным поручением. Кюре не расспрашивал его, он лишь, кажется, желал убедиться, что человек перед ним заслуживает доверия. - Простите, сын мой, - наконец произнес он. – Я очень тороплюсь, мне необходимо быть в селе возле умирающего. Вы уж простите, что не могу остаться здесь. Человек я небогатый, но моя постель в вашем распоряжении. - Благодарю, отче, - поклонился граф. – Уверяю вас, сон и очаг – все, что мне нужно. А слуга поспит с лошадьми. Священник вновь извинился и поспешил в село. Ненадолго покинувший конюшню Гримо, прихрамывая, вошел в дом. Знаками показал, что кони вытерты и накормлены. Затем, повинуясь знаку господина, все также молча отправился обратно на конюшню, места в доме для сна, кроме кровати священника, не было. Простой уют сейчас казался раем на земле. Граф сбросил с себя почти всю одежду, оставшись лишь в нижних штанах и рубашке, и наконец позволил себе расслабиться и отдохнуть. Он задремал на кровати священника, стоящей рядом с небольшим очагом, но его сон был прерван громким стуком в дверь. Сонно удивившись, кому бы это понадобилось искать священника, если он и так в селе, Атос крикнул: - Войдите! Дверь, незапертая по деревенским привычкам, приоткрылась, просунувшаяся голова незваного гостя осведомилась, позволено ли будет просить о ночлеге. Судя по голосу, гость был юн. - Пожалуйста, молодой человек, - пробормотал граф, - если вы согласны удовольствоваться остатками моего ужина и половиною моей комнаты. За дверью послышался шепот и тихий смех. Граф начинал жалеть, что пригласил этих шумных путников, эдак они ему поспать не дадут. - Благодарю вас, господин кюре, - гости тем временем вошли в дом. – Мне это подходит. - В таком случае ужинайте, - коротко бросил Атос, - но постарайтесь поменьше шуметь. Я тоже не сходил с седла весь день и не прочь хорошенько выспаться. Тихая возня и смех гостя и его слуги уже не мешали графу. Он попросту уснул… *** …Так, как улыбается она, никто улыбаться не в силах. Анна приближалась к нему с улыбкой. Атос знал, что через мгновение эта ласковая улыбка сменится дьявольской гримасой. Этот сон преследовал его не раз. Но даже хорошо зная, что это сон, граф отчего-то не мог им управлять. Она вновь приближалась… Внезапно ощущения изменились. Теплое прикосновение к его паху. Губы? Когда-то давно, будучи совсем юным мальчишкой, он попробовал этот способ, о котором так любили судачить сослуживцы во флоте. Сейчас было тоже самое. Ласковые губы охватывали головку его органа, язычок, казавшийся острым, игриво облизывал то самый краешек, то поднимался повыше. - О, господин кюре, - услышал он сквозь сон. – А вы, видно, давно прячете себя в эту жуткую сутану! Как ваш дружок-то изголодался по ласке! Атос, все еще не понимая происходящего, слабо дернул бедрами, желая продолжения. Оно немедленно последовало, граф ощутил, как кто-то надевается на его орган… Кюре?! Видение призрака былого исчезло. Граф широко распахнул глаза. Перед ним, а вернее уже на нем, развязав нижние штаны и задрав рубашку, обнимая его за плечи, сидела совершенно незнакомая ему женщина. Впрочем, Атосу было не до разглядываний. Первым порывом было – столкнуть мерзкую шлюху! Рука натолкнулась на пышную округлость груди. - О да! – выдохнула женщина. – А вы знаете, куда тянуть руки, святой отец! - Какого дьявола… - Ох, вы даже уже богохульствуете? – хихикнула она. Но оттолкнуть себя не позволила. Ее горячее лоно туго обнимало плоть мужчины. И сейчас, медленно качнув бедрами, она заставила Атоса застонать. Столько лет без женщины! Как давно он живет словно бы и в самом деле священником… - Ах, какой он у вас большой, какой твердый, - бормотала неизвестная дамочка, продолжая сладостные движения бердами. – Право, как можно… прятать это… под сутаной?! Граф ненавидел себя за то, что желания плоти были сильнее разума. Столько лет он запрещал себе это, вздрагивая от омерзения при мыслях о женщине. Близость – это нечто большее, чем утреннее желание. Вечерние запои и ледяная вода утром - вечные спутники его эти долгие годы. Но сейчас, когда ему не дали права выбора, Атос оказался заложником желания плоти. - Ох, боже мой, как здорово! – шлюшка ускорила темп, глубоко насаживаясь на