***
Он проснулся внезапно, весь в холодном поту, со слезами, капавшими из обоих глаз. Сердце бешено колотилось в груди; руки мелко дрожали. — Чёрт... — Сатору попытался восстановить дыхание, закрывая глаза и потирая лицо. Он взглянул на время в телефоне. 02:37. Засыпать снова совсем не хотелось, впрочем, Годжо и не думал, что справится с ещё одним подобным кошмаром. Поэтому он решил выпить чашечку чая с мелиссой, это должно было помочь. И, может быть, съесть что-нибудь сладкое. Мужчина направился в кухню, стараясь передвигаться тихо, ведь тот факт, что он не мог уснуть, вовсе не означал, что он непременно должен разбудить всё здание… А потом он услышал это. Едва различимые, тонкие, слабые, но слух всё равно уловил их. Сдавленные рыдания, доносившиеся из общей гостиной. Годжо знал, что должен был волноваться, и он волновался, правда волновался, но как только узнал голос, что-то успокоилось внутри него, словно эти рыдания были доказательством того, что кошмар оставался всего лишь кошмаром. Итадори плакал на диване, прижимая ноги к груди, пряча лицо меж коленок. Годжо догадался, почему он был здесь, а не в своей комнате. Общая гостиная являлась тем местом, которое было доступно любому, но находилось далеко от остальных комнат, поэтому Итадори, вероятно, пришёл сюда, потому что не хотел быть услышанным. Особенно своими друзьями-однокурсниками. — Юджи... — прошептал Сатору, стараясь не напугать мальчишку. И всё же, видимо, напугал, потому что тот вздрогнул, когда услышал его голос. Итадори вытер лицо рукавом толстовки, коротко шмыгнув носом, но к Годжо так и не повернулся. — Учитель! Я… я разбудил вас? — юноша прочистил горло, но его голос всё ещё звучал немного надломленно. Он не ждал ответа — тревога и паника охватили его. — Я не плакал! То есть… да, плакал! Но просто потому, что посмотрел тот фильм и… и я не хотел беспокоить Фушигуро, потому что ему нужно было поспать! — Юджи, всё в порядке. — Годжо прошёл на кухню, быстро включил чайник и, вернувшись, сел рядом с учеником. Так они и сидели вдвоём в тишине. Сатору разглядывал лицо подопечного — его глаза опухли и покраснели, — задаваясь вопросом, как долго он плакал в одиночестве. Когда чайник закипел, Годжо встал и молча приготовил две чашки чая с мелиссой. Из кухни он увидел, как сжался на диване Итадори, шмыгнув носом ещё несколько раз. Подойдя, Сатору протянул ученику кружку. Тот принял её немного нерешительно. — Тебе не нужно говорить, что не так, если ты этого не хочешь, но знай, что я здесь ради тебя. — Годжо отпил горячую жидкость из кружки. Итадори несколько раз открыл и закрыл рот, прежде чем заговорить. — Я не знаю... Я просто... просто хочу... — губы парня дрогнули, глаза опять заслезились. — Я знаю, что не хочу умирать. Но иногда мне кажется... — слёзы закапали снова, — как будто это единственно верный выбор... Годжо поставил кружку на стол, взял ту, что была в руках Итадори, и проделал то же самое с ней. В груди болело от только что услышанного, так что Сатору сделал единственное, что хотел сделать с тех пор, как проснулся. Он обнял его. И тогда Итадори не выдержал. Он отчаянно вцепился в рубашку учителя, рыдая ему в плечо. Он дрожал, его голос был слишком надломленным и слабым. — Это всё неправда, — Годжо ласково гладил ученика по голове, запустив пальцы в мягкие волосы. — Желание жить — достаточная причина, чтобы продолжать делать это. — Он обнял Итадори ещё крепче, пряча лицо у него на шее. — Я… я не хочу продолжать... причинять людям боль! Я просто... я просто хотел помочь! — мальчишка едва мог говорить, прерываемый собственными рыданиями. Годжо тихо бормотал что-то, пытаясь показать