PVRIS — Death of Me
Он стоит за спиной — взволнованный мальчик в красных доспехах, слишком неестественно прямой, чтобы предположить, будто ему не больно. Кит закрывает глаза и говорит себе: его нет. По правилам здравого смысла его и не может быть здесь, в границах вселенной, которую можно просчитать разумом. В границах вселенной, где нет волшебства (волшебство включает в себя огромных летающих кошек, наделённых чем-то вроде разума; инопланетян, языки которых Кит всё ещё различает; способность собирать боевого робота с командой, ставшей ближе, чем могла быть семья; трансформирующиеся в оружие штуки вроде кастетов), где жизнь подбрасывает совсем другие проблемы и не раскалывает бытие на до и после. В границах вселенной, где всё, что волнует Широ, — проявившаяся после тридцати пяти дальнозоркость и выписанные доктором очки, которые он стесняется носить. Как будто Кит способен его разлюбить из-за такой ерунды. Как будто существует хоть одна причина, по которой Широ можно разлюбить. Кит сжимает и разжимает правую руку, тоскующую по тяжести баярда, и продолжает загружать бельё в стиральную машину. Мальчик в красных доспехах следует за ним на кухню, оттуда в ванную, оттуда в гостиную, — и замирает на полушаге. Кит идёт дальше. Заваливается на диван, втискивает голову Широ на колени — прямо под книгу, — и Широ смеётся, зарываясь пальцами ему в волосы. Но очки всё равно снимает слишком уж поспешно. Мальчик не уходит, его бледное лицо кажется одновременно и разгневанным, и потрясённым. Неужели я таким был, — думает Кит. — Неужели мог всё это выдержать… Он отгоняет мысль, прикрывает глаза, вздыхает, утопая в прикосновениях Широ, привычных и таких спокойных, а когда снова смотрит на порог, там никого нет. Кит знает, что мальчик не уйдёт просто так, — он сам бы не ушёл. Всё говорит, что это дурное знамение, что сшитое в одном месте в другом порвётся снова, что годы мира, выбитые слишком высокой ценой, однажды закончатся. Может быть, совсем скоро. Кит не знает, сколько ему осталось. Может, два часа, может, восемь секунд. Может, годы, которые они с Широ проведут рука об руку до самой старости, чтобы умереть в один день (на расставания Кит больше не согласен, как и на другие варианты). Может быть, мальчик никогда не вернётся.~
Мальчик возвращается. Кит видит его боковым зрением в спешащей по тротуару толпе, когда заводит мотоцикл. Падающая на лоб чёлка, решительно сжатые губы, помятый красный щиток на плече. Он не уйдёт, — думает Кит, — я бы не ушёл, когда вселенная в опасности. Петляя в потоке — Кит уже не тот, но рефлексы те, набитые под обстрелами галра, на тренировках в Клинке, обточенные со всех сторон смертью, — Кит повторяет как заклинание: уходи. Уходи туда, откуда вернулся. Я знаю, чего тебе стоило прийти. И знаю, чего мне стоило стать таким. И знаю, почему я здесь, живу обычную скучную жизнь, которой ты никогда не хотел. Ты поймёшь, что теряешь. Потом, когда будет слишком поздно. Когда всех, кого ты любил, в очередной раз унесёт пламя. Ты тоже пойдёшь против потока, ты положишь так много, чтобы вытащить их одного за другим. Чтобы они никогда не узнали, как тяжела ноша спасителей мира. Уходи сейчас, и когда-нибудь ты перестанешь судить меня так жестоко. Но мальчик ждёт его в толпе у торгового центра, который никогда не разрушали корабли галра, и люди, не знавшие войны, теснятся с ним в лифте, препираются и оттаптывают друг другу ноги по пути к верхнему этажу. Открывая зеркальные двери в панорамный ресторан, Кит всегда немного опасается, что ткань бытия уже где-то порвалась, и вместо улыбающихся лиц его встретит пустота. Или пробитый синий шлем, в который в прошлой жизни он так долго отказывался верить. И ещё дольше отказывался смириться. Но пока швы крепки, и те, кто никогда не был паладинами, в любимом уголке за большим столом препираются и смеются, а Ханк добродушно басит, призывая к восстановлению мира. Как всегда, Кит не может удержаться: останавливается в тени за огромным фикусом и смотрит. На Лэнса, раскачивающегося на стуле так, будто вот-вот грохнется. На Пидж, поправляющую огромные очки с зелёными линзами. На Мэтта, чья щека