него. Граф прорычал сквозь зубы ругательство и, с силой ухватив нахалку за плечи, перевернул ее, вдавливая в постель. К черту! Противиться этому нытью в паху он больше не мог, но и быть игрушкой для удовлетворения бешенства этой шлюшки он не собирался. - О, господин кюре… - пробормотала женщина. - Заткнись! – рыкнул Атос. Он брал ее сильно, грубо, вбиваясь на всю длину и часто меняя угол вхождения, отчего женщина под ним стонала и кричала. Но ее чувства графа не интересовали. Она ведь желала получить удовольствие? Пусть наслаждается, дрянь! А он хотя бы так сможет наказать эту падаль за ее дерзость. Ноги женщины были широко разведены, Атос с силой держал их за щиколотки, его взгляд, полный отвращения и страсти, был прикован к трясущимся в такт его движениям пышным холмам груди. Шлюшка была в силах лишь стонать под ним, даже дергать бедрами ей не удавалось. Кажется, ее впервые так брали, не спрашивая ее предпочтения, не награждая лаской. Излившись в нее, граф без сил упал на постель. - М… вот что значит долгое воздержание, святой отец, - иронично промурлыкала женщина. Атос вскочил с кровати, будто ужаленный, попутно завязывая штаны и оправляя одежду. - Куда вы? – гостья приподнялась, опираясь на локоток. Сейчас в свете единственной лампы, горевшей в комнате, можно было разглядеть, что дамочка хороша. Невысокая, она была неплохо сложена, особенно манили взгляды мужчины пышная грудь и округлые широкие бедра. Белокурые локоны были рассыпаны по плечам в беспорядке после недавней страсти. Но графа сейчас не могло манить ничего из этого. К женщине перед ним Атос испытывал лишь отвращение. - Я найду другое место ночлега, кровать в вашем распоряжении, - бросил он, поспешно натягивая ботфорты. – Доброй ночи! Подхватив одежду и свое оружие, граф поспешно вышел из дома… *** - Теперь мне остается только покаяться, герцогиня, - говорил Атос. – Я уже говорил вам, что ехал по очень важному делу. На рассвете я тихонько вышел из комнаты, где еще спал мой прелестный товарищ по ночлегу. В другой комнате спала, откинув голову на спинку кресла, служанка, вполне достойная своей госпожи. Ее личико меня поразило. Я подошел поближе и узнал маленькую Кэтти, которую наш друг, Арамис, приставил к ее госпоже. Вот каким образом я догадался, что прелестная путешественница была... - Мари Мишон, – живо докончила герцогиня…. Граф лишь слегка усмехнулся. Ушел он не на рассвете, хотя ночь уже и шла к концу, Кэтти спала не в комнате, а в небольшой прихожей домика священника. Да и увидев служанку, он скорее убедился, что был прав в своем определении, что провел ночь со шлюхой, а не прелестным товарищем по ночлегу. Но герцогиня отчего-то полностью приняла этот рассказ. Забыла ли она то, что тогда было в самом деле? Ведь у нее было столько любовников! Нет, герцогиня де Шеврез отлично помнила те события. Она могла все их рассказать поминутно. В ее жизни было лишь два мужчины, не поддавшихся ее чарам. Первым был Луи Тринадцатый, шарахнувшийся от нее, словно от чумы, когда Мари сама дерзко предложила ему свои ласки. Вторым… этот человек, которого она до сих пор считала священником. Она с ненавистью вспоминала дерзкого кюре, высказавшего ей свое презрение. Не велика заслуга возбудить мужчину, почти спавшего в тот момент. Он не мог сдержать страсти, когда она уже сидела на нем. Но он наплевал на все ее прелести, едва лишь кончив. Когда она позже поняла, что эта ночь, всего-то одно соитие, дало последствия, герцогиня готова была разорвать этого кюре! Но он был далеко, во Франции, а она была вынуждена прятаться в Испании. Несколько успокоившись, Мари решила, что будет неплохой местью отправить плод той ночи кюре с короткой запиской «11 октября 1633 года», датой, когда это случилось. Теперь, слушая гостя, герцогиня едва сдерживала ярость, даже слезы на глазах выступили. Он не солгал, он ловко обошел правду, сумев представить ее так, словно все вышло к удовлетворению обеих сторон. - А знаете ли вы, сударь, - заговорила герцогиня, надеясь хоть как-то задеть этого человека, - что Мари Мишон, вернувшись в тысяча шестьсот сорок третьем году во Францию, тотчас же стала разыскивать ребенка? Она не могла взять его с собой в