Do you feel safe out in the light or is this the place where monsters hide?
You're not such an easy target.
Who are you?
Если тебе постоянно желают смерти, бывает сложно понять, когда это всего лишь чёрная шутка, за которую нужно прописать в морду, а когда - искреннее пожелание. У Чуи всегда были проблемы с распознаванием истинного смысла того или иного «пожелания», потому что порой и пожелания скорейшего выздоровления звучали завуалированным
«надеюсь, ты помрёшь в мучениях», но всё когда-нибудь случается впервые. Вот и он оказался в такой ситуации, когда понять чужой посыл превратно не получилось - изначально не было возможности. Так странно. Когда-то Чуя мечтал научиться читать чужие души, а теперь совсем не знает, что ему делать со свалившимся на голову откровением. Хотя нет, оно даже не свалилось, было выплеснуто ему в лицо. Почти пощёчина, жгучая и хлёсткая. Даже хуже. Хотя куда уж хуже, если дорогой тебе человек говорит подобное в принципе и говорит искренне, от души.
Мысли путаются из-за алкогольного дурмана. Может, поэтому никак не получается прийти к какому-то выводу, решению или принятию. Взгляд прослеживает очередную рубиновую каплю, сорвавшуюся с кромки бокала и упавшую на белоснежный ковёр. Кажется, что это капает кровь и совсем не из бокала, едва держащегося в пальцах свешенной с дивана руки Чуи, а из его сердца. Многие считают, что именно этого органа в его грудной клетке нет. Может, и так. Чуя думал, что так. Но почему тогда так больно? Откуда вообще эта боль? Он всегда был таким эмоционально закрытым в плане личных отношений, так какого же чёрта? Какого, мать его, чёрта?
Не то чтобы Чуя рассчитывал на что-то серьёзное, долгоиграющее. Он вообще ни на что не рассчитывал. Дазай никогда не казался ему человеком, подвластным чувствам, страстям. Сам Чуя тоже не сразу понял, что увяз в этом опасном болоте. Как люди вообще распознают любовь? Спроси любого, и начнётся сопливый бред про бабочек в животе и звёзды в глазах. У Чуи ничего такого не было. Хотя нет, звёзды в глазах бывали. От хорошего, крепкого удара в скулу, если пропускал. Они с Дазаем ведь постоянно собачились, дрались и пытались подставить друг друга. С первой встречи невзлюбили друг друга: две противоположности. Внутри Чуи было слишком много эмоций. Внутри Дазая всегда была одна лишь пустота. Всепоглощающая, вечно голодная тварь, она пожирала всё на своём пути. Изжирала изнутри собственного хозяина.
У Дазая было много масок. Чуя никогда не видел на его лице настоящих эмоций. За исключением, быть может, жажды крови или довольного оскала, когда очередной план Дазая воплощался на их глазах в жизнь в мельчайших подробностях. Дазай всегда всё предусматривал. Но почему-то смерть своего обожаемого Оды предугадать не смог; как и предотвратить. И столько было по этому поводу эмоций: подлинных, искренних, бурлящих, что увидевшему было впору захлебнуться. Чуя и захлебнулся. Только это произошло не сразу. Постепенно.
- Неудачник, - звучит хрипло, зло, насмешливо.
Бокал летит в стену. Разбивается вдребезги. На кремовых обоях остаются яркие алые потёки. Плевать.
Чуя никогда не понимал этой странной привязанности.
Ему Ода не нравился. Весь такой светлый, правильный. Чёртов чистоплюй. Работал в Портовой мафии, а все речи только и были о том, как остаться незапятнанным и выбраться из-под контроля Мори. Чуя не доверял этому человеку и старался присматривать за ним. Предать может любой и в любой момент. Это Чуя хорошо уяснил, когда ему всадили смазанный ядом нож между рёбер. И кто? Человек, которого он считал и называл своим другом. Которого защищал. Ради которого, возможно, мог бы и жизнь отдать. Не сложилось.
Поэтому он старался быть в курсе всех событий, в которых оказывался замешан Ода, и по мере возможностей мешал его встречам с Дазаем. Тот если и понимал, видел его манипуляции, вида не подавал. Чуя всё ждал, когда же Дазай сорвётся и поинтересуется, какого чёрта происходит. Строил планы, как развеять чужие подозрения, да не больно-то выходило. Ссориться с Дазаем не хотелось, но после того, как Чую вызвал к себе Мори и завуалировано попросил проследить за тем, чтобы его подопечный поменьше контактировал с «вольнодумцем», жить стало чуточку легче. Чуе было проще преследовать собственные эгоистичные цели, когда он мог свалить все причины и мотивы на Босса, скрывая таким образом своё, личное.
Правда, то, что это «личное» вообще существует, цветёт пышным цветом, Чуя понял лишь в тот момент, когда вернувшийся с миссии Акутагава сообщил, что Дазай сбежал. И если у шестёрок, когда информация расползлась, ещё были сомнения в побеге одного из Руководителей Исполнительного комитета - ещё бы, это ведь сам Дазай Осаму, тёмная легенда Портовой мафии - то у верхушки власти никаких сомнений не возникло. Мори тогда сразу собрал всех Руководителей, чтобы передать информацию. На Акутагаву смотрел так, будто раздумывал, не стоит ли вновь ввести моду на казнь гонцов с плохими вестями. Чуя в тот вечер напился вдрызг. Хлестал дорогущее вино словно воду, а в голове крутилось... Нет, не имя Дазая и не проклятия в его сторону. Ненавидел Чуя чёртового Оду Сакуноске.
Командир команды зачистки, отправившейся на место событий, где столкнулись двое одарённых, наделённых одной и той же способностью, поведал в своём отчёте, что противник Оды умер быстро и почти безболезненно. Пуля в сердце, и готово. Славно. Вот только...
- Что ж ты-то, сука, не захлебнулся сразу своей кровью, - шипел в пустоту своей квартиры Чуя, всё проклиная и проклиная того, кто навешал-таки Дазаю лапши на уши, как они с Мори и опасались.
Вот тогда-то Чуя и осознал, как, оказывается, был зависим от Дазая, и что зависимость эта заключалась не только в их дуэте в роли «Двойного Чёрного». И не было никаких идиотских бабочек, не было звёзд перед глазами. Чуя понял, что скучает по ругани. По дракам. По подлым ударам. По мерзким ухмылкам. По специфическому запаху бинтов, пороха и крови, пропитавшему Дазая насквозь. Не хватало взаимных оскорблений, сбитых костяшек и постоянных гнусных насмешек. Не хватало произнесённого хриплым голосом Акутагавы:
«Накахара-сан, Дазай-сан, Мори-доно вызывает вас к себе». Не хватало инструктажей, перепалок и нотаций Мори по этому поводу. Не хватало... Дазая.
Они встретились спустя четыре года, и едва ли удачно. Чуя не перебесился за прошедшее время. Дазай, как оказалось, не остыл тоже. Место встречи изменить нельзя, так говорят. Чуя прочувствовал всю иронию, когда по воле судьбы забрёл во время своей небольшой выходной прогулки на кладбище. Он что-то слышал от Хироцу-сана о том, где захоронили Оду, но никогда не был на его могиле лично. Ещё бы, зачем ему это? Он мог бы, конечно, раздробить надгробие и усыпать его крошевом землю со словами
«вот так, сволочь, ты разрушил мою жизнь», но это было бы слишком мелодраматично и позорно. Руководитель Исполнительного комитета Портовой мафии занимается вандализмом и надругательством над мёртвыми? Не в этой жизни. Чуя и свою репутацию марать бы не стал, и на репутацию Мори не посмел бы бросить тень.
Дазай был удивлён, когда увидел его. Только заметил, отреагировал не сразу. Сидел в тени зеленеющих деревьев и любовался безоблачным небом, опираясь спиной и затылком о надгробную плиту. Руки в карманах лёгкого кофейного цвета плаща, так похожего на плащ Оды. На губах - почти мечтательная улыбка. Наверное, именно она и вывела Чую из себя. Всё это время он, сам того не желая, переживал и волновался о судьбе Дазая. Он знал, что Мори не пустил по его следу ищеек и не назначил награду за его голову, но что-то подсказывало, это лишь вопрос времени. И что если Мори решится-таки убрать бывшего преемника с шахматной доски своих планов, отправят за чужой головой его, Чую. Кто как не он смог бы просчитать все шаги и действия того, кого когда-то понимал с одного вздоха?
