Человек подобрал Солнце

***

      Человек шёл по вымощенной разноцветными камнями тропинке мимо аккуратных и приземистых двухэтажных зданий. Возле перекрёстка росла необычайно высокая сирень, одаривая случайных путников непередаваемым ароматом и густой тенью. Впрочем, в последней сейчас не было необходимости, так как горячее июньское солнце уже заканчивало свой ежедневный путь. Цветущая ветвь проплыла в нескольких сантиметрах над головой идущего, как будто безуспешно пытаясь пригладить непослушные вихры на его голове. Вскоре дорожка внезапно оборвалась, и огрубелые голые ступни слегка обжёг песок, нагретый за день щедрыми лучами. Это жжение было даже приятным, снимая с ног накопившуюся усталость. Человек сбавил шаг и неспешно побрёл по пляжу вдоль берега спокойного лазурного моря. Где-то высоко кричали чайки, волны шептались о чём-то, в голове играла приятная и вдохновляющая мелодия. Идущему никак не удавалось вспомнить, где же он мог слышать её раньше. Пляж как будто ушёл из-под ног, и человеку пришлось вскинуть руки и податься назад, чтобы не упасть с внезапно появившегося впереди обрыва. Человек нахмурился и посмотрел вниз. Обрыв сразу уходил в воду и далеко-далеко, до самого горизонта простиралось море. Справа и слева от стоявшего оно было таким голубым, что сливалось с небом. Впереди же, вода была красной, как кровь.       Человек поднял глаза и увидел солнце, медленно опускавшееся в воду. Его лучи бежали и бежали вперёд по волнам и вверх по обрыву и теперь достигли стоящего, окрашивая и его в красный цвет. Губы человека дрогнули в улыбке. Повсюду вокруг опустилась тишина, даже волны притихли в ожидании. Солнце казалось таким близким, оно сверкало в собственном свете, посылая вокруг странную музыку. Человек потянулся вперёд, купаясь в его лучах, и подставляя лицо приятному теплу. Человек подобрал Солнце.       Человек петлял по узким улочкам, ориентируясь, одновременно на высотное здание чуть справа, и на собственные воспоминания, стараясь не обращать внимания на ватные ноги. Его левая рука прижимала к груди букет пахнущих полем синих огоньков, правая ежеминутно дёргалась к лицу, а торопливо тикающие неброские часы, то сводили бегущего с ума, то не давали ему опуститься в пучину отчаяния. Лучи заходящего солнца по-доброму торопили его и указывали путь.       Человек сидел в старом, твёрдом, но оттого не менее уютном кресле и лениво поглаживал тяжёлое приятное мурлыкающее тепло, лежащее на коленях. В небольшой и слегка обшарпанной квартире царил полумрак, прерываемый только несколькими задержавшимися насыщенно жёлтыми лучами, сочившимися из не зашторенного окна. Мерцающий, но почему-то совсем не дающий света телевизор на столе напротив кресла, бубнил о чём-то неправдоподобном, далёком и непостижимом, а унылая лысая голова, скрывающаяся в глубинах этого ящика, навевала только самые неприятные ассоциации. Словно в противовес мерному голосу, будто пытающемуся убаюкать слушающих, из не прикрытой форточки доносились беспокойные звуки улицы. Шум ветра, крики, иногда хлопки, и просто голоса сливались в непокорную симфонию, сопротивляющуюся всем попыткам заглушить её, не позволить заметить всё растущие и более заметные признаки грядущих событий. Но не заметить их не могли даже слепые и глухие, ветер с каждой минутой выл всё яростней, а реки огоньков на улицах всё полнели. Человек повернул голову вбок, и посмотрел на глядящие с живой бумаги такие родные глаза, освещённые последними лучиками. Человек посмотрел в окно и улыбнулся солнцу, предвкушая завтра.       Человек стоял на переполненной площади среди множества других людей. Ветер свистел в проводах и плакатах, прерывисто, чего-то опасаясь. Новая бубнящая речь, откуда-то сверху спереди, заглушала все звуки, и даже многотысячное людское море, притихло, вслушиваясь и сомневаясь. Небо, заволочённое тучами, пыталось всмотреться в лица усталых и злых, но не могущих решиться на последний отчаянный и прекрасный шаг, людей. Бубнящий, хитрым чутьём уловил сомнения и лил и лил щедрым потоком всё новые и новые слова, на этот раз даже подкреплённые какими-то делами. Человек стоял и слушал. Он поддался мигу всеобщей неопределённости и сомнений, и стоял и слушал. Лучик солнца упал ему на лицо. Человек вдруг вспомнил, что он не один в этой многотысячной толпе. Оцепенение прошло, тепло в ладони снова стало ощущаемо, и он снова