не отмечена шрамом. На Лотора, выросшего в полной семье под назойливой опекой троих старших братьев. На Ханка, старину Ханка, не бравшего в руки ничего опаснее любимой сковороды для обжарки лапши. Ханк его первым и замечает. — Кит! — Он поднимает ручищу, машет, и Кит с улыбкой шагает в круг света от большой лампы, подвешенной над столом. — Уже здесь! — Снова приступ сентиментальности? — хохочет Лэнс, и только Ханк удерживает его от падения, когда он слишком сильно откидывается назад. — В двадцать ты таким не был! Его ярко-синяя рубашка распахнута на груди, на запястьях перезваниваются браслеты, и Кит, как все годы до того, демонстративно не замечает, как Лотор прижимает ладонь Лэнса к губам в привычной и сдержанной ласке. — Где Аллура? — спрашивает Кит. — Опять опаздывает? — Расчёты подсказывают, — Пидж снова поправляет очки, глядя в телефон, — что она будет буквально с минуты на минуту. — Я здесь! — звенит над залом. Аллура размахивает блестящей сумочкой, спеша к ним. В этой реальности она обожает яркие цвета. После десяти тысяч лет в криокамере Кит, вероятно, тоже бы их любил. — Вы уже в сборе! Кит! Какая встреча! Она обнимает Кита, целует в макушку довольно жмурящегося Мэтта, жмёт руки Лотору и Лэнсу, посылает Ханку сердечный поцелуй — Кит всё ещё с ума сходит от того, какая она добрая, его инопланетная принцесса, — и наконец заключает Пидж в кольцо рук, чтобы уложить голову ей на макушку. — Скучала по тебе, моя маленькая львица, — мурлычет она. Пидж краснеет. Она краснеет все пять лет, что они с Аллурой женаты, и Кит находит это очаровательным. — Ждём только Широ! — Лэнс продолжает раскачиваться на стуле под неодобрительным взглядом Лотора. — Почему ты его не привёз с собой, Китти-Кат? Кит морщится. С лёгкой руки Мэтта прозвище прижилось. — Ты знаешь, почему. Он ненавидит ездить на заднем сиденье. — И, в отличие от тебя, стоит на всех светофорах! Если я в тридцать пять стану таким же нудным, пристрелите меня! Кит вздрагивает — делает вид, что от резкого хлопка, с которым за соседним столом открывают шампанское. Кажется, празднуют свадьбу. Ханк снова поднимает руку, и по его сияющей улыбке Кит понимает — Широ. Все поворачиваются. Кит — последним, потому что знает, кого увидит в дверях. Входя в зал, Широ почти касается локтем мальчика в красных доспехах, и на мгновение у Кита замирает сердце. Если Широ тоже увидит… Непохоже, чтобы Широ хоть что-нибудь заподозрил. Он ведёт себя как обычно — Кит за годы жизни рядом научился читать его лицо как открытую книгу, — занимает последний стул рядом с Китом и накрывает ладонью его руку. — Ну, давайте! — подначивает Лэнс, шумный и весёлый, как всегда на общих встречах. — Я знаю, вы без этого не можете! — Конечно, не могут! — тут же подхватывает Мэтт; Кит отлично знает, что они весь вечер пинаются под столом, и Лотор не одобряет их обоих, но эти двое — стихия, которую невозможно укротить. — Мы разве не для того собрались, чтобы они могли делать это при свидетелях? Широ на правах лучшего друга показывает ему средний палец и поворачивается к Киту с той кривоватой дурной улыбкой, от которой заходится сердце. Кит обнимает его лицо ладонями, обводит губы большим пальцем и только потом целует — вкладывая в поцелуй всего себя, всю любовь, на какую только способно его сердце. Мэтт начинает хлопать, Лэнс подхватывает, с энтузиазмом включается Аллура — и Кит, чувствуя себя самым счастливым человеком на планете, думает, сколько ещё это продлится. Каждый поцелуй может стать последним, но с этой горечью он жить привык, как когда-то привык жить с болью. Мальчик не сводит с него глаз, пока Широ отвечает на его поцелуй; Кит чувствует его взгляд, понимающий, разочарованный и горький. Когда Кит как бы случайно поворачивается в ту сторону, тонкой фигуры в красных доспехах уже нет, но яснее ясного, что он вернётся снова. Может быть, тогда начнётся апокалипсис. Или нет. Приятнее думать, что нет.~