изгнание, но, вернувшись в Париж, хотела воспитывать его сама. - Что же ответил ей священник? – Атос не поверил ее словам, что она не могла взять ребенка. Как не верил в ее заботу о ребенке, вся Франция знала, что хуже матери, чем герцогиня, не найти. Но он не опровергал ее слов. - Что какой-то незнакомый ему, но, по-видимому, знатный человек захотел сам воспитать его, обещал позаботиться о нем и увез с собой, - отозвалась Мари. - Так и было на деле, - кивнул граф. Шеврез впилась ногтями в подлокотники кресла. Он все знал. Плевать, что она провела ночь со священником, о ее любовных похождениях во Франции складывали легенды. Но перед ней был тот, кто может с легкостью раструбить, что однажды, кроме случая с королем, прекрасной герцогиней де Шеврез пренебрегли, словно уличной шлюхой. Отымев, ее бросили в той деревеньке, кусающей локти от досады. Но сейчас он здесь, он очень любезно рассказывает ту историю, ни словом, ни жестом не напоминая о том, что было в самом деле. Герцогине очень хотелось спросить, чего он хочет. Значит ли его поведение, что он никогда не расскажет о ее поражении? - Помните, что он не знает ни кто его отец, ни кто его мать, – проговорил тем временем Атос. Теперь она начинала понимать. Ну что ж, граф делает вид, что все произошедшее тогда – милая прихоть, случившаяся по их обоюдному согласию. Почему бы и ей не поддержать репутацию матушки, которая так томилась в поисках своего дитя? - Вы сохранили тайну и привезли его сюда, чтобы доставить мне такое счастье? О, благодарю, благодарю вас, граф! У вас благородное сердце. Атос лишь чуть усмехнулся. Он знал, что этот порыв герцогини недолог. Но его довольно, чтобы Рауль получил покровительство. *** Граф оказался приятным собеседником и любезным кавалером. Все это вместе лишь еще больше злило Шеврез, но показывать свою злость было глупо. Счастье, что этот гость у нее бывал редко. Лишь по окончании Фронды герцогине пришлось принять у себя этого гостя, выслушивая его уверения, что необходимо заключить мир с королевой. - Прелестный друг мой, – говорил Атос, – позвольте мне сказать вам, что все устали от войны и, кроме вас и коадъютора, все, я полагаю, жаждут мира. Вы только опять добьетесь ссылки, как то было при Людовике Тринадцатом. Поверьте мне, эпоха успешных интриг для нас кончилась, и вашим прекрасным глазам не суждено потухнуть, оплакивая Париж, в котором, пока вы будете в нем, всегда будут две королевы. Шеврез сжала кулачки. Она была зла. И на Анну Австрийскую, которая теперь придерживалась не той политики, которой желала герцогиня, и на этого наглеца, говорившего с ней столь любезно, что она даже не может себе позволить дерзости ему в ответ. - О! Я не могу вести войну одна, но я могу отомстить этой неблагодарной королеве и ее властолюбивому фавориту, и... клянусь честью, я отомщу. Понимал ли граф, что отомстить желают и ему тоже? Вполне возможно, поскольку после дальнейшего короткого разговора, касавшегося политики, Мари перевела беседу на самого Атоса. - Граф, Бражелон, должно быть, прекрасное поместье. Вы человек со вкусом; там, должно быть, лес, вода, цветы. Но Атос не торопился откликнуться на ее намек несмотря на все свое галантное поведение. - Герцогиня, что вы говорите? Вы еще никогда не выглядели моложе и прекраснее. - Виконт де Бражелон остается в Париже? - Вы о нем думаете? – недоверчиво спросил граф. - Оставьте его мне. - Ни за что. Если вы забыли историю Эдипа, то я хорошо ее помню. Герцогиня сморщила носик. Атос хоть и галантно, но недвусмысленно дал понять, что развращать сына ей не даст. - В самом деле, вы очень милы, граф, - Мари решила говорить напрямую, - и я с удовольствием погостила бы месяц в Бражелоне. - А вы не боитесь, что у меня будет много завистников? – парировал Атос. - Нет, я поеду туда инкогнито, под именем Мари Мишон. - Вы очаровательны. Вот и весь ответ. Герцогиня поняла, что ей не соревноваться в словесности, приглашения от графа ей не получить. Еще никогда в жизни с ней не обращались так. Подчеркнуто любезно, изысканно… Но совершенно не желая ее, отвечая лишь комплиментом на ее усилия по соблазну, но не поддаваясь страсти. Полное фиаско при, казалось бы, полной победе.