***
Да что это такое? Странное… Люда такая светлая, мягкая, добрая… Но грубая. Сидит за прилавком и семечки щёлкает. Голос добрый, но почти равнодушный сейчас. Помнится, в детстве она была такой же: с веснушками и без башки. Крутилась возле Светы и тащила в неприятности. Хвостик так же всегда растрепывался. Она совсем маленькой казалась, когда была увлечена чем-то — когда читала рассказы в учебнике, всегда губу закусывала и становилась совсем прохожей на ребёнка. А когда просто думала, то больше не была шумной и казалась простой конопатой девчушкой. Как все. Но Юра знал, что Люда — особенная. Она бегала туда-сюда за парнями, когда они были в старших классах. Она совсем не изменилась: такая же крученая, хвостик растрёпанный, добрый взгляд и широченная насмешливая улыбка. Только юбка укоротилась. Мачеха у неё злая была, и Люда убегала от неё. Убегала, и сейчас бегает. В поле с подсолнечниками. Широкое, большое. С красивым небом над головой и абсолютной тишиной и единством. Людка и сейчас туда бегает, когда грустно. Тошно. Юра знает. Но теперь она в магазинчике совсем невинная, как в детстве, когда задумывалась о своём. Пока на трассе стояла — такая же была. Но жалкая. И всё равно такая же. Но пока она стоит за прилавком в своём фартучке — Юра вспомнил, почему это у него в детских вещах завалялся засушенный подсолнух. Хвостик все ещё растрёпанный, взгляд добрый, но слова грубые, почти равнодушные. Но она ещё бегает в поле, собирает капли дождя языком, пробегая между высокими стеблями подсолнуха. У неё конопатое лицо и руки сухие и с разбитыми костяшками. А ещё твердолобая. Всё ещё. И Юра благодарен ей за это. У них в квартире стоит ваза с маленькими подсолнухами, рядом резинка для волос, потому что с распущенными ей лучше. Тут же и ключик от наручников и помытый пустой лоток.***
В глазах играет такая живучая искра уверенности. Доброта душевная, как сказала бы Светка. Юра видит эту надежду и сам улыбается рассечённой губой, шипя от боли и стискивая всё же хрупкую ладошку Люды. На голове белая повязка и её рыжих волос почти не видно. Словно они потускнели, но потом, Юра знает, обязательно оживут и станут яркими, стоит девушке на улицу выйти и улыбнуться солнышку. Люда с трудом улыбается и Юра улыбается ещё шире, приникая к сухим губам девушки. У него щиплет в глазах и ком стоит в горле, но он сильнее целует Люду, не в силах что-то сказать. Мужчина сжимает её руки в своих и тяжело улыбается, а потом начинает рассказывать, что его отец уже занёс им в квартиру вяленную рыбу и починил дверь на балкон, чтобы там устроить маленький палисадник. Он тихонько рассказывал о том, что к чертям собачьим заберёт Людку из магазина, перевезёт все вещи из отцовской квартиру в их апартаменты и обязательно поможет ей сдать на права. Юра говорил тихо-тихо, не потому что не хотел, чтобы это кто-то ещё услышал, хотя дверь была закрыта, а в палате больше никого не было. А потому, что боялся спугнуть добрую улыбку с изредка подрагивающих губ Люды. У него самого подрагивал голос и он, забинтованной рукой, изредка вытирал подступающие слёзы. Главврач вскоре выгнал мужчину и Люда осталась наедине со своими мыслями и букетом красных роз, которые только сейчас полюбила, потому что их принёс Юра. А Юра ещё долго шёл пешком домой, грезя счастливой жизнью вдвоём***
Медленно двигаясь, Люда уселась в машину и Юра, закрывая за ней дверь, вспомнил её из детства: с гнездом на голове, с добрыми глазами, грубой улыбкой и нос, испачканным в жёлтой пыльце подсолнухов. Девушка сейчас была не похожа на себя старую: у неё теперь грустная улыбка, распущенный рыжие пряди и румянец на щеках от колючего поцелуя Юры. Медленно проезжая мимо поля, мужчина остановился и девушка стремглав, забыв про больную голову, бросилась к растениям. Она снова была Людкой. Собой. И Юра понял, что «странно…» — это любовь. Они играли в прятки и догонялки, дурачась и резвясь. Под цветками было прохладно. В тени от вечернего солнца спряталось много лёгких поцелуев украдкой. Девушка кричала, вспоминая игры из детства, когда она зачем-то всегда кричала. Юра отзывался на эти крики заливистым смехом, успевая руками ловить лишь кончики рыжих волос, ускользающих сквозь пальцы и пропадающих между зелеными стеблями. Стал капать дождик и Люда остановилась под особо большим подсолнухом. — Людочка… — тяжело выдохнул мужчина, останавливаясь рядом с девушкой, расслабленно смотрящей на грозные тучи. — Обещай, что не бросишь, — из взгляда пропала весёлость, но на губах сохранилась радостная улыбка, — И не посмотришь на Маринку. Юра лишь хмыкнул и вместо ответа крепко поцеловал её, обнимая за талию двумя руками, стараясь покрепче прижаться всем телом к ней. Девушка сощурилась от колючих усов, но не менее жарко отвечала и изредка, словно невзначай, старалась мазнуть языком по чужой губе. Полило сильнее и Юра опомнился — схватил девушку за запястьем потянул к машине. Они расположились на задних сидениях. У Юры были ловкие пальцы и крепкие объятия. Руки пробирались под блузку, оставляя место губам. А затем пальцы пробрались под юбку и Люда стала грубо целовать и вжиматься в чужое тело сильнее. Она старалась дотянуться до рассеченной брови и разбитой скулы, руками гладила ссадины и ушибы, а когда терпеть наслаждение уже нельзя было, то оставляла картины руками на стёклах, шумно дыша. У неё были добрые глаза и вся у неё светлая натура. Она мягкая и хорошая. Волосы распущенны и красиво ложатся на плечи, а рябые щёки — красные. С ней хорошо и хотелось лишь оберегать. И теперь она больше не грубая, семечки не щёлкает и жмётся к костлявой надёжной груди Юры, чувствуя себя на все сто процентов счастливой и свободной.***