Зарисовка №7

Коджаку приехал попрощаться. Всерьёз думая порвать все связи с Мидориджимой, он заявился в дом семьи Серагаки, отчеканил строгое «прощай», не объясняя даже причины, и собрался было уйти, как Аоба тихонько окликнул его у самой двери: — Куда ты, туда и я. Прямая и безапелляционная констатация факта. — Аоба, — Коджаку сидел на диване в гостевой комнате, уткнувшись лбом в сцепленные пальцы, — эта идея настолько дурная, что мне даже не хочется объяснять, почему. Непривычно было видеть его в строгом костюме-тройке, хоть стойка рубашки была небрежно расстёгнута, а пиджак вообще был накинут на одно плечо. — А ты попробуй, — Серагаки стоял над ним, упершись руки в боки и недовольно сверлил взглядом. Коджаку уже ровно тысячу раз пожалел, что вообще приехал обратно. Нужно было молча разорвать все связи и спокойно, насколько вообще в нынешней ситуации это возможно, жить дальше. Ему хватило бы раз в месяц следить за Аобой через свои связи, убеждаясь, что с ним всё в порядке. Что он вырос, остепенился, женился и обзавёлся детьми, в конце концов. И было бы здорово нагрянуть на крестины его сына или дочери в качестве крёстного отца. Но нет, надо было приехать на Мидориджиму и испортить такое блестящее развитие событий. Из раздумий его выдернул злобный голос Аобы: — Долго молчать будешь? В ответ Коджаку молча протянул ему Кольт 45 калибра. — Предлагаешь «самоубийство по сговору»? — Откуда ты о таких вещах вообще знаешь? — Коджаку удивлённо изогнул бровь. — Научишься стрелять — расскажу всё. — Что ж, если это единственное твоё условие, — пальцы парня слегка дрогнули, прикоснувшись к холодному металлу ствола, — то у меня нет иного выбора. Верно? Вместо ответа Коджаку утвердительно кивнул. *** Так прошло чуть меньше месяца, будни стали серыми и мрачными, как перед бурей. Аоба более-менее успешно научился стрелять и не смущаться, когда Коджаку вплотную подходил сзади, чтобы научить правильно держать пистолет сначала двумя, а потом и одной рукой, и раздвигал ноги коленом на нужную ширину для твёрдости стойки. — Кстати, будет намного удобнее, если ты будешь собирать волосы в хвост, или я тебя сам подстригу, — Коджаку говорил Аобе прямо в ухо, отчего у того побежали мурашки по спине. Рука непроизвольно дёрнулась. Выстрел. Промах. Аоба разочарованно хмыкнул, выскользнул из «объятий» Коджаку и полез в сумку за резинкой для волос. — Тебе идёт. Но комплимент не удостоился ответа. *** На следующий день Коджаку застал друга с руководством по сборке огнестрельного оружия и его видами. Аоба вдумчиво мусолил параграф про снайперские винтовки вот уже полчаса и кое-где даже оставлял пометки карандашом. Коджаку сел в кресло напротив и закурил. Было слышно, как над диваном тикают часы, чёркает грифель по шершавым страницам и шелестят дымные вдохи-выдохи. Аоба упорно игнорировал мужчину, пока тот не выдохнул в его сторону сизое колечко дыма, на что Серагаки взмахнул книгой, и кольца как не бывало. — Знаешь, совсем неплохо, что ты просвещаешься. Тебе это пригодится…там, — Коджаку глубоко затянулся и выпустил облачко дыма. — И долго ещё мне ждать? — Завтра, всё завтра. Но, послушай, если ты сейчас передумаешь, будет лучше. — Не передумаю, у меня был хороший учитель, — Аоба впервые за долгое время улыбнулся. Коджаку задумчиво прикрыл глаза и, расслабившись, откинулся на спинку кресла. Даже почувствовав, что к нему на колени сели и уткнулись носом в шею, не поспешил сопротивляться и лишь ухмыльнулся уголком губ. Так они и просидели в обнимку в полной тишине, пока Аоба не ушёл к себе. *** По сути, это было чистое похищение. Коджаку запретил оставлять какую-либо записку Таэ сан и брать с собой Рена. Единственное, что можно было взять — сумку с вещами и подаренный Кольт, с которым Аоба не расставался ни днём, ни ночью. — Вы прям как родные братья, — Коджаку наблюдал, как парень чистил детали ствола. — Знаешь, это совсем не тот подарок, который мне хотелось бы преподнести тебе. И у меня теперь не укладывается в голове такое сочетание — ты и оружие. Аоба молча начищал затвор. Коджаку оставалось только меланхолично вздохнуть, сказать что-то вроде «что с нами стало» и закурить. — Тебе не кажется, что мы слишком много молчим? — Аоба нарушил тишину буквально спустя пять минут. — Даже слишком, особенно ты, — Коджаку незлобно рассмеялся. И Серагаки тепло улыбнулся ему в ответ. *** На следующий день Коджаку представил Аобу своей семье. Канэко гуми — клан под предводительством крупнейшей японской преступной группировки Ямагучи гуми. Семья, состоящая из драгдилеров, наёмников, воротил, держателей борделей и торговцев оружием. Клан Канэко, в который волей-неволей должен был влиться Аоба. Несмотря на контингент его приняли достойно и с уважением, как младшего брата. — Нужно определиться с твоей ролью, — Коджаку сидел за столом, фривольно закинув ногу на ногу и тянул бренди со льдом. — Завтра твой обряд сакэ. Аоба сидел перед ним как на иголках: — Я готов быть рядом круглые сутки, кумичо. — Намекаешь на работу телохранителя? — Канэко сан подался вперёд. — И тебе не обязательно звать меня по клановому рангу, Аоба. — Неважно. Я просто больше тебя не оставлю. Никогда, — он наклонился ближе настолько, что почувствовал дыхание на своём лице. Коджаку на секунду опешил, но тут же притянул Серагаки ближе и поцеловал в лоб. — Добро пожаловать домой. *** На обряде сакэ собралась большая часть семьи. Аоба сидел перед всеми в церемониальном мужском кимоно и не мог даже поднять взгляд, ему было немного не по себе от такого количества людей. Канэко сан — тот Коджаку, которого Аоба почти не знал, смотрел на него с гордостью и едва уловимой грустью в глазах. Строгий человек в костюме...