Апокалипсис не начинается ни завтра, ни через день. Мальчик возвращается, когда Кит помешивает утренний кофе. Тяжело приваливается к стене, и его тень, ломано расчертившая стол, ложится между Китом и любимой кружкой Широ, ослепительно белой и невыразимо далёкой. — То, что взял, придётся вернуть, — говорит мальчик. Кит узнаёт свой юношеский голос, надтреснутый и будто бы спокойный. За спокойствием — буря, которую пришлось научиться укрощать, и горечь, слишком много горечи. Когда он поднимает глаза, мальчика нет. Тень задерживается ещё ненадолго. Кит медленно протягивает руку. За открытым окном снова начинают звучать голоса птиц и людей, вливающиеся в привычный уличный гул. Кружка Широ под пальцами настоящая, тяжёлая и холодная; нет никаких космических львов, никаких пришельцев, никаких спасательных миссий и никаких разрушенных планет. В этой реальности никакая проблема не кажется сложной. Разве Кит этого не заслужил? — Ты в порядке? Он вздрагивает, когда ладонь Широ ложится на плечо, загнанно поднимает глаза. Широ сонно улыбается, против солнца щурясь ему в лицо. Что-то проносится мимо окна — птица, должно быть, что же ещё, — стремительно перечёркивает тёмным его переносицу. Кит вскакивает и только потом слышит грохот и звон. Осколки чашки покачиваются у его ног. — Прости, я… я… — Он захлёбывается воздухом, и Широ торопливо притягивает его к груди, поворачивает к себе, смотрит в глаза. — Всего лишь чашка, Кит, — мягко говорит он. — Хорошая примета. Мальчик в залитых кровью доспехах за его спиной не говорит ни слова, но Кит и так знает — время почти вышло. Где-то разошлись стежки, и у Кита больше нет космического льва, чтобы в очередной раз всё исправить.~
— Он невыносимый, — в очередной раз говорит Лэнс — скорее мечтательно, — и подливает себе чаю. Кит улыбается, потягивая из своей чашки. К бархатной травянистой горечи примешивается металлический привкус крови; мальчик в красных доспехах подбрасывает и ловит свой шлем у Лэнса за спиной. Кит находит свою тогдашнюю причёску ужасной, хотя ни за что бы в этом не признался. Лэнсу особенно. — Ему опять что-то не нравится. Я, наверное, его брошу. — Ты так с первого курса говоришь, — хмыкает Кит. Лэнс пинает его под столом. — Серьёзно. Ты влюблён в него по уши. Наслаждайся. «Пока можешь», — тянет добавить к этим словам, но только он здесь заложник собственной памяти. Бывают события, которые что-то переключают внутри. События, после которых на любимых невозможно обижаться всерьёз. Красный шлем взлетает у Лэнса над головой и в рассеянном свете чайной становится синим. Визор пробит и щедро забрызган бурым; у Кита леденеют руки. — Эй! — слышит он голос Лэнса будто из другой вселенной. — Кит! Кит, что с тобой? Ты как смерть увидел! Тебе плохо? Кит?! Подожди, я сейчас принесу воды! Мальчик в красных доспехах подходит к столику и кладёт пробитый синий шлем на освободившееся место. Кит не знает, что дальше, но когда видение рассеивается душным тяжёлым дымом, а Лэнс закидывает ему голову, прижимая к губам холодный край стакана, апокалипсис кажется не худшим исходом.~
— Ты сам не свой в последние дни, — тихо говорит Широ. Кит закрывает глаза; он настолько не хочет этого разговора, что впервые в жизни готов прикинуться спящим. — Что-то случилось? — Ничего не случилось, — выдыхает Кит между пересохших губ, но ни одна ложь не будет убедительной. За стеной неторопливые шаги и позвякиванье металла о металл: мальчик в красных доспехах от нечего делать исследует квартиру. Может, рассматривает фото на стене. Кит и сам порой рассматривает их часами, не в силах поверить, что они настоящие. — Просто устал. — Кит, — по голосу ясно, что сейчас прозвучит что-то непоправимое, и Киту хочется втянуть голову в плечи, накрыть лицо подушкой, выдохнуть и никогда не вдыхать снова, — я пойму, если ты ко мне охладел. Рефлексы срабатывают быстрее, чем Кит успевает себя остановить. Он бросает Широ на спину, прижимает к постели — и не сразу понимает, почему у него такое лицо. Растерянное. Удивлённое. Кит должен сказать «я люблю тебя». Должен сказать «я не охладею к тебе никогда, я собираюсь провести с тобой всю жизнь до самой смерти и дальше». Должен сказать «ты для меня всё, ты не представляешь, сколько мне стоило лежать с тобой сейчас в одной постели», но у него в руке красно-белый палаш, и у Широ нет киберруки, чтобы отбить