Violet

      В комнате окна плотно зашторены синими занавесками. Фиолетовый свет полосками выхватывает из тьмы сплетённые терниями роз силуэты, блики металлических пуговиц, яркие глаза. Лучи выцеловывают беспорядочно мрак, цепляясь за него бутоньеркой свадебного пиджака; прилипают, обжигая собой мантию ночи. Желая быть рядом, губят, прожигая страстью. Касаются в попытке схватить, но не удержав — отпускают… Текут песком золота сквозь дырявое сито, в попытке заполнить лишь растрачивались в бесконечную пустоту и холод.       Жар пламенный окутывает собой каждую деталь: смятый угол простыни, резное изголовье кровати в виде дракона с раскрытой пастью, росу на бархатной коже.       Быстро.Чутко. Глубоко.       До вскрика, сладостного стона и синяков, распускающихся цветков боли — бутоньерок; последнего скольжения пьяного взгляда, закатывания уставших глаз.       Разметавшиеся русые кудри. Невидящий взгляд уставших сапфиров. Сильное тело Лофта напротив. Быстро.       Марево фиолетового следа перед глазами ослеплённых. Островок света и прожорливая тьма, акулой огибающая оазис безумия. Тихое постанывание смешалось с размеренным рыком прямо над ухом, скрипом деревянного каркаса и безбожно продавленного матраца. Звуки оглушали своей полнотой в такт покалывания плеча чёрными волнами волос. Чутко. — Вращается весь мир… Или мы, Локи?       Ногтями по сильной спине до хруста напряжённой плоти. Глубоко.       Пальцы коснулись друг друга в замеревшей мгле. Раскручивая руку Томаса в ритм музыки, Локи, замерев, наблюдал за танцем партнёра. Изящно меняя позу ног с первой на третью, Хиддлстон кружился в танце. Мягкие лучи обвели хрупкие черты, выделив стройное тело под серой рубашкой с двумя растёгнутыми пуговицами и подтяжками кремовых брюк. Быстрее. Гитарист паба прибавил темп игры, заставив людей в костюмах и платьях ускориться. Среди бушующего разнообразия одежды выделялся вильветовый пиджак изумрудного окраса, владелец которого имел также копну густых чёрных волос. После разделённого в поцелуе тонких губ виски, градус алкоголя в крови поднялся, улыбка русого юноши стала шире, а слегка влажная ладонь партнёра скользнула прямо на запястье серой рубашки. Запах дешёвого пива разбавлял плотность играемой «деревенской» музыки и толпы. В мутном воздухе, пронизаном азартом и малахитом сияющих глаз, чувствовалось веселье, праздность выходных пролетариата. Весь шум и людские вздохи, казалось, не имели никакого влияния на них — смотрящих друг на друга неотрывно, схожих, но совершенно разных; пылающих огнём страсти и стынущих льдом трезвеющих мыслей. Здесь, не смотря на жмущие классические ботинки и сдерживающий тело пиджак, царило спокойствие и комфорт. Потянувшись к стакану Локи, Том встретился с усмешкой в бездонных глазах. — А это надо заслужить, Томас. Рука с алкоголем отодвинулась от Хиддлстона. — Заслужить? Как скажешь. Здесь, не боясь осуждения и пьяных возгласов, с виски за пятнадцать центов и мужчиной, от чьего имени бросало в дрожь, можно было сотворить любую глупость. Бездарную, самонадеянную и рискованную, такую, что кончики ушей пожизненно приобретут багровый оттенок. Том резко притянул к себе за галстук Лафейсона и впился в его губы, собирая по капельком остатки терпкого напитка. Запах Локи — густой, маслянистый, затекающий в ложбины сознания, лишил попыток трезво мыслить. Руки по-собственнически обвили шею асгардца. — Твоя взяла. Шёпот припухших губ. Стихающая музыка. Гаснущий свет.       Вплавившись в раскалённое тело ногами, Том заёрзал на простыни, пока Локи плавно скользил внутри. Раскручивающийся, словно в танце, водоворот образов и лиц утягивал за собой, звал, манил, тянул. Вновь влажная ладонь скользнула по запястью, но уже обнажённому, завела его к изголовью кровати. Багровые следы белоснежной кожи в свете фиолетовых лучей приобретали новые оттенки. Чутко. Пыль вместе с запахом разлагающейся целлюлозы впилась в рецепторы, озвончая в голове звук шагов в длинном коридоре библиотеки. Здесь, в доме потерянных мыслей, тысячи историй были рассказано тысячи раз, забыты и сожжены — миллионы. Здесь, в изрезанных оконными решётками лучах, они начинали свой рассказ слушателю, нараспев протягивая каждое слово. — Локи? Том заглянул в одну из маленьких комнат, в которой трикстер обычно находился, когда посещал библиотеку. — Томми? — Лофт поставил потрёпанную книгу обратно, к десяткам ей подобных. — Ты снова смотришь на них… Ох, дорогой. Хиддлстон подошёл ближе к мужчине в белой рубашке и старомодных брюках, которые он так любил снимать по вечерам пятницы, смешивая запах чистого белья с виски за пятнадцать центов. — Я скупил бы все эти книги от талантливого писателя! — Ты один думаешь так… Ни одно издательство не согласилась их опубликовать. Пыльный воздух качнулся вместе с тускнеющими глазами. Жёлтый свет набрал мощь вместе с поднимающимся Солнцем, освятив коричневые часы на стене. Рука трикстера потянулась обратно к упавшей на бок книге в переплёте изумруда, но была осторожно перехвачена за запястье. — Нет, не один. — Том достал из кармана серого пиджака письмо. — Они… посчитали бы меня правым. Локи осторожно принял запечатанный конверт с алым поцелуем сургуча на нём. — Не могу поверить… О, Том! Издательство, в которое я три раза посылал форму, хочет теперь выкупить у меня права на серию последних книг и перевезти их в Итонский колледж! Мои труды о средневековой Азии войдут в историю. Лофт таял во взгляде глаз напротив, отдавая себя по частицам ему, пропитанному уютом и духами трикстера. Письмо упало на чёрный паркет, протираемый раз в неделю недовольной уборщицей Лорой, туда, где большая часть пространства была уставлена коробками, куда теперь легли двое. Смеющиеся и молодые, пьяные воздухом, дыханием друг друга, свободой. Глубже.       Сплетение пальцев под светом алеющих лучей. Последний вскрик хрипнущего голоса; удар изголовья кровати о стену, падающая с прикроватной тумбочки на пол книга в изумрудном перелёте.       Том откинул голову с прилипшими прядями кудрей назад, пока сильные пальцы сжимали его запястья. — Мы вращаемся, — прошептали искусанные губы в раковину с жемчужной капли пота. — Томас…