Юджи, что он слышит и всё понимает. Было больно видеть и слышать его. Он хотел сказать Итадори, что всё будет хорошо. Что это не его вина. Но не мог. Не потому, что сам так не думал, а потому, что его голос застрял в горле, угодив в петлю, которая затягивалась всё больше с каждой секундой. Огорчение и чувство собственного бессилия от того, что оказался не в состоянии защитить его, подавляли разум Годжо. Это было чем-то, что он не мог контролировать, это было внутри самого Итадори, и он мог лишь сдерживать это, пытаясь показать ему, что, что бы ни случилось, он был бы с ним рядом, он будет рядом. Сатору переместил Юджи так, чтобы тот удобно устроился у него на коленях. Вздохнув и уткнувшись носом в шею юноши, он почувствовал, как чужое сердце немного успокоилось. Итадори всё ещё тихонько всхлипывал у него на плече, пока привыкал к тому, что находится так близко к Годжо. В любое другое время он нервно хихикнул бы и смутился, но сейчас, когда они были одни, когда оба нуждались в утешении, когда чувствовали себя в безопасности… Это просто казалось правильным. Итадори ещё несколько минут всхлипывал и шмыгал носом на плече у учителя, прежде чем смог успокоиться и выровнять дыхание. — Извините... я испортил вам одежду... — виновато произнёс Юджи хриплым, едва слышным шёпотом. — Не волнуйся, — Годжо обхватил лицо ученика ладонями, чтобы заглянуть ему прямо в глаза. — Единственное, что меня заботит сейчас, это то, что с тобой всё в порядке. — Он вытер большими пальцами ручейки, которые спускались по чужим щекам. Итадори кивнул ему, прикрыв веки. Он так устал от всего. Не только от слёз, но и от того, что приходилось вести постоянную борьбу с голосом в своей голове, от образов людей, которых убил**
13 декабря 2020 г. в 14:27
Преклонив колени, Итадори стоял в центре круга. На всех стенах — печати, вокруг рук и шеи — верёвки, удерживавшие его, хотя он и не сопротивлялся.
Годжо не мог видеть его лица — Юджи смотрел только вниз. Все высшие уровни находились здесь, окружали его так, как будто он был каким-то спектаклем, зрелищем…
— Чего же ты ждёшь? Сделай это! — в один голос кричали они. Годжо не мог пошевелиться. Не мог говорить. В этот раз он вообще ничего не мог сделать. Он лишь хотел перерезать все эти верёвки и унести Итадори в безопасное место.
Но он не мог.
Внутри начала зарождаться паника.
— Если ты этого не сделаешь, тогда это сделаем мы! — закричал один из них, звуча слишком близко и слишком далеко одновременно.
Годжо моргнул. За его учеником стоял кто-то, у кого не было лица, но был меч. Меч, который находился опасно близко к шее Итадори.
Он снова попытался пошевелиться, но ничего не произошло.
Поэтому он закричал. И снова, и снова. Он сделал всё, что мог, чтобы остановить их.
Но единственное, что ему удалось, это всего лишь шепнуть — едва слышно:
— Подождите...
Меч взмыл в воздух, целя в беззащитную шею, и как раз тогда, когда лезвие вот-вот должно было рассечь кожу, юноша поднял своё лицо...
И Годжо сломался.
Итадори улыбался, в то время как слёзы катились по его щекам; в глазах не чувствовалось той искры, которая сделала бы его похожим на самое непорочное из всех созданий… Вместо этого они были тёмными, настолько тёмными, что болело в груди.
— Сенсей... — его голос был таким ломким, таким болезненным, как будто он слишком долго рыдал и кричал. — Пожалуйста... не покидайте меня, я не хочу быть один, когда уйду...
— Нет! Юджи! Отпустите, не трогайте его! — Годжо почувствовал, как собственные глаза защипало, как слёзы потекли по лицу. Он не мог потерять ещё и его, он обещал, что спасёт его! Обещал, что всё будет хорошо! Нет, он не мог подвести его!
