Рай

Слова находятся на удивление легко. На самом деле, так легко, что Кастиэль мог бы говорить часами, днями, десятилетиями — о том, за что Дина Винчестера стоит любить. Но в этом нет необходимости, как её нет и в причинах. Кастиэль давно бросил их пересчитывать — это не имело смысла. Любовь принесла с собой тысячи вопросов и он искал ответы повсюду — на Земле, в Аду, в Раю и в Чистилище, над этими вопросами он сидел, согнув крылатую спину, нахмурив брови, сжав кулаки — годами. Но правда в том, что на самом деле ему не нужно было знать почему он любил того, кого любил или почему он любил вообще, почему был на это способен. Дин Винчестер, герой и спаситель. Демон Дин. Дин, от которого остались одни лишь осколки. Дин с ненавистью в глазах, со злостью в изгибе губ. Дин, всегда выбирающий Сэма. Дин, раскрывающий руки для объятия. И Дин, уходящий прочь. Дин, который сдался, Дин, который проиграл. Дин с кровью невиновного на руках. Дин — ещё просто ребёнок. Дин, не верящий в ангелов. Дин, ненавидящий ангелов. Дин, готовый умереть, желающий умереть. Дин с бутылкой пива в руке, смеющийся. Дин, Дин, Дин. Каким бы он ни был — ангельская любовь упрямо клубится у его ног. Кастиэль не может и не хочет ей сопротивляться. Это то самое, ради чего стоит жить, за что стоит умереть. И сейчас он впервые, наконец, может сделать это открыто. И с его плеч сходит многотонная тяжесть. Он знает, что когда всё закончится, часть этой тяжести осядет на плечах Дина. Но по-настоящему важно лишь то, чтобы эти плечи продолжали вздрагивать от смеха, расслабляться в объятиях брата, расправляться перед лицом опасности. С остальным Дин справится, он сильный, как никто. Поэтому страх уходит, остаётся покой и, конечно же, боль. Новая и незнакомая — правильная, необходимая, очищающая. Боль, у которой есть цель, у которой есть цена. Хотя жизнь Дина, на самом деле, бесценна. Кастиэль делает вдох и позволяет запретным словам обрести свободу. Правда, которая убьёт его. «Я люблю тебя» Правда, которая его спасёт. Всё обретает смысл. Всё, наконец, обретает смысл. Он ведь думал, стыдясь этих мыслей, что может быть, это бремя, червоточина, прекрасная ошибка мироздания. Его награда за все попытки, его наказание за все провалы. Потому что служить Винчестеру — это его судьба. Стать частью его семьи, это непредвиденный судьбой дар. Но хотеть его — как это может быть частью истории? Кастиэль не отводит глаза. И сквозь застилающие их слёзы, сквозь ускользающее время, сквозь приближающуюся смерть, он видит — это не просто часть истории, в этом весь её смысл. Он так долго стыдился, так долго боялся, так долго, так невыносимо долго. С того самого момента, когда впервые понял, в очередной раз опустив руку Дину на плечо, что ему совсем не хочется её оттуда убирать. И до объятия в Чистилище, их последнего объятия, горько-сладкого, в котором помимо чистого и духовного, было сознательное и человеческое желание просто прижаться ближе. Но это никогда не должно было быть постыдным, теперь Кастиэль это видит. Если это спасёт Дину Винчестеру жизнь, если это спасёт мир, это благо, всё это благо. Готовность пасть с Небес на Землю, готовность упасть перед ним на колени и потянуться руками к его ремню. Желание забрать его боль, вытянуть её — кусачую и колючую, собственными руками. И этими же руками коснуться его волос, коснуться его шеи в том месте, где её начинает скрывать воротник рубашки. Жажда быть полезным ему и жажда быть ему нужным. Мысли о его безопасности, его благополучии и мысли о его улыбке, о грубости его голоса. Отчаянное стремление к свободе воли и бездумное к тому, чтобы ему принадлежать. Счастье быть рядом и горе не иметь возможности быть ближе. И наконец, высшее счастье — любить его не в сумерках запрятанных мыслей, отводя взгляд, а с гордо поднятой головой, открыто и бесстрашно. Прикосновение Пустоты безболезненное, почти ласковое, нежное и Кас позволяет своей последней мысли быть о том, что будь у него душа и будь у него собственный Рай — это был бы Дин, касающийся его так же.