Обошлось. Или нет. Как посмотреть.
Потому что они чуть не устроили драку. Как оказалось, Дазай продолжал трепетно беречь память о своём чистоплюе-дружке. Понадобилась всего пара слов, чтобы его взгляд потемнел, а губы сжались в тонкую нить. Чуя уже и сам не помнит, что наговорил тогда. Наверное, вылил на Дазая много яда. Как только не захлебнулся, пока всё это копилось внутри него? Зато он помнит, как длинные костлявые пальцы вцепились в ткань его жилета, дёргая на себя, и как к горлу прижалось лезвие складного ножа. Помнит, как смотрел в потемневшие почти до черноты глаза Дазая и вжимал дуло снятого с предохранителя пистолета чуть ниже чужого сердца под углом вверх, чтобы в случае выстрела пуля пробила его по диагонали насквозь.
- Не смей марать его имя своим поганым языком, а то я ведь и вырезать его могу, - прошипел тогда Дазай ему в лицо, нависая всем собой, подавляя своей тенью.
- Боже-боже, - насмешливо оскалился в ответ Чуя, плотнее прижимая дуло к его груди. - А твои дружки из агентства в курсе, какие нехорошие вещи ты умеешь делать? Ах, да, они и понятия не имеют, верно? Мори-доно сказал, кто-то хорошо подчистил твоё личное дело. Ты теперь весь такой образцовый гражданин с чистыми руками. Просто копия своего сдохшего дружка. Только душок остался прежним, Дазай. Ты провонял кровью, пропитался ею и никогда от неё не отмоешься.
Он тогда ударил Дазая под рёбра, заставив отшатнуться, развернулся на каблуках и ушёл первым, не оглядываясь. Кто бы что ни говорил, а чувство меры было Чуе известно. Убить друг друга на могиле того сдохшего лицемера? Увольте. Чуя предпочёл месть. Дазай разрушил его жизнь, когда ушёл из Портовой мафии. Чуя решил отомстить и разрушить его жизнь в ответ.
Это было не так уж и сложно. Дазай так трясся за шкуру Ацуши, что было сущим удовольствием координировать действия Акутагавы, который, к тому же, испытывал к оборотню личную неприязнь. Может, на этой почве они с ним в итоге и сблизились, став если не друзьями, то хорошими приятелями. Потому что уход Дазая, как и его переход на «светлую сторону», встал костью в горле им обоим. Это был лишь вопрос времени: когда новоявленный детектив допустит ошибку, промах. Наблюдая за ним, Чуя презрительно кривился. Рождённый гением, Дазай явно растерял часть своих драгоценных мозгов из-за всех тех попыток суицида, которые устраивал себе десятками. Как можно было так подставиться? Как можно было одним махом создать вокруг себя столько рычагов давления?
- Наверное, это сдохший дружок заразил его своей тупостью, - ухмылялся Чуя, расплываясь по барной стойке и глядя мутными глазами на сидящего рядом Акутагаву. - Тот тоже весь такой за честь и справедливость был, паршивая овца в волчьей шкуре, а как детишек поджарило, так и забыл разом про все свои принципы. Это было так просто, так чертовски просто: заставить его действовать. Как конфету у ребёнка отобрать.
- Если бы у меня в детстве кто-то попытался отобрать конфету, я бы оторвал этому человеку руку, - негромко ответил Акутагава, катая вишнёвый сок в своём стакане.
Чуе тогда стало так смешно, что он свалился бы со стула в приступе пьяного хохота, не подхвати его за пояс и плечи чёрная лента «Расёмона».
А на следующий день было уже не до смеха, и дело было совсем не в похмелье. Дело было в свалившейся им всем на головы Гильдии, из-за которой пришлось на время позабыть о своих обидах. Мафия и детективы заключили альянс. Пришлось работать вместе, заталкивая межличностные склоки на самые дальние полки. И не сказать, что так уж плохо получалось. Что, вероятно, бесило всех мафиози - не только Чую - ещё сильнее.
Столкнувшись с Дазаем на поле боя, Чуя впервые за долгое время ощутил безграничную свободу и затопившую его лёгкость. Он никогда никому не говорил, но порой «Порча» пугала его. Он не хотел умирать в огне собственной способности, а без контроля со стороны пользоваться ею было невозможно. Чуя невольно чувствовал себя в клетке. Ему никогда не нравились ограничения, но из-за ухода Дазая он был вынужден прекратить использовать «Порчу», хотя порой она была бы весьма и весьма кстати. Оттого так сладко было вновь отдаться туманящей разум силе, одновременно ласкающей и разрывающей тело изнутри на куски. Оттого так горько было прийти в себя в штабе, увидеть безразличный к страданиям его измученного тела белый потолок и понять, что ничего не изменилось. Даже стало хуже, ведь Дазай в который раз напомнил, как было когда-то и могло быть в настоящем, и как никогда уже не будет.
А потом случилось то, что совсем выбило почву из-под ног Чуи. Это произошло примерно через месяц после победы над Гильдией. Однажды ранним утром Дазай заявился в штаб Портовой мафии и, спокойно пройдя мимо всех постов ошеломлённой таким поворотом дел охраны, зашёл в лифт, который вёл только в одно место: кабинет Босса. Он вышел оттуда спустя полтора часа или около того. На его плечах вновь красовался чёрный плащ. Чуя не знает, какое у него было выражение лица в тот момент, когда Коё передавала эту информацию остальным, но непробиваемый Акутагава отшатнулся от него с таким видом, будто был готов в любой момент выпустить на волю «Расёмон» ради защиты себя и остальных членов Исполнительного комитета.
- Я пройдусь, - прорычал Чуя, едва не снося к чертям двери конференц-зала.
А спустя минут сорок он чуть не разнёс в пыль кладбище, куда приехал, ведомый инстинктом, и где у заросшего травой надгробия увидел сгорбленную фигуру в чёрном. Дазай что-то беззвучно шептал губами, сверля пустым взглядом надпись - имя своего дружка - на сером камне. Чуя разбил эти губы в кровь, без слов налетая на
бывшего напарника и сбивая его с ног. Они тогда оставили много следов на телах друг друга. Гематомы цвели пышным цветом. У Чуи оказалась разодрана в мясо скула. Дазаю он сломал запястье.
- «Двойной Чёрный» снова вместе. Ну разве это не прекрасная новость?
Мори смотрел внимательно, цепко. В самую душу. И смотрел не на красующегося гипсом Дазая - забавно, это почти стало его визитной карточкой - а на Чую. Будто тот подвёл его, в чём-то провинился, расстроил. Хотелось огрызнуться. Хотелось спросить, что случилось с чужой паранойей, если Мори принял
предателя обратно, да ещё и на прежнюю должность. Но такой дерзости Чуя не позволил бы себе и на эмоциях. Мори Огай был для него примером для подражания, нерушимым авторитетом, и не хотелось вновь становиться в его глазах тем вспыльчивым наглым подростком с ветром в голове, каким Чуя когда-то попал в Портовую мафию, считая себя всесильным лишь из-за своей природы. Грош ей цена, если не пользоваться мозгами. Это Мори объяснил ему в первую очередь, и Чуя запомнил этот урок навсегда.
- Прекрасная, - криво улыбнулся Чуя. - Великолепная. Восхитительная. Я вот-вот умру от счастья, Босс.
Дазай покосился на него, но ничего не сказал. Мори прищурился, но, видимо, что-то такое прочёл в его глазах, потому что проигнорировал эту шпильку и отдал им папку с первым совместным заданием.
И началась
«эра великого молчания», как называла это с тихими смешками Коё за его спиной. Потому что Чуя молчал в присутствии Дазая, игнорируя его. Всегда. Невзирая на какие бы то ни было обстоятельства за исключением моментов во время миссий или совместной работы, когда нужно было передать координаты или сообщить какую-либо информацию. Дазай координировал его через наушник или шёл с ним лично, и ведя за собой, и прикрывая спину, но если тема не касалась работы, Чуя игнорировал все его вопросы, не отвечал. Дазай вскоре и спрашивать перестал. Возможно, это как-то связано с тем случаем, когда он насмешливо поинтересовался, что произошло с Чуей, пока его не было, из-за чего
«коротышка в шляпке так изменился», и Чуя без лишних слов заехал ему по рёбрам. Три из них треснуло. Вот и поговорили.