удар. — Кит, — тихо окликает Широ; его голос дрожит, и Кит готов уничтожить себя, стереть даже воспоминание о себе, если проклятый баярд двинется ещё хоть на миллиметр ближе к открытому горлу, — что это такое? — Подарок для Лэнса, — гладко врёт Кит. — У него скоро день рождения, помнишь? — Как бы я мог забыть. — Широ смеётся и трогает палаш кончиком пальца. Уважительно присвистывает. — Почти завидую. То есть, завидовал бы, но… Он улыбается — немного застенчиво, потому что на день рождения Кит подарил ему самый невообразимо распутный секс, на какой только был способен. Как и каждый день рождения до того. — …мог бы сразу сказать, что готовишь сюрприз, — добавляет он. Кит откладывает палаш — едва ли баярд признал в нём хозяина, — и целует Широ в кончик носа. — Прости. Не стоило хранить такую штуку в кровати. Делал на заказ, сам понимаешь, не мог наиграться. Мастер все нервы вымотал, пока согласовали дизайн. — Оно того стоило. Широ показывает большой палец. Кит улыбается искренне — пока не поворачивается к двери. …нет, баярд помнит своего паладина. Лежит как влитой в его изменившейся ладони, загрубевшей оттого, что Кит больше не носит перчатки. Яд несуществующего прошлого проникает в вены, даёт в голову; ступая босиком по мягкому ковру, Кит чувствует себя победителем. Забытое могущество поёт в мускулах, и когда мальчик в красных доспехах протягивает руку, Кит сомневается. Всего секунду, но сомневается, прежде чем вернуть то, что когда-то принадлежало ему самому. Мальчик в красных доспехах держит ладонь открытой, и палаш балансирует на ней шатко, так шатко, что соблазн велик. Но Кит не знает, что случится, если они прикоснутся друг к другу. — Я хочу забыть, — беззвучно говорит Кит, глядя в свои — чужие — глаза. — Я хочу, чтобы они жили. Если бы этот мальчик мог забрать его память. Если бы Кит мог навсегда разорвать нить. Не знать, что где-то за грубыми стежками перешитой тканью реальностей они — и он — гибнут в беззвучных вспышках, оставляя после себя только пробитые доспехи. Не знать, что там, откуда пришёл, он был последним паладином. Не знать, что его гнева — и его проклятой любви — хватило на большее, чем он сам мог от себя ждать. Широ говорил, любовь может изменить целый мир. Если бы он знал, к чему приведут эти слова. Куда они заведут Кита, отчаявшегося, озлобленного, одинокого. Из защитника ставшего палачом. И тогда, и сейчас Кит заплатил бы ещё больше, чтобы каждому из них подарить хоть крупицу надежды, хоть день счастливой жизни. Мальчик в красных доспехах всё ещё перед ним, недвижный — не считая покачивающегося на ладони палаша. В тишину квартиры за его спиной вкрадываются новые шаги. Кит знает, кого увидит, но всё равно не может поверить. Переносица рассечена шрамом, белая прядь падает на глаза; под сосредоточенным, настороженным взглядом Кит думает, что в этой жизни у Широ никогда не было такой выправки, и что он почти забыл, как ослепительно вспыхивает лиловым металлический протез. О том, каким пугающим Широ может выглядеть для врага, он никогда не хотел бы вспоминать. Мгновением позже Широ его узнаёт. Оборачивается к мальчику в красных доспехах, беспомощный и растерянный, и Кит не может устоять. Протягивает руку, касается шрама, прочёсывает пальцами седую чёлку. — Широ, — зовёт он, то ли извиняясь, то ли силясь успокоить. — Широ. Это я, Кит. Он слишком поздно слышит лёгкие шаги в спальне. Слишком поздно понимает, что это ловушка — но бежать уже поздно, потому что Широ никогда не оставил бы его одного, пока жив. Кит ждёт возгласа изумления или страха, хотя бы недоверчивого выдоха, — но тёплая рука только крепче сжимается на его плече, а мальчик в чёрных доспехах — в свои тридцать Кит может его называть мальчиком, — опускает правую руку, и лиловое сияние гаснет. — Пора, — говорит чёрный паладин Широ, защитник вселенной, оправдавший своё звание величайшей жертвой, на какую способно человеческое сердце. — Время истекло. Как давно ткань бытия порвалась? — отрешённо думает Кит, стискивая пальцы на рукояти баярда. Мальчик в красных доспехах почтительно водружает ему на голову свой шлем, и Кит ждёт, что виски стиснет металлическим обручем, но тело снова начинает петь. Так, будто эта песня не приведёт его к новой смерти — может быть, окончательной, и абсолютно точно более мучительной. За привычными стенами квартиры проступает унизанная звёздами тьма, и, не зная, где окажется в следующую секунду, Кит стискивает руку Широ и говорит: — Прости. Он снова не справился. Но то, как Широ сжимает его руку в ответ, лучше любых слов говорит: никто бы не справился лучше, Кит, и ты ни в чём, совершенно ни в чём не виноват. Ты всё делал только ради любви, и я сам сделал бы так же, хвати у меня сил. И Кит, как всегда, не может с ним спорить.~