видел родные глаза, смотрящие с тревогой. Человек вдруг улыбнулся. Звонкий голос прорезал острой иглой воздух. Мерно колыхающееся море на миг замерло. Ещё через мгновение откуда-то сверху-спереди раздалось громогласное пыхтение. Пространство и время взорвалось. Оцепенение рассыпалось на мириады осколков, и их звон наполнил всё сущее. Бубнение, попытавшееся прорваться через этот звон, было встречено лишь новым приступом хохота. Не прекращая содрогаться, людское море двинулось вперёд на уныло безмолвные, блестящие ряды, и на уже пустую сцену, увлекая за собой человека. Родная ладонь всё ещё сжимала руку идущего, и губы на родном лице тряслись и улыбались. Чистое небо с удивлением смотрело вниз и пропускало через себя яркие лучи. Солнце улыбалось и смеялось вместе со всеми.       Человек с трудом смог открыть глаза. В ушах стоял звон, а во рту солёный привкус. Приподнявшись на локтях, он увидел бегущие по стенам отражения огня, летящие пули, бегущих рядом, и так же беззвучно падающих людей. Вот упал ещё один, по его бледным, чуть движущимся губам, человек смог прочесть нечто вроде: “Нам нужно успеть…”       Человек повернул голову и увидел другого с железом на голове и в руках, всё его лицо которого выражало беспредельный ужас. Человек уронил голову, в его глазах стало темнеть. Он не слышал ничего, но звона в ушах, хватало, чтобы понять всё. В последнюю секунду он увидел глаза, такие родные и стеклянные, смотревшие на него с другой стороны улицы, из другого мира. Человек уже не видел ничего, и в последние секунды слышал только удаляющиеся шаги. Мрачная мгла ночного неба равнодушно смотрела на бегущих, ползущих, идущих и горящих людей.       Человек медленно, чуть пошатываясь, брёл, по окружавшему его густому, почти северному, лесу. Еле видная тропинка бежала, кажется, лишь чуть быстрее его шагов, появляясь за частыми поворотами на секунду раньше идущего, и была его единственным спутником. Лишь изредка мелькавшая впереди чья-то нога или ствол автомата нарушали эту иллюзию. Впрочем, ночная лесная шторка надёжно отсекала нарушителей спокойствия, обдавая их родными для этого места запахами, звуками и ощущениями. И вот, спустя мгновение, каждый вновь заглядывает вперёд, или оборачивается назад, пытаясь убедиться, что он не один. Или, напротив, бредёт вперёд, наслаждаясь даже этим мимолётным тревожным спокойствием, машинально поворачивая на поворотах, которые, как кажется, даже были на равном расстоянии друг от друга. Но вот человек споткнулся об какую-то шишку, и ему пришлось поднять взгляд. Ночь заканчивалась. Начинался рассвет. Хоть человек и не видел его, первые лучики бились между редеющими деревьями ему в спину и совсем чуть-чуть освещали путь. Один наглый выхватил из тьмы полураскрытую сумку, и высветил на мгновение грозящийся выпасть запасной рожок, и переплёт какой-то толстой книги. Люди брели по уже редкому лесу, и само солнце разделало с ними их молчание и думы.       Человек шёл по разноцветным камням, и звонкий мерный стук отскакивал от чуть потускневших двухэтажных зданий. Что-то осталось прежним, как это волшебное место, а что-то изменилось безвозвратно, как сам мир. Человек ощущал, как цветущие ветви сирени скользили по его приглаженным, но отчаянно стремящимся вновь завихрится волосам. Он смотрел на сирень и видел развевающийся рассветный флаг над самым высоким зданием в округе. Он слабо помнил происходившие до этого события, но флаг почему-то запомнил хорошо. Что же было после? Долгая и, наверное, счастливая жизнь. Но человек никогда не забывал про один свой должок, как ни соблазнительно было порой сделать это в сладостной скуке советов и комитетов. Вот показался и пляж. На секунду человеку стало страшно. Здесь не изменилось ничего, так зачем была нужна вся его жизнь, все радости и горести? Вот обрыв, голубое небо… и Солнце, из глубин которого на человека смотрели такие родные глаза. Может это и правильно, что осталось хотя бы одно место, откуда не было видно всех чудес и потрясений нового мира, где всё было по-прежнему. Человек подошёл к краю обрыва, ощущая лицом ласку озорного ветерка, и едва не поддаваясь новым соблазнам. Солнце вновь коснулось его щеки своими лучами, и человек вздохнул. Он простёр руки ему навстречу и улыбнулся морщинистыми уголками губ, возвращая свой старый долг.       А безумная жизнь безумного мира всё также неотвратимо продолжалась…