Вновь сближаться они начали как-то незаметно для Чуи. Совсем незаметно, если говорить откровенно. Просто Чуя в какой-то момент осознал, что они сидят вместе в баре, и он смеётся над шуткой Дазая. Смеётся негромко, но искренне, заливисто. И списать бы всё на алкоголь, да только это был его первый бокал вина, а с одной порции его никогда не уносило. Даже паника какая-то странная накатила. Чуя вдруг чётко увидел всю картину прошедших дней и понял, что за целый год после стычки с Гильдией они с Дазаем невольно пришли к тому, с чего когда-то всё и началось. «Эра великого молчания» закончилась. Совместные задания вновь начали приносить свой комфорт и удовольствие. Постепенно наладилось личное общение.
«Довериться или нет?» - всё раздумывал Чуя, пристально следя за Дазаем.
Он видел и лживые улыбки, и новые маски, и тонкие нити манипуляций, раскинувшиеся во все стороны от Дазая, будто тот был пауком в человеческом обличие. Дазай... Почти не изменился после того, как ушёл. Он был всё таким же тёмным, прогнившим насквозь. Он так же пах: бинтами, кровью и порохом. В отношении Чуи тоже ничего не изменилось. Дазай всё так же подкалывал, пытался задеть, выводил на эмоции и не убегал от драк, принимая удары Чуи как будто даже с радостью. И Чуя если не доверился, то начал постепенно ослаблять свою защиту, подпускать немного ближе. Они ведь напарники, верно? «Двойной Чёрный» снова в деле и всё такое. Почему нет?
Ответ на этот вопрос Чуя получил в тот день, когда у них была запланирована миссия по зачистке, а Дазай вдруг не вышел на связь. На телефон он не отвечал. Никаких сообщений Чуе через третьих лиц не передавал. Это означало, что что-то случилось. Но что? Чуя отмёл все возникшие в голове варианты как несостоятельные и как раз раздумывал, пойти слить прокол бинтованной морды Мори, чтоб неповадно было, найти Дазая и набить ему эту самую бинтованную морду или просто отправиться на миссию одному и выпустить там пар, как в конференц-зал вплыла Коё. Отметив его убийственную ауру, она со смешком заметила, что Чуя выглядит, как в тот день, когда узнал, что Дазай покинул мафию, и поинтересовалась, что же его успело так разозлить с утра пораньше. Эти слова запустили цепочку ассоциаций, и взгляд Чуи тут же впился в календарь, пришпиленный к стене одним из ножей Гин. Ну, конечно. И как он мог забыть?
На чёртово кладбище Чуя мчался на новеньком чёрно-оранжевом байке с целью найти Дазая среди могил и навсегда оставить его там. Годовщина. Чёртова годовщина смерти дружка Дазая, на могиле которого тот чуть ли не целыми сутками разводил сопли. Как же это бесило. Как сильно бесило! Чуе было наплевать, что Дазай продолжает таскаться на кладбище - лучше так, чем постоянно вылавливать его из реки - но его до красной пелены перед глазами вывел из себя тот факт, что Дазай посмел проигнорировать их миссию. Зачистку, приказ о которой отдал сам Мори-доно. Это просто немыслимо!
- Ты совсем охренел, мумия? - прорычал он, подлетая к сидящему возле надгробия Дазаю и с ходу отвешивая ему затрещину.
И как-то даже растерялся, когда Дазай завалился на бок от силы удара, никак не отреагировав. Присел перед ним на корточки и дёрнул голову вверх за волосы, пытаясь понять, дрыхнет Дазай, что ли, или просто делает вид, чтобы вывести его из себя. Вот только бледное лицо, посиневшие губы и едва-едва уловимое дыхание, как и выпавший из разжавшихся пальцев Дазая пустой блистер, дали понять, что ни о каком сне не может быть и речи. Если только о коме, в которую свалилась Белоснежка, наевшись отравленного яблока. Чуя никогда не думал, что узнает, каково ощущать пальцами горло Дазая изнутри в попытках вызвать у него рвоту и как сложно гонять на байке, пытаясь при этом удержать сидящую перед тобой безвольную шпалу, которая своей тупой лохматой башкой закрывает весь обзор.
На зачистку он в тот день отправился один. Дазая сумели откачать. Врачи промыли желудок. Мори - мозги. О чём эти двое разговаривали, так никто и не узнал, но Дазай вышел из больницы помятым и каким-то тусклым. Что не остановило Чую, который встретил его в холле и приказал следовать за ним. Вместе они отправились в один из усиленных тренировочных залов для одарённых. Вместе их оттуда и вынесла спустя три часа бригада медиков под руководством Коё, которая только и делала, что тяжело вздыхала и нежно поглаживала Чую по голове, не обращая ни малейшего внимания на то, что рыжие волосы мокрые от пота и крови. У Чуи даже сломанные рёбра стали меньше болеть. Было приятно, что спустя годы Коё всё ещё на его стороне, понимает без лишних слов все его метания и не собирается читать нотации, потому что прекрасно осознаёт, как Чуе тяжело с таким отбитым на голову напарником, абсолютно не понимающим человеческой речи.
- Ты слишком вспыльчивый, Чуя. Тебе стоит походить на терапию. Управление гневом и всё такое. Ты стал даже более диким, чем раньше. Тебе слово не скажи, тут же рычишь и бросаешься, словно неразумное животное.
Никто в здравом уме не устроил бы их не то что в одной палате, а даже на одном этаже. Не то чтобы это помешало Дазаю прискакать к нему с гипсом на ноге и костылём подмышкой, усесться на стул для посетителей и начать отсвечивать своим разбитым лицом с заплывшим правым глазом. Отделали они друг друга знатно. Чуя едва мог дышать из-за фиксатора на рёбрах; да и сломанный нос мешал. В таком состоянии о миссиях придётся позабыть на какое-то время. Чуя бы почувствовал укол совести, если бы не знал, что его ожидает бумажная волокита. Отчётов и прочих документов за время предыдущих миссий накопилось столько, что и за время на больничной койке не разобрать. Отделаться бы только для начала от Дазая, чтобы не мешался и не отвлекал.
- Свали, - хрипло потребовал он.
- Почему ты спас меня? - вдруг непривычно серьёзно спросил Дазай.
В палате повисла звенящая тишина. Чуя знал, что одной просьбы убраться куда подальше не хватит, но и подумать не мог, что Дазай вдруг решит поговорить на душещипательные темы. И на какие? Сначала он посмотрел на Дазая с недоумением. После - с раздражением. Следом - со злостью. И, вероятно, эта злость была достаточно красноречива, потому что Дазай пусть и не отодвинулся, но напрягся так, чтобы быть готовым в любой момент увернуться от летящей в его голову ноги или тумбы - как карты лягут.
- Серьёзно? - только и смог выдавить из себя Чуя, в раздражении вскинув брови.
Потому что этот вопрос был... Не тупым, нет.
Бессмысленным. Умеющий читать людей, видящий их насквозь, Дазай спрашивал, почему Чуя спас его? Это же очевидно. Потому что Дазай проигнорировал приказ Мори. Потому что Дазай подставил его, Чую. Потому что Чуя хотел разбить ему за всё это лицо, что и сделал, как только идиот оклемался. Потому что, несмотря на всю свою тупость, Дазай - чёртов гений и имеет свою цену в глазах Мори. Чуя не мог позволить ему умереть, не мог так подставить своего Босса лишь из-за личной неприязни. К тому же, вся неприязнь Чуи до сих пор была по большей части направлена на Оду, и это тоже было причиной спасения. Позволить Дазаю сдохнуть на могиле своего дружка и пересечься где-то там в Аду? Ну уж нет. Не в его смену.
А ещё Чуя спас его, потому что эгоист. Однажды он уже потерял Дазая. Тот ушёл, перечеркнув всю его жизнь, и Чуя не собирался допускать этого вновь. Он не собирался привязывать Дазая к себе или искать способы привязать его к мафиозной семье, раз уж даже у Мори не вышло в своё время. Вместо этого он хотел взять от вернувшегося Дазая всё, что смог бы: с грубой силой и без. И не сказать, что у него не получалось. Они с Дазаем вновь были коллегами, напарниками, приятелями. Они вместе гуляли по городу, сидели в барах, ходили на миссии, пинались под столом в конференц-зале во время совещаний и стояли плечом к плечу пред очами Мори, выслушивая очередной инструктаж для секретной вылазки к чёрту на рога. И всё было бы отлично, просто великолепно, если бы только призрак Оды не маячил между ними, не продолжал тянуть к Дазаю свои цепкие лапы.