Всё вокруг вдруг окрасилось в чёрный.
В тишине раздался прерывистый всхлип.
он Сукуна, от тренировок, проводимых им безостановочно с тех самых пор, как случился инцидент в Сибуя. Он хотел стать сильным, достаточно сильным, чтобы одолеть проклятие внутри, победить свои воспоминания и сожаления, но казалось, что чем больше он тренировался, тем хуже всё становилось…
Костяшки пальцев болели от ударов по мешку с песком и от плюшевых игрушек директора, все тело было сплошь в синяках и ссадинах, полученных ото всех, кого он просил тренироваться с ним, включая Годжо.
Большинство говорило ему: нужно остыть, успокоиться. Но он просто не мог. Он думал, что, если его тело окрепнет, может быть, и разум окрепнет тоже. Он не ожидал от других понимания того, как сильно ему необходимо почувствовать, что он не полный неудачник и убийца, что он мог ещё что-то сделать, что он не был слаб.
Но вот он здесь, плачущее сломанное нечто, сидящее перед самым сильным человеком, которого знал, человеком, которого хотел впечатлить больше всего.
Итадори грустно усмехнулся.
— Я такой жалкий.
Плач посреди ночи не был для него обычным делом, но и не был чем-то необычным. Он делал это не по какой-то определённой причине или событию — иногда это просто случалось.
Случалось в те дни, когда всё казалось слишком тяжёлым, когда он уставал, когда был уверен, что не сможет продолжать улыбаться, как обычно... Как в тот день, когда он почувствовал себя слишком маленьким и беспомощным.
В те дни, когда ему просто хотелось исчезнуть.
— Простите...
Юджи даже не знал, за что опять извиняется, просто чувствовал вину, словно был досадной помехой. Он не стремился заставить кого-то успокоить, утешить его; он чувствовал себя ужасно, но не смог бы объяснить, почему.
Со времён инцидента в Сибуя извинения стали почти что привычкой. Произносимые не вслух, но в его голове, извинения всем людям, которые погибли в тот день. И теперь, когда он был в одном из самых уязвимых состояний, ему было жаль Годжо-сенсея и себя.
— Тебе не за что извиняться, — Сатору слегка придвинул голову юноши так, что их лбы соприкоснулись. Две пары глаз неотрывно смотрели друг на друга. — Это нормально — ломаться время от времени, пока ты можешь каждый раз собирать себя снова... Но не думай, что делать это в одиночку — единственно правильный способ. — Голос мужчины был достаточно громким, чтобы они оба могли услышать его.
Юджи кивнул, его глаза вновь наполнились влагой. Он почти уже открыл рот, чтобы извиниться ещё раз, но вовремя остановился, предпочтя вместо этого спрятать лицо в изгибе шеи учителя.
Годжо медленно рисовал пальцем круги на спине Итадори, другой рукой мягко поглаживая его волосы.
Так они и сидели.
Мужчина снова начал засыпать, когда заметил, что парнишка навалился на него мёртвым грузом.
— Юджи? — ответа не последовало. — Я отнесу тебя в твою комнату, хорошо? — на этот раз он услышал какое-то бормотание, хотя это мог быть просто разговор во сне.
Годжо легко поднял несопротивлявшееся тело, совершенно позабыв о двух кружках, стоявших на столе. И когда он уже подходил к комнате, раздался ужасно знакомый голос:
— Тяжело, наверное, влюбляться в того, кто через некоторое время умрёт, а? — на щеке Итадори появился рот, явно довольный своим наблюдением.
Сатору стиснул зубы. Он знал, что не должен был позволять замечаниям проклятия задевать его, но тот факт, что он не мог отрицать ничего из сказанного Сукуной, заставил его кровь закипеть.
В конце концов, это ведь была правда.
В конце концов ему, вероятно, придётся смотреть, как умирает Юджи.
И в данный момент он не мог сделать ничего, чтобы изменить это будущее.
