Слишком живая

      Морозный ветер завывает где-то за спиной, подталкивает вперёд, будто шепчет: «несколько шагов — и твоя жизнь изменится до неузнаваемости». Впрочем, Фрейя вовсе не против, но осознание, что всё это — провальная затея, заставляет коленки подкашиваться от страха. Фрейя дышит сквозь зубы, кутается в шубу и закусывает губы. Фрейе жутко, холодно и любопытно. Ей кажется, что она слишком живая для этого места.       Она уходит из Асгарда почти тайно, говорит себе, что всего лишь хочет увидеть Девять Миров в очередной раз, и вроде бы всё идёт очень даже неплохо. Пока она не осознаёт себя среди заснеженных простор Нифльхейма и не слышит обманчиво-спокойную реку Гьолль вдали. По спине бежит дрожь.       Впервые она чувствует своё одиночество так ярко, а верные кошки продолжают свой путь куда-то вперёд. Она знает, что рано или поздно ей придётся встретиться со страхом лицом к лицу, принять важное решение, но этот момент наступает как-то слишком скоро.       И вот, теперь она стоит на границе между мирами и каким-то отчаянно-пытливым взглядом осматривается вокруг, будто впервые видит это место. В ушах набатом стучит хриплый шёпот, а на плечи будто опускаются изящные руки, обладательница которых никогда не сможет согреть.       Фрейя вновь вздыхает, ступает на засыпанную снегом, промёрзшую землю и говорит себе: «была не была». Фрейя входит на золотой мост, и на мили вокруг проносится оглушительный звон.       «Слишком живая» — шёпот теней будто перед внутренним взором вычерчен и не уходит из мыслей, как ни старайся. От звона закладывает уши, но она продолжает идти вперёд, гордо приподняв подбородок. Она ведь богиня войны и страстной любви, и бояться чего-то банально не в её характере.       Угнетающая атмосфера Хельхейма сразу окутывает своей тьмой и отчаянием, подавляет волю и пытается раздавить всё живое, что осталось в её душе. Но Фрейя сильная, Фрейя вздёргивает подбородок и почти неприязненно щурится, дрожа от холода. От этих скользких лап не спасает ни шуба, ни тёплая одежда. Ведь они пробиваются в самую душу.       Она чувствует на себе любопытные взгляды, полные неприязни. И особенно это непринятие исходит от Модгуд, тенью скользящей вокруг Фрейи. Великанша чувствует страх и мысленно скалится. — Что же привело Прекраснейшую из богинь в Нижний Мир? — тень вырастает в воинственную Модгуд, будто бы нарочно играющую с копьём. Угрожающе. Пугающе. — Неужели забыла, что живым не место в мире мёртвых?       Фрейя растягивает губы в усмешке. А поджилки-то всё также дрожат. Знает ведь, что нарушает правила, переходит черту. Знает и всё равно упрямо смотрит в глаза стражнице. Выносит первое из испытаний. — Твоя хозяйка ждёт меня, — лукаво щурится Фрейя и складывает руки на груди. Защищается, вздёргивает подбородок, но к оружию не тянется. Модгуд что-то знает, но никогда не расскажет. Слишком верная, слишком идеальная хранительница. Аж противно. — Осмелишься нарушить её волю?       Модгуд высокомерно скашивает взгляд, но склоняет голову. В этой маленькой битве Фрейя чувствует себя победительницей. Лебедем проплывает во тьму мёртвого мира и бледнеет от осознания, что туда придётся идти самой. А тени всё также тянутся к теплу живого тела, вызывая у Прекраснейшей отвращение на грани испуга.       Фрейя ступает во тьму, ведь дороги назад нет. Она для себя давно всё решила, осталось лишь признаться. Она не вертит головой, рассматривая унылый пейзаж, не обращает внимания на верных слуг мрачной Хель, на крики, стоны и глухие просьбы подарить хоть капельку тепла. Доброе, живое сердце кровью обливается, руки мёрзнут, и богиня спешит спрятать их в дорогих мехах. Эти души навсегда принадлежат Хельхейму, и выхода для них уже нет.       Вскоре глаза привыкают к царящим здесь сумеркам, и удаётся разглядеть очертания наполовину разрушенного дворца. Эльвиднир вызывает усмешку своим величием и откровенным ужасом. Фрейю будто с головой окунают в через чур ощутимую тишину, которую, казалось, можно потрогать. Чертогов Смерти опасаются и обходят за мили, боясь вызвать гнев вечно меланхоличной Хель. Прекраснейшая, однако, в очередной раз берёт себя в руки и на деревянных ногах подходит ближе.       Здесь нет ни стражи, ни слуг, обычно суетящихся в чертогах высших богов. Одни лишь тени, шипящие, подозрительные, но не смеющие притронуться к гостье. А ведь так хочется вцепиться в мягкое, тёплое тело… Фрейя медленно бредёт по широким коридорам, отделанным золотом, с высокими потолками, расписанными стенами и широкими окнами. Вот только всё это какое-то искусственное, обманчиво-прекрасное, и резкий переход к руинам — идеальное тому подтверждение.       Тишину разрушает лишь тихий стук шагов, да шуршание шубы. Фрейя вздыхает по пути к тронному залу, сдерживает затапливающий сознание ужас. Это не её мысли, не её желания, всего лишь влияние этого пагубного места. Двустворчатая деревянная дверь в конце коридора с тихим скрипом открывается, и Прекраснейшая спешит проскользнуть внутрь.       Тихо потрескивают факелы. Наверное, Хель нравится давать надежду тем, кому повезёт оказаться в главном зале её чертогов, но Фрейя с удивлением отмечает, что тьма за несколько минут (часов? Дней? Сколько она уже здесь?) стала какой-то привычной и родной. — Хель? — взгляд останавливается на пустом троне, и сердце ухает вниз. Где же она? Где же та, ради кого Фрейя проделала весь этот путь?       Богиня вздрагивает и тихо вскрикивает, чувствуя, как тело обвивают неестественно-длинные руки. Сначала кажется, что это коварные тени осмелились сожрать и высосать её душу, но хриплый, почти родной смех рушит все опасения. Фрейя расслабляется и подставляет щёку холодному поцелую. — Что же привело Прекраснейшую из богинь в мой скромный чертог? — рыжие волосы щекочат щёку, когда Хель будто бы нарочно, игриво заглядывает ей в глаза. «Стесняется» — с усмешкой думает Фрейя, но не пытается развернуться. Ей отчего-то нравится эта игра. — Любовь, — выдыхает Фрейя и слышит непривычно живой смех. — То, что заставляет моё сердце биться чаще. И твоё тоже. — Так ли ты уверена, что у меня есть сердце? — усмехается Хель, никак не препятствуя развернувшейся в её объятиях Фрейе. Богиня кладёт Смерти руку на щёку — мёртвую, гнилую и неприятно хлюпающую — и насмешливо улыбается. — Абсолютно, — чувственно шепчет Фрейя, ощущая себя маленькой, робкой девочкой. — И моё сердце навеки принадлежит тебе. Ради этого я пришла.       Хель теряется, не зная, что ответить на признание. А Фрейя не торопит, улыбается, подобно всезнающей и взрослой богине, и прикрывает глаза. — Слишком живая пленница, — выдыхает, наконец, Смерть, а Прекраснейшая искренне хохочет. — Нет… Моя вечная гостья. Хозяйка моей мёртвой сути.       Фрейя целует Хель без отвращения, навязанного асами, счастливо жмурится и не обращает внимания на затёкшую шею. Смерть робко подаётся вперёд и понимает, что не хочет отпускать и никому отдавать свою богиню.