У Мэтта на щеке нет никакого шрама. Кит смотрит на него долго. Слишком долго, пожалуй. — Эй, приятель, — Мэтт наклоняется к нему и тоном рокового соблазнителя шепчет на ухо, — если ты раздумал жениться на Широ, я готов с тобой сбежать. Он заливается смехом, а Кит растерянно моргает, оглядываясь по сторонам. Синий шлем Лэнса лежит на столе, поблёскивая отполированным визором, а сам Лэнс делает вид, что не смотрит на Лотора и его троих старших братьев. Определённо все четверо галра, но двое старших — близнецы — куда сильнее походят на отца, чем на мать. Кит смаргивает. Он откуда-то помнит имена. — Хватит троллить Кита, — басит Ханк, сгребая Мэтта в объятия, и, пожалуй, только его сила может удержать это ходячее бедствие хоть в каких-то рамках, — погляди на него, он волнуется перед свадьбой! — Как будто они с Широ не… — начинает Мэтт, но у Ханка есть единственный действенный способ заткнуть этот непрерывный поток. В прошлой жизни работало так же. — Я пойду, — говорит Кит и оставляет их наедине. Он крадётся по празднично украшенному лугу как чужак, не зная, как много времени ему отведено, и жадно впитывает глазами каждую крошечную деталь. Великолепную статую Аллуры и Лотора, высящуюся рядом с подсвеченным Замком Львов. Суету перед исполинским кристаллом с Балмеры. Что сегодня за праздник? — думает он, а потом видит Широ, обводящего луг взволнованным взглядом, такого же потерянного, такого же чужака, — и ноги сами несут к нему. Притягивая его к груди, Широ вздыхает с таким облегчением, что Киту не нужно других объяснений. Он тоже помнит. Теперь они делят эту тайну на двоих. Что сделали они из прошлого, чтобы перешить ткань бытия ещё раз? Если бы только Кит мог узнать. Чёрные волосы Широ блестят под солнцами Алтеи, и больше нет светлой полосы ожога, мешающей ему смешливо морщить нос. Кит касается левой щеки. Кожа гладкая. — Мы на месте! — звенит голос Аллуры, а Пидж в своих зелёных доспехах коварно улыбается, вооружённая корзиной белых и красных лепестков. — Можно начинать! — Юные паладины, — сдерживая улыбку, начинает король Альфор; Коран рядом с ним смаргивает сентиментальные слёзы, — моё сердце переполняет радость… Не может быть, — повторяет Кит, — не может быть. Красный и чёрный львы склоняются к сияющему кристаллу, и Кит, приложив к нему ладонь рядом с ладонью Широ, целое мгновение помнит всё. Каждую искалеченную реальность и каждую смерть. Каждый шаг сквозь пламя вечности, каждую принесённую жертву и каждый шрам, стёртый касанием любви, которая способна изменить мир. Любой из миров. Он оборачивается, чтобы ещё раз убедиться — они настоящие. Его команда, его родители и его друзья, их семьи, с боем вырванные из когтей жестокой судьбы. Надолго ли? Кто знает, но если понадобится ещё один бой, Кит не станет колебаться ни секунды. Тёплая ладонь Широ ложится на его, дрожащую на поверхности кристалла, и Киту на макушку плюхается ком слипшихся лепестков. — Упс! — Пидж давится хохотом. — Я не… Конечно, она хотела. Кит встряхивает головой, смеётся — и Широ, подцепив под подбородок, целует его в улыбку. Клинок, прицепленный к церемониальной перевязи с правой стороны, как того требует брачная традиция галра — соратников, не врагов, — звякает о чёрный баярд Широ. Горечь принесённых жертв тает где-то далеко, там, куда уже не дотягивается очередная новая жизнь, и, прежде чем милосердное настоящее отнимет его память, Кит успевает поблагодарить мальчика в красных доспехах, у которого хватило решимости не отступить ещё один раз.12-13.12.2020