— Ты готов снова увидеть перед собой его мёртвое тело? — Сукуна засмеялся. — Сколько их уже в твоём списке тех, кого ты не смог спа... — Итадори хлопнул себя по щеке, чтобы тот заткнулся, и Годжо вздрогнул.
— Мне очень жаль... Вы ведь знаете, как он любит иногда так делать, — прошептал парень. — Не обращайте на это внимания.
Голос Итадори звучал устало — то ли из-за сна, то ли от того, что он имел дело с Сукуной. У него явно не было намерения идти сейчас на своих двоих.
— Ты всё слышал?
Прошло некоторое время, прежде чем Юджи кивнул. Его руки свободно висели на шее Сатору.
— Но не волнуйтесь, он вечно говорит много всякой ерунды, ха-ха... — слова мальчишки приглушались тканью, но Годжо отчётливо расслышал в его голосе печаль.
— По крайней мере, в одном он прав. — Мужчина не знал, почему сказал это, но было уже слишком поздно брать свои слова обратно.
— В чём же? — Итадори проснулся окончательно, так что смог заметить, что его вопрос был полностью проигнорирован.
Они подошли к двери комнаты младшего. Годжо открыл её, поддерживая чужое тело свободной рукой.
Сев на кровать, он подождал, пока ученик слезет с него, но спустя несколько минут так ничего и не произошло.
— Юджи-кун? — Сатору подумал, что, может быть, он снова заснул, как вдруг почувствовал, что Итадори уткнулся носом ему в шею.
— Извините... просто... позвольте мне побыть так ещё немного, — тихо попросил он с гулко бьющимся сердцем.
Годжо снова начало клонить в сон, когда он почувствовал, что тепло, окружавшее его, исчезло. Юджи слез с его спины и теперь лежал на кровати.
— Спасибо, — прошептал он. Годжо нежно улыбнулся, касаясь рукой его руки.
— Ты всегда можешь положиться на меня, Юджи, — он погладил ученика по щеке. Итадори прикрыл глаза. — Тебе нужно что-нибудь ещё?
Наступила пауза. Мальчишка напрягся, уши его покраснели.
— Не могли бы вы... остаться со мной?
Годжо удивленно расширил глаза, но после нескольких секунд осмысления вопроса встал и направился к двери.
Юджи тревожно наблюдал за его действиями, чувствуя, что только что облажался, и теперь учитель покидал его.
Но в отличие от того, о чём он подумал, Сатору направился к двери, чтобы закрыть её, а не уходить.
Итадори накрыло волной облегчения.
— Нужно было сказать это раньше, ведь я смертельно устал!
Такой ответ удивил юношу, но прежде чем он успел что-либо произнести, Годжо уже бросился прямо на него.
— Учитель! Вы тяжелый! — Итадори снизу хихикнул, и Сатору почувствовал, что никогда ещё не был так счастлив услышать этот звук.
— Как и ты! Но я же таскаю тебя всюду с тех пор, как впервые встретил, и даже не жалуюсь! — мужчина устроился так, что оказался рядом с Юджи, лицом к его спине. Он обнял парнишку за талию и потёрся носом о его волосы.
Итадори взял его за руку, словно желая убедиться, что он не уйдет.
— Это потому, что вы самый сильный человек на земле! И кроме того, я ведь не просил вас все те разы тащить меня на себе. — Юджи вернулся к своему обычному тону, и Годжо сильнее сжал его руку.
— Кажется, тебе нравится, когда я так делаю. Так что, по сути, ты сам просишь меня делать это. — Сатору закрыл глаза, наслаждаясь ощущением близости к мальчишке, впитывая в себя все детали, его запах, его облик, его дыхание.
— Спокойной ночи, Юджи, — прошептал он.
— Спокойной ночи... — сонным голосом пробормотал Итадори.
Вскоре после того, как юноша окончательно заснул, в голове у Годжо промелькнула мысль.
«Мегуми точно врежет мне завтра за это»