- Он сдох, - вместо ответа обронил в повисшую тишину Чуя, пристально глядя в глаза Дазая, который мгновенно понял, о ком речь, и заледенел взглядом. - Сдох, потому что должен был это сделать. Неважно, какие там у него были личные мотивы и причины, взгляды на жизнь и цели. Он сам впутался в мафию; сам принёс Мори-доно клятву, вверил в его полное распоряжение свою шкуру. Жизнь людей в мафии принадлежит не им, а Боссу. Если Мори-доно скажет умереть, значит, мы умрём. Это и есть доверие и преданность, вера в своего лидера. Если отдан такой приказ, значит, так нужно, так важно, так выгодно и должно быть исполнено. На этом строится иерархия. Ода был идиотом, пытался усидеть на двух стульях разом. Его жизнь за лицензию, одна жизнь за благо для всей организации - приемлемая и разумная цена. Потому что это был план нашего Босса. Мори-доно сказал мне однажды:
«Лидер развивает своих подчинённых и находит им достойное применение. А при необходимости использует их и избавляется от них». Именно так он и поступил, чтобы получить желаемое. Ты должен принять это, понять. Не можешь понять - в чём я сильно сомневаюсь - тогда смирись.
- И что? - холодно усмехнулся Дазай, глядя на него так, как обычно смотрел на своих жертв перед тем, как приступить к пыткам. - Если Мори-сан прикажет сдохнуть
тебе, ты послушаешься?
- Если таков будет приказ Мори-доно, - в тон ответил Чуя, пристально глядя в потемневшие глаза, так похожие своим цветом на запёкшуюся кровь.
После этого Дазай резко поднялся и покинул его палату. Больше он не заходил. Они не виделись всю неделю, которую провели в больнице, а после Чуя выписался и отправился в штаб, где ему тут же выдали три папки с миссиями и обозначенным сокращённым сроком выполнения: ответные меры Мори, которому Чуя на пару с Дазаем успел изрядно потрепать нервы.
Чуя справился, разумеется. Не мог не справиться, ведь это было в его же интересах. Не хотелось вновь разочаровывать Босса и хотелось загладить свою вину за все те выходки, что были устроены в порыве эмоций. Отчитавшись после лично и почувствовав изрядное облегчение от едва заметной одобрительной улыбки, скользнувшей по тонким губам Мори, Чуя с чистой совестью отправился домой. Чтобы обнаружить на диване своей гостиной пьяного Дазая, а на кофейном столике рядом с ним - открытую бутылку дорогого вина, стащенного из «золотых» запасов.
Тогда-то они впервые и переспали.
Это произошло спонтанно. Уставший Чуя решил не устраивать очередную потасовку. Отмокнув и чуть успокоившись в горячем душе, он переоделся в домашние штаны и чёрную футболку и вышел обратно в гостиную. Дазай окинул его пристальным с проблесками пьяного веселья взглядом и заявил, что Чуя похож на заёбанного выпускными экзаменами школьника. Чуя без лишних излияний показал ему средний палец в ответ и упал в огромное мягкое трепетно обожаемое им кресло, прихватив с собой открытую Дазаем бутылку, в которой осталось ровно столько, чтобы его развело на пустой желудок и уставшую голову. И стоило только этому произойти, Дазай вдруг оказался слишком близко. Непозволительно близко.
Чувствуя чужие губы на своих губах, Чуя не анализировал происходящее, не пытался найти двойное дно и то, чего нет и не могло быть в этих прикосновениях. Он знал, что это очередная игра Дазая, понятия не имел, подыгрывает ему или нет, отвечая на поцелуи, но в целом ему было наплевать. Конечно, происходящее не укладывалось в его голове, и Чуя никогда до этого не спал с мужчинами, даже не задумывался об этом, но это едва ли его остановило, когда он спихнул Дазая со своих коленей, поднялся из кресла и потянул его в спальню. Он ведь хотел, собирался взять от Дазая всё, что тот предложит ему, позволит взять, и если Дазай вдруг решил позволить урвать кусок и с этой стороны, Чуя не собирался отказываться.
Секс с Дазаем оказался... Странным. Непривычным. Немного неловким. Болезненным. Дазай то притихал, то срывался на вздохи и стоны. То обмякал под прикосновениями, то судорожно цеплялся за плечи, тянул на себя и льнул всем телом. Иногда они встречались взглядами, и в глазах Дазая Чуе мерещилась хищная тьма. Иногда, перехватывая взгляд мутных карих глаз, он обнаруживал в них лишь привычную пожирающую своего хозяина пустоту.
Чуя и сам разрывался меж двух огней. С одной стороны, ему хотелось отыграться и сделать Дазаю больно. Тот ненавидел физическую боль, и Чуя мог бы заставить его
кричать, так уязвим был пьяный дезориентированный Дазай в его руках. Но стоило снять с его тела бинты, увидеть шрамы, и вдруг захотелось зализать каждый из них; как животное, что проявляет так свою заботу и ласку. Из-за этого Чую штормило и ломало. Он был пьян и не поспевал за своими мыслями, желаниями. То больно кусал за ключицы, то мягко целовал шрамы от ножевых на рёбрах. То впивался пальцами в бёдра, оставляя свои отпечатки, что под утро расцветут тёмно-фиолетовым и синим, то скользил подушечками пальцев по тазовым костям так нежно, что Дазай переставал дышать.
- Давай же, - сипло прошептал Дазай, когда стало совсем невыносимо.
Он не был полностью возбуждён. Чуя тоже. И дело совсем не в алкоголе или проблемах с потенцией. Просто хотели они друг друга не так, как хотят обычные люди, и дело не в половой принадлежности или сексуальном восприятии. Чуя взял его, конечно: медленно, осторожно, болезненно для обоих. После долгой неловкой растяжки. Насухую, потому что никакой смазки у них под рукой, разумеется, не было. Проталкивался в горячее нутро медленно, миллиметр за миллиметром, и тесно было на грани с болью, и Дазай вгрызался ему в ключицы, и жаркая испарина прошибала из-за охватившего напряжения, не позволяющего даже нормально вдохнуть.
Но всё это было не то. Простой физический контакт не вёл к какому-то откровению или святому озарению. Лишь простая физиология и животная природа людей, заложенность к спариванию ради воспроизведения потомства.
Чуя занимался сексом, конечно, но лишь ради того, чтобы сбросить лишнее напряжение, перенаправить свою энергию ради разнообразия в иное русло. Это никогда не приносило ему какого-то удовольствия за исключением физического. Было и было. У всех есть и у него тоже. Ничего особенного. Поэтому Чуя не понимал, зачем Дазай довёл до этого, что хотел проверить; и понял лишь в тот момент, когда осторожно повёл бёдрами, делая первый пробный толчок, и Дазай широко распахнул глаза и посмотрел на него с неожиданной для пьяного человека сознательностью. Когда вспыхнувшая на дне его коньячно-карих глаз жадная тьма зыркнула на него голодным хищным зверем.
Чуя
узнал эту тьму. От неё бросило в дрожь. Так на него смотрел Мори в их первую встречу, когда Чуя находился в его кабинете на правах пленного. Во взгляде Босса Портовой мафии горели интерес и жадность, желание присвоить себе столь сильного одарённого. И эта же тьма, эта же вязкая голодная тьма вспыхнула во взгляде Дазая, когда он обхватил Чую руками за шею и притянул к себе для очередного кусачего поцелуя.
«Не может быть», - только и промелькнуло тогда в голове Чуи под воспоминания о том, каким острым и ледяным стал взгляд Дазая в больнице, когда он спокойно признался, что если Мори прикажет ему умереть, он без раздумий сделает это. -
«Этого просто не может быть».
Утром он проснулся в одиночестве. Простыни давно остыли. Подтянувшись на локтях, Чуя достал из верхнего ящика прикроватной тумбы сигареты и зажигалку. Долго курил, задумчиво глядя куда-то сквозь скомканное на коленях одеяло, и всё пытался понять, зачем Дазай устроил всё это. Зачем строил из себя пьяного. Зачем полез с поцелуями. Зачем лёг под него, и что породило ту жадную тьму в обычно безразличных глазах.
