* * *
Мать Адары умерла вскоре после ее рождения, и это грустно, наверное, но Адара не знала ее, чтобы скучать по ней. Будучи младенцем Адара переходила от одной кормилицы к другой, и это прекрасно работало. Когда она немного подросла, она продолжала переходить из рук в руки — всегда находилась женщина, которая следила, чтобы ее волосы были причесаны, а одежда починена, но от недели к неделе женщины менялись. А потом Адару возвращали ее отцу Оггу, если он не был занят делами вождя, поскольку ему нравилось, когда только можно, ворковать над своей маленькой девочкой. Другой жизни Адара не знала, поэтому не могла сказать, лучше или хуже иметь мать, которая всегда рядом. Но ей нравилось ходить за своим братом Орбаном, поскольку он был высоким, а его волосы блестели, и казалось, он всегда знал, что собирается делать и куда идет.* * *
Когда Адаре было пять лет, она немного узнала о том, что означает «мудрый». Она находилась у ткацких станков среди женщин, поскольку Орбан был вне стана, учась пользоваться оружием, а такие занятия не подобали пятилетним девочкам. И она помогала одной из младших женщин, Сельни, которая работала с высокой вертикальной рамой. Сельни протаскивала челнок с тянущейся за ним нитью через длинные тяжелые нити основы, а Адара ловила и держала его, пока Сельни выполняла сложную работу с трепалом(1) или галевом(2) и всё такое. Потом Адара вставляла челнок обратно, и начиналось сначала. Работа Адары была простой, но она очень ответственно к ней относилась, и ее прямые темные брови хмурились, когда она ловила и вставляла челнок. Работая руками, Сельни любила разговаривать и трещала как сорока: про сыр, который они делали, на который ушло всё отстоявшееся молоко, и про то, кто кого поцеловал на последнем Празднестве, и не похоже ли, что собирается дождь. Она вслух размышляла, поймает ли зайца в следующий раз, когда пойдет на охоту (поскольку из них получаются лучшие перчатки), когда Адара, по-прежнему нахмурившись, спросила Сельни, почему она не охотник. — Я охочусь, — ровным тоном ответила Сельни. — Но ты не охотник, — Адара тщательно выговаривала слова; она была в том возрасте, когда интересуешься новыми словами. — Мальчики могут быть охотниками, или заклинателями, или вождями и всё такое. Почему девочки не становятся охотниками? Сельни задумчиво дернула рыжевато-каштановую косу. — Ну, я могла бы ответить, что просто так обстоят дела, но… хм-м-м. Она указала на разноцветные нити, которые использовала. Она ткала плащ для Адары, дочери вождя, так что в нем было семь разных цветов: четыре оттенка зеленого, и синий, и гусенично-желтый, и полоска ярко-алого. Когда Сельни сплетала их вместе, цвета смешивались и образовывали пятна так, что, если отступить всего чуть-чуть, они обманут зрение и сольются с травой и камнями — гораздо лучше, чем просто зеленый или серый. — У мужчин обычно только один цвет, — попыталась объяснить Сельни. — Они специализируются. Женщинам приходится быть понемножку всем. Думаю, мы так созданы: немножко охоты, и знания слов, и приготовления сыра, и ткачества, и рождения детей, и рассказывания историй, и знания путей блуждающих звезд. Фью, это утомительно. Но если мы делаем всё по-настоящему хорошо, мы становимся мудрыми. — Что значит мудрый? — спросила Адара. Тогда одна из других ткачих, женщина постарше со сгорбившейся спиной и бледными как луна волосами ответила: — Умный знает слова, мудрый знает, когда их не следует говорить. Позже Адара поняла, что она имела в виду — худшим из возможных способов.* * *
Когда Адаре шел двенадцатый год, странствующий ювелир с Ольстрова украл Сельни. Это был ужасный позор и скандал, и разговоры об этом не затихали месяцами. Но в то время Отхолмье было слишком опустошено, чтобы выделить людей и отбить Сельни обратно. К тому же Сельни, когда выбиралась из окна в безлунную ночь, сказала: — Мне так будет гораздо лучше. Спусти мою сумку, а? Так что Адара нашептала несколько слов Оггу, и, хорошенько покричав для виду, он пустил всё на самотек и запретил своему буйному сыну преследование. Огг ценил мнение Адары, даже когда она была ребенком. Но он не стал слушать ее насчет доригов и постоянно собирал людей, чтобы устраивать рейды на те места, куда водный народ поднимался в поисках воздуха и света. Именно во время одного из таких сборов несколько лет спустя Адара познакомилась с Гестом, который впоследствии стал любовью ее жизни. Но вначале она возненавидела его.* * *