нет, всё тот же лучший друг детства. Серагаки наконец-то хоть и слабо, но улыбнулся. Коджаку говорил негромко, но властно и Аоба невольно заслушался. — Серагаки Аоба сан, клянёшься ли ты следовать дзинки и... — Коджаку запнулся, — пожертвовать жизнью ради своего кумичо? — Да. Канэко сан отпил из чаши и передал её своему подчинённому. Аоба наконец смело смотрел ему в лицо и, закрыв на секунду глаза, выпил всё до дна. *** Так прошло несколько относительно спокойных месяцев. Серагаки возглавил отряд телохранителей, будучи либо непосредственно при теле босса, либо прикрывая тыл с крыши в качестве снайпера. После последней миссии он сидел на диване в кабинете кумичо, закинув правую ногу на подлокотник, и расслабленно поглаживал свою "Мэри" М21 по корпусу. — Хорошая девочка, не правда ли? — Коджаку внимательно наблюдал за движениями рук, нежно гладившими снайперскую винтовку. — Да. И я не перестану тебя благодарить за такой чудесный подарок, — Аоба немного покраснел от внезапно нахлынувшего смущения. — Да брось. Иди лучше сюда. Серагаки покорно отложил "Мэри", подошёл вплотную к боссу и наклонился ближе, уперевшись ладонью ему в колено: — Что прикажете? Коджаку молча указал пальцем вниз и в тот момент, когда Аоба зубами расстёгивал ширинку брюк, в кабинет завалился кто-то из сятэй. — О мои глаза! Босс, простите, я никому не скажу! И свалил восвояси. — Твою ж мать, весь настрой испортил, — Канэко сан чертыхнулся и притянул Серагаки за подбородок. — Ладно, потом отблагодаришь. И первый раз поцеловал. А потом вышел из кабинета, оставив самостоятельно справляться с тем фонтаном чувств, который только что лично вызвал. Отношений как таковых не было. Просто Аоба пообещал, что останется с Коджаку при любых обстоятельствах. Случайный перепих не был включён в его обязанности, но боссу просто не хватало времени на женщин, вот и приходилось так спонтанно снимать напряжение. В туалете клубов, в зале совещаний, в рабочем кабинете и на заднем сидении служебного автомобиля. Они предпочитали об этом не говорить друг с другом, будто взаимное самоуничтожение происходило не с ними, будто бы они смотрели на себя со стороны. А все грехи оседали где-то на стороне, как было с портретом небезызвестного Дориана Грея. Всё чаще Аоба просыпался в постели кумичо и проклинал себя за безотказность и слабость. Он понял, что черта дружбы была переступлена примерно две-три недели назад, и оттого чувствовал себя всё хуже и хуже. Хотя казалось, что любить такой извращённой любовью друг друга они начали после уничтожения Овальной башни. — Скажи, Коджаку, что я здесь делаю? Он пожал плечами: — Ты сам сюда пришёл. Помнишь, я предлагал тебе отказаться, пока не поздно? Ты не послушал и то, что происходит сейчас с нами отчасти по твоей вине. — Здорово, — Аоба откинулся на подушки, — теперь я ещё и виноват. А ты не думал, чем это всё в итоге закончится? — Тебя пристрелит чужой снайпер или добьют копы в допросной комнате, как самого приближённого ко мне человека, а меня посадят или убьют, — Коджаку притянул к себе парня. — Никогда не думал, что смогу настолько спокойно сказать тебе такие слова. — Кстати, а что стало с остальными после падения Тоэ? — Минк, к примеру, поставляет нам оружие. Считай, что "Мэри" на самом деле — его подарок. Нойз живёт в Германии, ломает для меня иногда чужие сети, не даром, разумеется. Это всё, что я могу тебе сказать. Аоба промолчал, завернулся в простынь и направился в душ. Коджаку проводил его взглядом до самой двери, тяжко вздохнул и повернулся на другой бок досыпать. *** В два часа дня, дождливого четырнадцатого октября Аобе впервые довелось убить человека руками, без огнестрела — он выполнял роль ведущего снайпера, приставив к боссу трёх лично отобранных телохранителей. Этого оказалось недостаточно, и Серагаки, снявшись с позиции, со всех ног бежал по крышам, боясь не успеть. Чётко выверенный план рухнул в бездну, когда оказалось, что противоположная сторона взяла с собой головорезов на десяток больше, чем предполагалось. С теми, что предпочитали работать в рукопашную, проблем не было, а вот с двух предполагаемых обзорных точек "охотников" нужно было Аобе снять лично. Остался ещё один, предпочитавший работать вплотную. Ноги сами несли к месту, затрачивая ресурсы организма выше нормы раз в пять. И последнее, что помнит Серагаки, как вгонял лезвие армейского ножа в грудь наёмника, который подобрался к боссу непозволительно близко. Тело рухнуло к его ногам, забрызгивая кровью асфальт и одежду. Красные капли, стекая по его лицу и рукам, смешивались с потом и струями дождя и капали в лужи.