Проявленное
собственничество ошарашило, показалось чем-то невозможным, но оказалось, тем не менее, существующим. Когда Дазай начал испытывать к нему нечто подобное? Уж точно не когда они были подростками. И не когда им было по восемнадцать, потому что в то время Дазай увивался вокруг своего драгоценного Оды. Дальше они и вовсе разошлись; не виделись четыре года, а потом ещё год с трудом притирались после возвращения Дазая под крыло Мори. И ведь Дазай всегда знал, что Чуя безоговорочно предан Мори - он никогда этого не скрывал. Так почему именно сейчас это вдруг начало выводить Дазая из себя? Что такого случилось, что он решил попробовать привязать Чую к себе через физическую близость? Звучало невероятно глупо, но иначе интерпретировать случившееся было просто невозможно.
- Я подумаю об этом позже, - выдохнул последнюю порцию дыма Чуя и затушил остатки сигареты о пристроенную на бедро приятно холодящую кожу пепельницу.
«Позже» превратилось в «никогда», потому что их отношения с Дазаем в итоге нисколько не изменились. При следующей встрече они и словом не обмолвились о том, что произошло. Драки, ругань, упрёки, миссии, издевательства, встречи в барах - эта ночь ничего не изменила между ними, и Чуя решил спустить всё на тормозах. Тараканы в голове Дазая явно разрослись и мутировали за прошедшие годы, и разбираться с ними не было никакого желания. Как и с причинами, по которым Дазай периодически, пару раз в месяц, обнаруживался «пьяным» на его диване. Как и с причинами, по которым Чуя, напиваясь на самом деле, позволял увлечь себя в постель, где раз за разом оставлял на податливом теле новые метки и пытался стереть своими прикосновениями старые. Он не пытался забыться и не надеялся, что алкоголь смажет память. Он просто привычно расслаблялся после работы посредством любимого напитка, а тот факт, что Дазай зачем-то лез под руку, всегда первым забираясь на его колени и прижимаясь к сухим губам, пахнущим терпким вином... Что ж, Дазай сам этого хотел. Чуя не отказывался, потому что хотел тоже. Незачем было лгать об этом.
Они постепенно втянулись в процесс. И это Чуя тоже заметил, понял не сразу. Просто в какой-то момент осознал, что Дазай в его постели уже пятый раз за месяц, а прелюдия растянулась почти на час. Что он откровенно плавится от сухих поверхностных поцелуев в губы и от того, как они прижимаются друг к другу лбами, деля один воздух на двоих. Что между ними до сих пор нет никаких преград, и под преградами подразумеваются презервативы и смазка. Без последней каждый раз особенно муторно, болезненно, долго, и Чуя неожиданно для себя осознал, что причина, по которой Дазай не озаботился комфортом своей задницы - Чуя принципиально не собирался брать это на себя - заключается в том, что без смазки всё не только сложнее, но и
дольше. Дольше растяжка, дольше их близость и больше порождённых ею прикосновений, соприкосновений кожи с кожей, разделённого на двоих тепла.
- Придурок, - едва слышно прошептал он Дазаю за ухо, вжимаясь губами в солёную от испарины кожу.
Если задуматься, это было первым и единственным, что прозвучало во время их секса, потому что они оба предпочитали молчать, показывая свою странную привязанность прикосновениями, доказывая её действиями, поступками, решениями. Дазай тогда на мгновение замер, а после - в отместку, не иначе - впился зубами в его шею. Остался жутковатый след. Коё, к которой Чуя пришёл, чтобы замаскировать это безобразие, не стала насмешничать лишь потому, что не хотела погрома в своих покоях. А Чуя обязательно бы этот погром устроил. Вроде бы уже не подросток, молодой мужчина - пора повзрослеть, научиться сдержанности, а всё такой же вспыльчивый мальчишка, каким она приняла его под своё крыло.
Время текло неспешно, размеренно. Прошёл ещё год. Затем второй. Чуя и Дазай всё так же работали вместе. Всё так же ненавидели друг друга на словах, пытались подставить, насмешничали и издевались друг над другом. Дазай продолжал задерживать деактивацию «Порчи». Чуя в отместку оставлял трещины на его рёбрах и гематомы на скулах. Они продолжали вместе бродить по закоулкам Йокогамы, вместе выпивали в барах и порой творили на пару глупости, чтобы немного встряхнуть детективное агентство, в котором один только Ацуши всё никак не мог поверить и принять то, что Дазай вернулся в Портовую мафию.
Скучно не было. С Дазаем вообще никогда скучно не было. Может, именно поэтому Чуя и предпочёл закрыть глаза на то, что Дазай появляется у него всё чаще и уходит поутру после их совместных бессонных ночей всё реже. Было даже что-то приятное, умиротворяющее в том, чтобы стоять в тишине раннего утра у окна, пить несладкий кофе со сливками и знать, что за столом с кружкой горячего чёрного чая, терпко пахнущего кардамоном, сидит Дазай. Сидит в одних только брюках, не пытаясь скрыть многочисленные шрамы под бинтами: своеобразное доверие. От этого становилось по-странному спокойно на душе.
А потом всё полетело к чертям. Полетело предсказуемо, но всё равно неожиданно. Это случилось две недели назад. На календаре - очередная годовщина смерти Оды, а у вернувшегося в собственную квартиру Чуи - заливающий плитку ванной кровью из свежих порезов на запястьях Дазай. Дазай со складным ножом в пальцах, которым когда-то грозился вырезать ему язык, шальным блеском в мутных глазах и наигранно жизнерадостным
«а вот и Чибикко-кун вернулся!». Дазай, который явно не ожидал его так рано, ведь Чуя должен был вернуться только после полуночи, из-за дел в штабе, которые неожиданно разрешились без его непосредственного участия.
Ярость. Вот что затопило Чую при виде изрезанных запястий, бледных пересохших губ, тёмных теней под глазами и померкшей, матовой радужки прикрытых тяжёлыми веками глаз. И ярость эта была настолько крепкой, хорошо выдержанной, что он даже не смог сдвинуться с места. Только смотрел на Дазая потемневшими до синевы глазами и сжимал и разжимал кулаки, отчаянно желая врезать по чужому лицу и не находя, совсем не находя для этого никаких сил. Его будто придавило к земле гравитацией. Смешно. Просто смешно.
Всё ведь было так хорошо. Великолепно. Превосходно. Просто восхитительно. Чуя никогда не думал о том, что у них с Дазаем. Не пытался придумать какие-то трепетные чувства, присвоить происходящему определённый ярлык. Он просто знал, что почему-то стал важен, почти жизненно необходим Дазаю, как знал и о том, что в глубине души всегда, с самого детства нуждался в нём сам; в пустоте Дазая, которая уравновешивала его хаос, изжирала то, что грозилось уничтожить самого Чую изнутри. Они были как инь и ян и всё в этом духе. Дазай набегался, набунтовался. Стал взрослее, сознательнее, и вернулся в мафию. Они вновь стали дуэтом, гармония которого неожиданно распространилась и на личную жизнь. Дазай почти поселился у него в квартире. Чуя почти с этим смирился. Всё устаканилось, вошло в свою колею. Детство осталось позади, они оказались во взрослой жизни, и Чуя думал, их обоих всё устраивает. Думал, прошлое осталось в прошлом, освобождая дорогу для настоящего и будущего. Как глупо было ослаблять бдительность. Как глупо было позволять себе надеяться.
- Я тебя ненавижу, - едва слышно, но искренне сказал Чуя, глядя в мутные глаза.
Дазай шало улыбнулся и склонил - почти уронил - голову к левому плечу.
- Если бы можно было обменять твою жизнь на жизнь Одасаку, я бы это сделал.
Пощёчина. Хлёсткая и звонкая, болезненная. Без всякого физического соприкосновения. Чуя не сдержался, сжал косяк так, что тот треснул под его пальцами без всякой «Смутной печали». Развернувшись на каблуках, он покинул ванную, а после и собственную квартиру, по пути набирая номер Акутагавы и сообщая, что его драгоценный сэмпай в двух шагах от смерти, и его жизнь в руках Акутагавы. Тот находился на миссии на другом конце Йокогамы, и Чуя прекрасно знал об этом, когда вешал трубку и садился за руль своей машины. Его это не волновало. Если Дазай так хочет умереть, пусть умрёт. Акутагава не успеет, ни за что не успеет, но Чуя предупредил его и таким образом очистил свою совесть перед мысленным полным укора взглядом Мори. Что поделать, если его любимчик - суицидник? Не Чуи в том вина, и в няньки он не нанимался.