Гест был грубоватым, с рыжевато-каштановыми волосами и широкой усмешкой. Он был крепко сбит, и Адаре понадобилось немало времени, чтобы понять, что она на один-два волоса выше него. Когда Гест находился поблизости, его было много. Незнакомец стоял неподалеку, когда Адара делала сыр, и она полностью игнорировала его. В приготовлении сыра столь многое могло пойти неправильно, а в Отхолмье последние несколько лет всё, что могло пойти не так, шло не так. «Какое там изучение линий удачи, — подумала Адара, — научиться готовить отхольмский сыр — вот что любую женщину сделает мудрой…» — Ты очень красивая, — наконец сказал незнакомец. И Адара подумала: «О нет, еще один. Он что, не видит, я занята?» — Наверное, ты часто это слышишь, поскольку, черт возьми, я хочу сказать ты действительно красивая, и я сейчас выгляжу как дурак, да? Со мной такое часто бывает — я совсем не умный. Но смотри! Подарок! Адара невольно вздрогнула. По какой-то причине молодые люди, которые ухаживали за ней, обычно считали, что ей могут понравиться… трофеи с охоты на доригов. И дарили их. Немногие что-то приносили с охоты. Если ей везло, это оказывался один из их широких серебряных поясов с пряжкой в виде ракушки. Обычно же Адаре не везло: с тех пор, как она произнесла слова, которых не должна была произносить. Она не поднимала взгляда. Тогда незнакомец сел на пол, подвернув под себя ноги, и протянул Адаре небольшой сверток. Это был шарф, сотканный из четырех оттенков зеленого, и из синего, и из гусенично-желтого, и из алого, который мог носить только тот, в ком течет кровь вождя. — Э… это от жены лучшего друга моего троюродного брата, — объяснил он. — Он ювелир, а она одна из мудриц Ольстрова. Она подумала, тебе понравится? Адара моргнула. — Я Гест, — сказал незнакомец. — Вообще с Ольстрова, но сейчас я здесь от лица Гарлесья. — Я Адара, — ответила она. — Да.* * *
Адара снова увидела Геста вечером на пиршестве, когда они сидели вокруг площадки для еды. Он посмотрел на нее через площадку со своего места, зажатый между ее суетящимся отцом Оггом и старшим братом Орбаном, пока его худой друг Банот перебирал неподалеку струны арфы. Каждый раз, глядя на нее, Гест ухмылялся как идиот. В этом не было ничего нового — молодые люди часто так делали, — и Адара пыталась быть милой, но они говорили только об убийстве доригов, или о том, как много оленей они смогут поймать на следующей охоте, или, если случалось, что они учатся на заклинателя, обо всех песнях, которые они знали. И они были скучными.* * *
На следующий день Огг попытался договориться с Гестом, закрывшись с ним в большом Доме Вождя. Адара сидела рядом, работая с подвесным веретеном, поскольку она была мудрицей, и ее могли спросить насчет линий удачи, если возникнет такая нужда. Дело было сложным, поскольку Оггу требовалось больше воинов; а у Геста они были; и технически, как верховный вождь, Огг мог приказать привести их, но никто так не делал сотни лет, и, если бы он так поступил, на других Холмах начались бы волнения. Так что Огг умасливал и задабривал Геста, а потом Орбан хлопнул его по плечу и намекнул, что, может, он боится доригов? Когда они так действовали в команде, это обычно срабатывало — в Орбане было нечто, что вызывало у мужчин желание проявить себя лучше, чем сын вождя. Но Гест широко улыбнулся и не ответил ничего определенного, не высказал согласия или несогласия, и не дал Оггу повода попытаться заставить его драться. Однако переговоры продолжались часами, и все начали раздражаться, когда… — Ну же, — сказал Орбан. — Мы знаем, что дориги расплодились. Больше чем когда-либо! Докажи, что ты мужчина! — Ох, ладно, это будет сложно, — ответил Гест. — Я скоро женюсь, а проливать кровь, когда женишься — навлекать на себя неудачу. Огг всё еще не хотел оскорбить Геста, поэтому натянул на лицо широкую улыбку и спросил: — И кто же эта счастливица? Уверен, она будет готова подождать несколько месяцев, пока неудача не изменится… — Почему бы тебе не спросить ее самому? — отозвался Гест. — Я женюсь на Адаре. Огг подавился, а Адара выронила веретено. Орбан просто хихикнул. Затем Огг заявил: — Сначала ты должен выполнить традиционные три Задания, чтобы завоевать ее руку. И Гест ответил: — Конечно. И Огг сказал: — И если ты не справишься, ты не женишься, так что приведешь мне людей для охоты на доригов. — Конечно, — ответил Гест.* * *
