Тик-Так
Тик-Так
Мирно разносится бой старинных, антиквариатных, но простеньких в дизайне часов, висящих на стене, кажется, с начала времён. Звуки отражаются о стены почти пустого помещения, разлетаются в вакуумной тишине, бьются на тысячи осколков о потёртые стены и растворяются в глубоком мутном омуте собственного сознания, пожираемые мыслями и отдающие звоном в ушах. В скромной убранствами и нищей на какой-либо декор комнате (если не считать пары горшочков с цветущими растениями) стоят лишь шкаф, большой письменный стол и двухспальная кровать. Конечно же, таинственное поместье не обладает способностью шиковать и дарить выжившим комфортные большие кровати лишь по их велению, так что встретить, а тем более, заполучить такую койку почти не представлялось возможным. Мало кому нравилось в этом особняке и, что логично, никто из новоприбывших не завидовал судьбе первых "выживших", первых, кто испытал на себе эти игры, первых, кто закричал здесь от боли и упал с трясущихся ватных ног на землю, кто составлял тактики и изучал карты, кто больше остальных выигрывал и терпел поражения. Сейчас эти "счастливчики" носят почетные звания ветеранов, кое дают несколько бонусов, а выжившие прекрасно ими пользуются. Одним из таких "подарков" за то, что они всё ещё держатся, являются двойные кровати, матрацы на которых, кажется, были несколько мягче обычных. Сейчас, после утренних матчей, в спокойное тихое время, когда можно даже попытаться расслабиться и позаниматься чем-то отвлекающим от всех жестокостей, происходящих здесь, в этом помещении, на большой кровати, сидит Эмма. Это не приёмный кабинет, в котором столь часто проводила время доктор, выписывая рецепты и давая советы по лечению всем пострадавшим, это её личная комнатушка. Садовница тихонько напевает что-то себе под нос, ожидая Эмили. Та приходит не скоро.. Или так лишь кажется, ведь ритм часов в одиночестве гипнотизировал, вытесняя все мысли и не давая адекватно рассуждать о чем-то. Но дверь всё-таки скрипит, знаменуя возвращение хозяина комнаты. —Здравствуй, Эмма.— тепло, по-доброму улыбнувшись (для садовницы таких улыбок не жалко), Дайер посмотрела на Вудс. —Ох, да, здравствуй! — немного сконфуженно, будто застали врасплох, ответила Эмма, а на её лице тоже расплылась улыбка. —Хмм? Что-то не так? — Эмили обеспокоена, ведь обычная Вудс уже давно подскочила бы, обнимая, даже, скорее, душа в объятиях, но передавая столько солнечного тепла в этом действии, что греет оно и после отлучения тел девушек друг от друга. Доктор подходит к койке, тревожно смотря в чистые зелёные глаза садовницы и присаживаясь рядом. Конечно, у неё есть идея, что же случилось, но она не хочет верить в то, что это произошло снова. Но, не получая никакого ответа на свой вопрос, будто он вообще услышан не был, Эмили самостоятельно аккуратно тянет рукав рубашки садовницы вверх. —Опять...— Дайер вздыхает, смотря грустно-грустно,— Снимай. Сама доктор встаёт, отходя к столу, доставая из ящика маленькую коробку. Она хорошо знакома обеим выжившим. Садовница в это время лишь делает глубокий вдох и улыбка немного спадает с её лица, пока она расстёгивает ремень, снимает фартук и рубашку, складывая всё на край кровати. Девушка вздрагивает, выпрямляя спину и немного смущаясь, но вскоре вспоминает, что это доктор, для неё это нормально. Эмили надевает перчатки и начинает обработку ран. Под её руками избороздённая кожа, что была прекрасна, нежна и красива, но сейчас.. Столь болезненные раны, наверняка сильно ноющие. Глубокие порезы на предплечьях, плечах и даже на боку. К удивлению, вены задеты не были. Дайер не до конца понимает, почему Эмма это делает, какие цели преследует. Младшая всегда уклонялась от ответов на вопросы, не говорила чего-то однозначного. Да, она всё же несколько больна... Но сейчас мысли не об этом - нужно обработать раны, завязать все бинты правильно. А с этим, в общем-то, уже покончено, аккуратные повязки наложены на все порезы. —Эмили..