Смешно, но поехал он на проклятое кладбище, где и провёл время до самого захода солнца, стоя перед могилой Оды и пялясь на неё пустым взглядом. Мысли в голове были вязкие, бредовые, спутанные. Чуя пытался, всё ещё пытался понять, что в этом парне такого особенного. Вёл с ним мысленный монолог, угрожая, умоляя, требуя, чтобы тот оставил Дазая в покое, перестал терзать его душу, перестал являться в кошмарах. Срывался на него, в воображении разбивая лицо, ломая кости, раздавливая в пальцах ещё бьющееся сердце, пока Ода захлёбывался собственной кровью. С кривой усмешкой на губах обещал, что если Дазай откинется, Чуя из кожи вон вылезет, но добьётся, чтобы идиота похоронили на каком-нибудь пустыре, где его кости будут вечность гнить в одиночестве. Никакой соседней с Одой могилы. Никаких цветов на годовщину и никаких случайных посетителей. Безымянная могила для великого, о которой будет знать только Чуя, что до конца своих дней будет приходить к ней раз в год и плевать на стылую землю.
Настроен Чуя был весьма решительно. Но почему-то сломался, когда на закате ему позвонил Акутагава и сообщил, что попросил Хигучи разобраться, и Дазай теперь в больнице, а в квартире Чуи выломана входная дверь, которую тот по привычке захлопнул во время ухода. Чуя ничего не ответил. Просто захлопнул чёрную раскладушку, убрал её в карман и побрёл в ближайший бар. А оттуда - в другой бар. А оттуда - в другой. К тому времени, как он приполз - почти буквально - в свою квартиру, там уже красовалась новая входная дверь. Задремавший на лестничной клетке шестёрка-посыльный, явно прождавший его несколько часов, протянул конверт с ключами и поспешил удалиться, став объектом полного раздражения взгляда.
Дома Чуя упал на диван в гостиной и отключился. А утром привёл себя в порядок, отправился к Мори и попросил одиночную миссию, чтобы проветрить мозги. То ли удача была на его стороне, то ли у Мори всегда были припасены миссии по зачистке на случай, если кому-то из его подчинённых понадобится «психологическая помощь», но дело для Чуи нашлось. Вот только не помогло. Впервые в жизни не помогло. Чуя выполнил задание, а потом ещё парочку, и ещё. Две недели за работой пролетели незаметно, но его так и не отпустило. Стоило хоть на секунду перестать думать о работе, в голове эхом заевшей пластины начинало крутиться:
«Если бы можно было обменять твою жизнь на жизнь Одасаку, я бы это сделал».
А теперь Чуя лежит на диване своей гостиной и сверлит пустым взглядом темнеющее небо за окном. В его голове полный штиль, тишина равнодушия. И почему всё в его жизни так легко ломается? Каждый раз кажется, что всё фундаментально, а потом оказывается, что фундамент - картон, а стены - рисовая бумага. Начинается дождь, и всё размывается, размывается, размывается.
На календаре восемнадцатое число. До полуночи осталось тринадцать минут. Чуя переводит взгляд на лежащий на кофейном столике телефон. Они с Дазаем не общались, даже не виделись после того инцидента в его ванной, отмытой до блеска к его возвращению. Умница Хигучи, большое спасибо за заботу о хрупком душевном равновесии. Но не поздравить с днём рождения своего напарника, друга, человека, ставшего семьей, наверное, весьма и весьма дерьмово. Даже если всё сложилось вот так.
- Семья, - выдыхает Чуя и медленно садится прямо.
Он пьян. Пьян безнадёжно. Настолько, что вот-вот потеряет сознание. Перед глазами всё расплывается. Расплываются и мысли в голове, не позволяя создать единую цепочку. Семья? Когда это Дазай успел стать его семьей? Впрочем, к чему лукавить. Он стал ею в тот момент, когда появился «Двойной Чёрный». Чуя привязался, прикипел, открылся настолько, насколько мог. Дазай ответил взаимностью, и пусть их отношения были построены на желании испортить друг другу жизнь, они всё равно были друг у друга. Всегда. Если задуматься, даже тогда, когда Дазай сбежал из мафии, ведь в бою против парней из Гильдии он был рядом и прикрывал спину. Чуя доверил ему свою жизнь, решившись впервые за долгое время использовать «Порчу», и Дазай не подвёл. А потом он вернулся, и стало совсем хорошо. Стало как прежде. Стало ещё лучше. Всё сложилось так, как и должно было быть с самого начала, и да, Дазай был его семьёй. До того, как стал другом. До того, как стал любовником. Ещё до того, как Чуя осознал для себя его важность, ценность.
В голове вдруг проскальзывает шальная мысль. Интересно, почувствует ли Дазай хоть что-то, если
Чуя умрёт? Вряд ли Дазая и того лицемерного барана в волчьей шкуре связывали такие уж тесные отношения. И всё же Дазай наворотил из-за Оды много дел. Из-за него он оставил мафию. Из-за него оставил Чую. Из-за него бросил ему в лицо те ядовитые слова.
Поменять местами? Будь у Дазая выбор? Ценит ли он вообще Чую? Испытывает ли к нему хоть какую-то привязанность? Чуе казалось, что это так, ведь Дазай был рядом. И не просто был, а пытался влезть под кожу, пытался забраться в душу. Они даже сексом всегда занимались лицом к лицу, потому что Дазаю нравилось смотреть в глаза Чуи, читать его эмоции. И свои эмоции Дазай тоже не скрывал. Они были жуткими, тёмными, но
подлинными. В его желании обладать Чуей, присвоить его себе без остатка, не было лжи и лицемерия, лишь грязная человеческая природа. Чуя думал, они понимают друг друга без слов. И вот как всё обернулось.
Пистолеты и ножи припрятаны в самых неожиданных местах квартиры. Паранойя - издержки профессии. Только под подушкой у Чуи пули, а не оружие - спать на твёрдом неудобно. Зато в обивке дивана между мягкими вставками пистолет нисколько не мешается. Достав его и сняв с предохранителя, Чуя какое-то время сверлит пустым взглядом холодящий пальцы матовый чёрный металл, а после тянется за телефоном. Он не уверен, что Дазай ответил бы и на обычный звонок, не то что на видео, но всё равно запускает приложение.
Удивительно, но чёрный экран вскоре загорается светом. Появляется вид на оживлённую улицу и яркие огни витрин, а после Чуя видит перед собой и лицо Дазая. Тот выглядит... Плохо. Тени от недосыпа под глазами такие, что смотреть жутко: будто кто-то взял и размазал чёрную тушь вокруг его глаз. Наверное, у Дазая снова бессонница. Она частая гостья в его жизни. Поделом.
- Выглядишь жалко, Дазай, - заплетающимся языком выдаёт Чуя и насмешливо сверкает глазами. - Но тебе повезло, потому что у тебя есть я, чтобы поднять тебе настроение. До полуночи ещё несколько минут, но я решил преподнести тебе свой подарок заранее. Чтобы в новый год своей жалкой никчёмной жизни ты вошёл с улыбкой на лице. Цени.
- Надо же, кто объявился, - усмехается Дазай, и его глаза оживают. А может, это лишь блики, отсветы огней витрин. - Коё-сан мне все уши прожужжала о том, чтобы я держался от тебя подальше, потому что ты готов убивать взглядом, и она прекрасно знает, кто в этом замешан. А тут ты вдруг звонишь мне и говоришь о подарках. Когда ты вообще дарил мне подарки, Чуя?
- Может, я всю жизнь ждал особого момента, - парирует Чуя и поднимается из-за стола. - Эй, Дазай. Ты ведь знаешь, я тебя ненавижу. Ненавижу так сильно, что порой хочу убить. Меня раздражает в тебе буквально всё, и если бы Мори-доно не ценил так твою потасканную шкуру, я бы давно тебя прикончил. Гравитацию ты обнулишь, конечно, но если уронить на тебя бетонную плиту, твой череп вряд ли не расколется.