Позже Адара нашла Геста и накричала на него. — Кем ты себя возомнил? А ты меня спросил, хочу ли я выходить за тебя? Я тебя едва знаю! — Что ж, это правда, — Гест выглядел пристыженным. — Просто… Просто сорвалось с языка. Э, могу я сейчас попросить тебя выйти за меня замуж? — Нет! — Ох, ладно. Я спрошу тебя снова завтра? Просто на случай, если ты передумаешь. Адара поджала губы, а потом сказала: — Огг всегда первым Заданием ставит загадки. Ты заклинатель? — Нет, я тупой как каша, — ответил Гест, — но я знаю шикарную загадку про лук.* * *
Адара долго будет думать над тем, как Гест это сделал, когда они поставили его в солнечный круг против трех заклинателей Отхолмья и заставили их часами обмениваться загадками. Она подумала, что странный старый Холм, вроде Ольстрова, который разводил заклинателей, как другие Холмы разводили пчел, питал своих детей загадками и чудными старыми историями, словно насущным хлебом. Но в итоге она заключила, что каким бы героем ни выглядел Гест, какие бы подвиги памяти и словесного искусства он ни демонстрировал, он знал про себя, что он неизлечимо обычный. Если ему и случилось выиграть состязание с охрипшим горлом и рассказом о стоглавом одноглазом монстре, волочащемся к пиру, который ни один из других заклинателей не смог разгадать, он по-прежнему знал, что просто использовал фальшивую старую загадку про продавца лука. И тут совершенно нечем было хвастаться, так что он снова сказал Адаре, что он глупец. — Но, — добавил он, — ты очень красивая. — А еще я хорошо готовлю сыр, — заметила Адара. — Действительно. Ты выйдешь за меня? — Спроси меня снова завтра.* * *
Вторым заданием Огг назначил принести ему золотую гривну дорига. Адара категорично добавила: — Ты не должен убивать дорига, чтобы получить ее. Если ты навредишь какому-нибудь доригу, я буду ненавидеть тебя вечно. Все зрители на Холме мудро кивнули. Убить дорига и снять золото с его тела — слишком легко, какими бы редкими ни были золотые гривны или коварными меняющие форму. Если Гест — герой, его Задания должны быть сложнее и труднее. Но Гест, озадаченно скривившись, посмотрел на Адару, как будто просто не мог понять, о чем она думает. Потом он медленно кивнул: — Клянусь. Когда он вернулся лунной ночью, держа зелено-золотое ожерелье с вырезанными на нем завитками, животными и рыбами, с острыми птичьими клювами по краю, желудок Адары перевернулся, а кровь зашумела в ушах, и она подумала, что может потерять сознание. Но Гест посмотрел Адаре в глаза и очень серьезно сказал: — Клянусь Солнцем, Луной и Землей, кровью короля Бэна, которая еще течет в моих венах, клянусь сердцем моей матери и арфой моего отца, я не убил ни одного дорига, чтобы получить эту гривну, как и не прибегал к хитростям или нечестным уловкам. Она свободно сияет. Он нерешительно вложил гривну ей в ладонь и сжал ее пальцы вокруг украшения. — Хорошо? Адара сглотнула: — Хорошо.* * *
Огг очень разозлился на Геста, когда тот вернулся. Никто никогда прежде не выполнял второго Задания, и теперь Огг не только рисковал потерять любимую дочь, но и людей, которых Гест мог привести из Гарлесья. Так что весь оставшийся день он, нахмурившись, бродил с разъяренным видом, и все люди и пчелы Отхолмья гудели вместе с ним в раздраженном бешенстве. Наконец, брови Огга разгладились, и он радостно объявил: — Тот большой камень наверху Призрачного Кургана. Сдвинь его. Я хочу, чтобы к завтрашнему утру его там не было. После обеда Адара и Гест поднялись на вершину Призрачного Кургана, чтобы осмотреть его. Камень представлял собой темную мрачную скалу — гораздо крупнее, чем могла сдвинуть команда сильных мужчин или запряженных в цепочку овец. Гест угрюмо пнул его. Затем они вернулись по траве и вереску к залитой солнцем вершине Отхолмья и сели, глядя на простор зеленой вересковой пустоши — с низко стелящимся туманом и порханием взлетающих птиц, и серебряным блеском луж, открывающихся в зелени, будто глаза. — О, мудрица, — официально обратился Гест, — скажи мне, где лежат линии удачи? Адара сморщила нос и усиленно подумала о том, что может поведать ей расположение блуждающих звезд. — Они все для Земли, — ответила она, мрачнея. — Они сильны для темных вещей, и скал, и Людей Земли. Не для нас. Гест вздохнул: — Еще есть время. О том, как Гест выполнил третье Задание, рассказывается в другом месте, как и о многих последствиях этого деяния, и о том, что привело к нему. Но эта история заканчивается, когда Адара и Гест сидели на солнечном склоне холма, спиной к спине, и Гест протянул руку и спросил: — Но ты выйдешь за меня? И Адара накрыла его ладонь своей и ответила: — Да.