Не в любовь они падали

      Порой одиночество захватывает всё тело, всё естество так, что царапаешь глотку коротко стриженными ногтями и чувствуешь внутри только одно — отвращение. Возможно, с каплей ненависти и осознанием, насколько глубоко из-за каких-то событий в жизни можешь упасть. Алкоголь, сигареты, наркотики — это просто путеводные звёзды в ту самую реальность, чёрную дыру, из которой люди могут не вернуться. Ким Чонин отлично знал, что такое горечь похмелья, кружащееся сознание от смешения сигарет и косяков. Он загонял себя в ловушку, пытался быть царём своей жизни, но пал перед земной девушкой: не совсем обычной, но и не чудо-женщиной вовсе. Её лицо было красиво, а душа черна, вымазана в пачкающем мазуте, что распространялся на других людей подобно грязи.       И Ким Чонин умудрился влюбиться в Ю Джимин, чьи тонкие пальцы несли разрушение его души.       Она вся была соткана из сигаретного дыма и страстного порока, что заставлял надевать кружево и мини-юбки. Её походка, лёгкая, запоминающаяся, скрывала тяжёлый характер и нахмуренный большой лоб. Она была многим младше Чонина, который блевал серостью своей жизни и пах заурядным одеколоном с лёгкими нотками вишнёвого соджу, аромат которого так не нравился Карине, как ещё называли девушку. Она говорила ему много раз, чтобы он не касался её, когда был пьяным, но в те же мгновения поддавалась, зная, что пьяные мужчины — это те люди, которые возьмут силой, если им воспрепятствуешь.       Он любил, а она этим чувством пользовалась, выжимая из него, как самая настоящая любовница, деньги, пьяные признания и поцелуи, что были ей противны.       Кружева плавно очерчивали силуэт девушки, когда она стояла у окна в доме Чонина. С высоты тридцатого этажа уже не виден мир, только яркие всполохи света да многоэтажки, окружающие со всех сторон. Кай жил в том мире, где достаток превыше всего, и не знал, куда девать средства, кроме как на выпивку, девушек и дорогие вещи. Он нашёл себе куклу — Карину, что купалась в шёлке и кружеве, только её саму забыли спросить, что ей надо.       — Снова тут стоишь, — произнёс Кай, подходя сзади к девушке и сжимая её талию, тонкую, которую, кажется, легко переломить одним касанием. — Нравится?       Поддев лямку бюстгальтера, Карина улыбнулась. В окне отражались они: высокий, крепкий и красивый молодой человек с карамельного цвета кожей, и она, совсем юная, хрупкая девушка, что смотрела на мир с безразличием во взоре. Ей не надо было всё это, сама же виновата, что в тот день обратила его внимание на себя фразой «вы точно доберётесь до дома самостоятельно?» Это была ловушка, что сомкнула свои стенки. Механическая, железная, новая и гладко начищенная.       — Нравится, — высокомерие сквозило в каждом её слове, и такой тон был привычным Чонину — он лишь улыбнулся.       — Ты можешь всем этим обладать, — мягкие губы коснулись виска девушки, и Ю выдохнула. Привыкший к ласке человек ни за что не променяет её на грубость. — Карина… я…       Он сто раз думал о том, как признается ей в любви. Слышал её царапающие ухо стоны, разводил её бёдра в стороны, целовал, когда она дрожала, и думал-думал-думал. Даже сейчас, целуя чуть смуглое плечо, убрав с него лямку бюстгальтера, прижав к подоконнику и надавив на бедро, он хотел сказать обычное и человеческое «я люблю тебя». Его чувства были агоничными, он дрожал перед Кариной, как перед божеством, оставлял засосы на её груди и ключицах, вырывал стоны.       Признаний не последовало, только рука в нижнем белье девушки и окончательно сползший бюстгальтер, оголяющий девичью грудь. Карина прижалась ладонями к окну, выгибая спину, щеку прижала к стеклу, а Чонин прислонился к ней максимально, не скрывая своего напряжения и желания. Он равнял секс с любовью, Ю Джимин с зависимостью, а сам знал — да она скорее к другому уйдёт, чем останется на ночь и будет готовить вместе с ним завтрак.       Одиночество в последнее время обнимало его, проводя холодными руками по рёбрам, а затем сжимая в объятиях до такой степени, что если вцепишься в её запястья, то сломает руки. Кричишь, чтобы оно отстало, так оно льнёт ближе, обнимает крепче, душит, обжигает холодом, а потом заставляет хрипеть и кашлять кровью. Чонин кричал внутри, рвал от крика органы, находил спасение в девушке, что не сопротивлялась, а была как кукла: податливая, пластичная, как чёртов пластилин. А ещё Ким путался в паутине всё сильнее — нет больше спасения.       И никогда больше не будет.       — Джимин, я люблю тебя, — с отчаянием в голосе, с надрывом в глотке и искрами где-то ниже диафрагмы, перестуком по всем рёбрам. Чонин смаковал её имя, любил его необычайно, как и девушку, что замерла, глубоко дыша и пытаясь согнать с себя возбуждение, что накатило волной и не давало здраво мыслить. С Ким Чонином всегда так — до сорванной башни от прикосновений и любви, капающей вниз по бёдрам.       Карина знала — с ним всё не так. Абсолютно. Начиная с того момента, как обратил внимание на малолетку в слишком откровенном для официантки наряде. Да, она порой ловила на вопрос «что вы хотите?» ответ «хотел американо, но теперь тебя». Да, её как-то зажали в туалете кафе, сказав, что такая девочка, как она, явно послушная и мягкая. Да, она такая, только если распалишь пожар — не потушишь. Только как бы Ким Чонин не старался разжечь в ней пламя любви, не хватало топлива. Карине было всё равно.       — Ты врёшь, Ким Чонин, как и все до тебя, — и всё равно, что он ласкал её, гладил, целовал, дышал пеплом девичьей тлеющей кожи и сжимал в объятиях. В ту же секунду девушка вырвалась, отталкивая от себя молодого человека, чьи губы, руки и щёки горели; она взяла всю свою одежду и просто пошла к выходу. Таким девушкам не нужна любовь: она будет рядом до того момента, как не получит сердце, а потом жестоко разобьёт его о скалы, заставляя захлёбываться кровью и собственными криками.       Любви не существует для Ю Джимин. И Ким Чонин забыл задать самый главный вопрос: а нужна ли ей его любовь?