- Очень мило, Чуя, - усмехается Дазай. - Такие сильные чувства. Ты будешь счастлив, если узнаешь, что я ненавижу тебя даже сильнее, чем ты меня?
- Я уже знаю, - бросает Чуя, стирая улыбку с лица. И таким тоном, что Дазай по ту сторону связи мгновенно настороженно подбирается. - Ты ясно дал мне это понять, ублюдок. Всю свою чёртову жизнь я просто хотел обрести хоть что-то своё. Всю свою чёртову жизнь я мечтал найти своё место в мире. Хотел, чтобы и моя жизнь была кому-то нужна. Нужна сама по себе, а не потому, что я - сильный эспер, хороший боец, преданный подчинённый и важная фигура на шахматной доске. Говорят, мафиози ошибаются только раз. Почему-то повезло именно мне. Я на своих граблях сплясал уже трижды. Знаешь, почему? Потому что не стоит ставить на хромую кобылу в ожидании чуда. Я поставил на тебя в первый раз, и ты ушёл из мафии, разрушая к чертям всё, что у нас было. Я поставил на тебя второй раз, думая, что оправился после твоего ухода, а ты вернулся и вновь всё уничтожил. Третья ставка была последней, решающей, и как только я позволил себе мысль о том, что всё увенчалось успехом, ты снова всё разрушил, уничтожил, растоптал. Жизнь за жизнь, Дазай? Отлично. Потому что мне настолько осточертело всё это дерьмо, что я уже не выдерживаю. Надеюсь, мой первый и последний подарок на твой день рождения порадует тебя. С днём рождения, Дазай. Желаю, чтобы в новом году жизни ни один твой суицид не удался.
Без лишних драматичных пауз Чуя поднимает пистолет и приставляет к виску. Ему кажется, он слышит громкий окрик, слышит голос Дазая и непривычную панику в нём, но, вероятно, это лишь эхо его воспоминаний, всплывшее в памяти в момент оглушающего выстрела. Едва ли Дазай не принимает всё это за пьяную шутку. Едва ли ему не всё равно, когда он слышит звук выстрела, и изображение смазывается.
Всё вместе занимает доли секунды, а после тяжёлое тело падает на пол, снося кофейный столик, переворачивая его. Слышится звон бьющегося стекла. Пистолет с грохотом проскальзывает по полу в сторону коридора, ведущего к кухне. Телефон разбивается при падении: экран идёт трещинами, и блок питания вылетает. Вокруг головы Чуи растекается красное, отдающее в жёлтом свете бра золотом. Цвета последнего увиденного им заката. Цвета пламени и света первородного хаоса, таящегося у него внутри.
---
Где-то на другом конце Йокогамы недовольные прохожие обходят высокого молодого мужчину, не реагирующего на ропот, ругань и требования отойти куда-нибудь в сторону и не мешаться под ногами. В его правой руке сжат до побелевших костяшек пальцев раскрытый телефон с погасшим экраном. В его обращённых на него глазах, таких живых мгновение назад, всепожирающая мёртвая пустота.
***
Чуя приходит в себя медленно. Сознание затуманено. Голова раскалывается. Печёт в районе виска, будто там глубокая ссадина. Приоткрыв глаза, он смотрит сквозь ресницы на гладь воды, в которой находится его тело. Теперь понятно, откуда это приятное ощущение прохлады и невесомости. Мокрые волосы облепили лицо. А вот это уже не самое приятное ощущение. Поёжившись, он шумно выдыхает. По поверхности воды бежит рябь. Из-за движения рёбер подол домашней футболки колышется под водой и вновь оседает на живот, собираясь крупными складками.
- Очнулся?
Чуть повернув голову, Чуя видит сидящего на полу возле ванны Дазая. Плащ сброшен на пол. Галстук ослаблен. Руки свешены поверх согнутых в коленях ног, и в одной из них - пистолет, из которого был сделан выстрел. Всё это Чуя видит в отражении зеркала, встроенного в дверцу узкого шкафа, внутри которого полотенца, халаты, банные принадлежности и мелкие хозяйственные запасы, аптечка. В этом же зеркале он видит взгляд Дазая, направленный на него: цепкий, немигающий, пристальный.
- Что ты здесь забыл? - хрипло спрашивает он и медленно садится прямо, подтягивая одно колено к груди.
Вода сбегает вниз по шее. Одежда неприятно липнет к телу, но у Чуи нет претензий. Он всё ещё ощущает дымку алкогольного дурмана, которой подёрнут его разум, но трезвость уже возвращается, как и полный контроль над телом. Пальцы касаются виска. Там глубокий порез. Он зашит - понятно кем - осталось лишь наложить сверху ватную подушку и залепить пластырем, чтобы держалось. Чуя всматривается в швы зеркального отражения. Хмыкает. Выглядит так, будто у кого-то жутко тряслись руки.
- Я испугался, - игнорирует вопрос Дазай. Кривит губы в разбитой улыбке. - Смешно, правда? Я. И испугался. Увидел, как ты выстрелил себе в голову, и мозги будто отключились.
- Тебе вечно не угодишь. Вот так и готовь для тебя подарки, - устало вздыхает Чуя и выбирается из ванны, не обращая внимания на полившуюся на пол воду.
- Впервые в жизни мне отказала логика, - продолжает Дазай, будто не слышит его. Только сверлит, сверлит, сверлит пристальным взглядом. - Ты ведь преданный пёсик Мори-сана. Ты бы ни за что не вышиб себе мозги без его приказа. А отдай Мори-сан такой приказ, обстоятельства были бы совсем другими: поле боя или клетка Министерства, но не твоя гостиная и порыв алкогольного опьянения. Хочешь знать, что я почувствовал, верно? Когда вломился в квартиру и увидел красные разводы на стене, твоё тело, лежащее изломанной куклой, и багровый ореол вокруг твоей головы. Ты ведь ради этого всё и затеял. Сейчас я это понимаю. Ты всего-то и хотел, что узнать мою реакцию. Чувствую себя дураком.
- Вино разлилось, да? - не спрашивает, констатирует Чуя, игнорируя чужие слова.
Чувствуя, как изнутри пробирает до костей холод апатии, стаскивает мокрую футболку и отбрасывает её на пол, будто это поможет. Снимает полотенце с крючка на стене.
- Разлилось, - отвечает Дазай. Поднимается с пола, неуклюже, будто ноги отказываются держать. - Ты перевернул стол, когда упал. Бутылка разбилась. Стекло рассекло тебе висок. Пришлось зашивать.
- Дерьмово вышло.
- У меня тряслись руки.
- Я заметил.
- Чуя...
Чуя замирает, когда со спины прижимается тёплое тело. Перестаёт дышать, когда Дазай вжимается лбом в его плечо и судорожно стискивает в своей хватке, будто хочет вдавить в себя, спрятать в клетке своих рёбер рядом с суматошно бьющимся сердцем. Этот барабанный бой отдаёт Чуе в спину, прошибает насквозь. Полотенце чуть не рвётся в его руках, когда Дазай прижимается к его плечу уже губами. Когда проводит ими до уха. Когда вжимается, сухими и горячими, в зашитый висок, перехватывая его взгляд в зеркале.
- Если бы можно было обменять твою жизнь на жизнь Одасаку, я бы это сделал, - шепчет едва слышно; продолжает поспешно. - Но это
в прошлом. В том прошлом, где я действительно терпеть тебя не мог, не хотел знать. В том прошлом, где я был сущим идиотом, не видящим дальше собственного носа.
- Занятно, что ты не сказал этого сразу, - отзывается Чуя; закрывает глаза, не в силах видеть, как Дазай ластится к нему щенком. - Мне пришлось
застрелиться на твоих глазах, чтобы ты высунул язык из своей задницы, куда непонятно зачем его засунул, и нормально поговорил со мной.
- Ты был пьян. Твоя рука могла дрогнуть, и пуля прошла бы через висок.
- Я часто пьян. Если бы не умел контролировать свой дар в состоянии алкогольного опьянения, все бары Йокогамы давно были бы разрушены.
- Ты потерял сознание после выстрела.
- Я потерял сознание в момент выстрела. И, как видишь, всё равно получилось.
Теперь замирает уже Дазай. Чуя склоняет голову к плечу, наблюдая за тем, как он отстраняется. За тем, как его глаза наполняются пониманием прозвучавших слов и осознанием. Дазай отшатывается. Отшатывается так, будто ему влепили пощёчину. Его глаза темнеют, и через секунду Чую хватают за плечи и резко разворачивают лицом к себе. Похоже, он смог удивить Дазая, ошарашить его. Похоже, Дазай не может поверить в то, что услышал; в то, что даже при полном контроле ситуации и словах о том, что его жизнь принадлежит Мори, Чуя всё-таки отдал доли процентов на бессмысленный риск, поставив на госпожу удачу.
«Сумасшедший! Ты - сумасшедший!» - так и кричит чужой взгляд.
Странно видеть его, направленным на себя. Вскинув подбородок, Чуя впервые без лишних эмоций наблюдает за чужими. Так непривычно. Они как будто поменялись местами. Дазай совсем не контролирует себя - неужели на него так сильно повлияло случившееся? - а Чуя только и делает, что с холодным интересом прослеживает всё новые и новые грани его неожиданного безмолвного эмоционального срыва. Это вот так Дазай чувствовал себя всё то время, когда выводил его самого и наблюдал за тем, как Чуя громит всё вокруг? Похоже на отрывание крыльев беззащитной, пришпиленной иглой к столу бабочке. Немного мерзко, но в то же время занятно. Чужая агония
завораживает.
- Я никогда не смогу объяснить тебе, - нарушая молчание, наконец, хрипло выдыхает Дазай. - Это сложно объяснить словами. Одасаку был моим другом. Неважно, понимаешь ты или нет. Неважно, понимают остальные или нет. Неважно, что вы все о нём думаете. Он был
моим другом. Ты сказал, что всегда хотел найти кого-то, кто видел бы тебя, а не только твой образ или силу. Одасаку был для меня таким человеком. Да, он был наивным дураком с нелепыми принципами, которые свели его в могилу, но он
был. А потом он умер. Потому что я не сделал ничего, чтобы остановить его. Потому что я не сделал ничего, чтобы помочь. Он умер, а я остался жить. Один. Совсем один. Его смерть на моей совести. Я никогда не отмоюсь от его крови на моих руках.
- Один, - эхом повторяет Чуя. И усмехается. Во взгляде, направленном на Дазая, битое стекло. - А
я? Кем, мать твою, всё это время был для тебя
я?
- Семьёй.
Так просто. Без запинки. Без раздумий. Чуя ощущает себя так, будто его со всей силы ударили под дых. Разве так можно? Можно раз за разом топтаться по больному? Дазай, бездушная ты сволочь, когда же тебе надоест ломать, крошить чужие чувства в пыль?
- Семьёй, - повторяет Дазай и встряхивает его для верности, будто знает, видит насквозь, чувствует все его сомнения. - Ты был моей семьёй. Вот только понял я это слишком поздно. Ты думаешь, почему я вернулся? Почему пытался восстановить то, что у нас было? Почему остался рядом с тобой?
- Даже если и так, - передёргивает плечами Чуя, будто это поможет скинуть цепкие пальцы. - Семье не говорят подобных слов. Даже в те моменты, когда эта самая семья становится ненавистна до дрожи.
- Не говорят, - Дазай наклоняется, вжимается лбом в лоб. - У каждого есть ноша, которую нужно тащить в одиночку, которую нельзя перекладывать на других. Я не должен был срываться на тебя. Не должен был провоцировать этими словами. Только слепой не заметил бы, что ты ненавидишь Одасаку. Я думал, скажу всё это, задену тебя, и ты вспылишь, мы подерёмся, и боль от твоих ударов вытравит боль вины. Мне было плохо, Чуя. Я хотел, чтобы кому-то другому стало невыносимо. Чтобы кто-то другой разделил мою боль, которую не удалось заглушить порезами на запястьях. Не следовало этого делать. Я собирался... Собирался попросить прощение, когда ты остынешь. Когда ты позвонил, я решил, что приеду к тебе и первым делом извинюсь. Когда ты достал пистолет и выстрелил... Что ж, вероятно, я всё это заслужил...
- Что бы ты сделал? - спрашивает Чуя, когда тишина начинает звенеть, а шея - ныть из-за неудобного положения.
Дазай, всё это время пристально смотревший ему в глаза, смаргивает.
- Что?
- Что бы ты сделал, если бы я действительно застрелился?
Дазай отстраняется. Переводит взгляд на оставленный на полу возле ванны пистолет. Передёргивает плечами.
- А это не очевидно? - криво улыбается и снова смотрит в холодные голубые глаза. - Мы ведь «Двойной Чёрный». Смерть и разрушения - два по цене одного. Где один, там и второй. Если бы ты застрелился, я бы последовал за тобой.
- Почти двойной суицид. Как мило, - хмыкает Чуя.
И впихивает в чужие руки полотенце, вновь поворачиваясь спиной. Дазай сначала не понимает, а после опускает белую махровую ткань на его голову и начинает вытирать мокрые волосы. Чуя стаскивает с себя мокрые штаны и нижнее бельё, отшвыривает их в сторону, достаёт из шкафа халат и закутывается в него, думая о том, что ему бы не помешала кружка горячего кофе или чая; почти задрёмывает стоя, слегка покачиваясь, пока Дазай перебирает мокрые пряди, расчёсывает их пальцами и просушивает загривок. Это расслабляет. В голове гулкая тишина. Она воцарилась сразу же, как только Чуя получил ответы на свои вопросы.
И ему не стыдно. Ни капли. И совесть не грызёт и не мучает. Ни за то, что оставил Дазая умирать в своей ванной, переложив ответственность за его жизнь на плечи Акутагавы. Ни за свою выходку с пистолетом. Ни за чужой эмоциональный срыв. Ни за свою холодность и - наигранное, несмотря на нежелание это признавать - безразличие. Врезать бы ещё Дазаю для верности, разбить ему лицо в кровь за всё это дерьмо, но это успеется. Слишком лениво двигаться. Тело будто ватное. Хочется спать. У него был долгий вечер, долгие две недели, долгие тяжёлые годы.
Он так устал.
- Эй, Чуя, - негромко зовёт Дазай, заглядывая через отражение ему в глаза. - Уже девятнадцатое. У меня день рождения.
- Только тебе хватает наглости требовать после всего случившегося подарок, - фыркает Чуя и закрывает глаза в попытке сберечь нервы и абстрагироваться. - Чего ты хочешь?
- Я могу переехать к тебе?
Чуя на мгновение перестаёт дышать, а после наигранно безразлично пожимает плечами. Когда-нибудь Дазай должен был спросить об этом. Если честно, Чуя ждал уже полгода, не меньше.
- А ты ещё нет? Вся квартира завалена и увешана твоими бинтами.
Полотенце соскальзывает на пол. Вокруг плеч вновь обвиваются бесконечно длинные руки. На этот раз Чуя позволяет себе расслабиться в их кольце; откидывается на грудную клетку Дазая, упирается затылком в его плечо и опускает ладони поверх замка из его пальцев на своём животе. Дазай трётся лбом и носом о его висок и скулу; будто щенок, выпрашивающий ласку. Прижимается губами за ухом. Выдыхает теплом на кожу, отчего по ней разбегаются мурашки. Подцепляет пальцами его лицо за подбородок и поворачивает к себе, прижимаясь к его губам своими.
Три неудачные ставки не на того человека, и вот на кону четвёртая. Разорвав поверхностный поцелуй, больше похожий на невидимую подпись под неозвученными клятвами, Чуя вновь смотрит в зеркало: в нём за прошедшие секунды ничего не изменилось. Отражение Дазая по-прежнему обвивается вокруг него, будто Чуя - нечто бесконечно важное, ценное. В его ушах всё ещё звенит эхо всех произнесённых Дазаем слов: извинений и признаний.
«Ладно», - думает Чуя и прикрывает глаза, ощутив лёгкий поцелуй в затылок. -
«Ладно. Чёрт с ним. К дьяволу».
Быть может, он делает огромную ошибку. Быть может, и четвёртая ставка обернётся грандиозным провалом. Время покажет. Как говорится, кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Быть может, на этот раз Чуе всё-таки повезёт. Быть может, на этот раз он сорвёт джекпот.
One minute I know you, then I don't.
Your DNA... What's in your blood?
Hello, who are you?
|End|
