Дельфи

Он голоден. Он вечно голоден. Как зверь, как хищник, как самый тощий, самый костлявый, самый озлобленный волк, которому кинь кусок мяса – он проглотит его, всосет, не растерзав на куски вонючей пастью. Как самая старая, самая остервененная акула, чей рот, нет, прожорливая ротовая впадина чаще знала металлический привкус крови, чем солёной воды родного океана. О нет, всё это слишком благородно, слишком обременено величием, всё это слишком «слишком». Он голоден, как гриф. Гриф, чей мелкий зрачок выискивает падаль. Это сравнение ему подходит несомненно... Гриф, вытягивающий голую сухую шею, разрывая смрадную плоть павшей скотины так рьяно, что ошметки летят в стороны, наполняя воздух тяжелым ароматом гнили. Он не добывает, он ждет, рыщет и, когда находит, раздирает жилистые куски клювом с особой искусностью и особым изяществом. Он голоден. А она готова утолять его голод. Она, трусливая гиена, с восторгом любовалась бы его расправой над недвижимой тушей. Впитывала бы каждый рывок заточенных когтей, каждый отблеск смолистого оперения. Она была бы счастлива принять эту честь – добывать и отдавать Ему на растерзание, лишь бы только смотреть ещё и ещё на эту чудовищную картину. Он хотел всегда. Ненасытно, постоянно. Крови. Смерти. Сношения. Крови, смерти, сношения. Кровисмертисношения. Этот цикл повторялся из года в год, изо дня в день, из часа в час. Каждое убийство и каждое мучение так вдохновляло его, приводило в радостный экстаз, давало почти физически ощутимое наслаждение. Возможно, именно в эти секунды наступал первый толчок эрекции. Что именно? Мольбы о пощаде? Искры из глаз, что сыпались от безостановочной и абсолютно нетерпимой боли? И наконец – трупная синева, остеклившиеся зрачки и бездыханная куча костей и мяса? Да, всё это – по нарастающей – давало жгучую пульсацию по всему телу Тёмного Лорда. Тело... Сосуд. Сосуд, плотная оболочка в прозрачной сетке вен, скелет, обтянутый серой погрубевшей кожей. Это именно то, что она обожала в своем Господине. Одно из. Спустя столько лет, вновь и вновь, она чувствовала шероховатость пальцев. Его пальцев. Он пришел к ней после очередного. Его волшебная палочка еще помнила это сладкое звучание «‎Авада Кедавры», произнесенной несколько минут назад. Его язык бесшумно и с явным удовольствием ворочался во рту, отталкиваясь от нёба и дёсен и повторяя сахарные слоги – ава да ке дав ра. Она Его ждала, словно по расписанию. Заглядывала в синие глаза, пытаясь разгадать с каким настроением Господин пришел к ней сегодня. И ответ нашёлся: в прекрасном! Какого это, когда тебе в шею дышит Повелитель Смерти? Сам приспешник Ада, дьявольское отродье, изуродованный делением душ, оскверненный смертоубийством. Беллатриса знала не по наслышке – это дарование судьбы. Дарование за ее нескончаемую преданность. Из сотен пожирательниц Он выбрал её, без сомнения самую верную его поклонницу. И вот она награда – горячие (такого жара нельзя ощутить от огня!) истрескавшиеся губы. Он мало целовал. Мало и очень жестоко, резко присасываясь и мгновенно отрываясь от рта женщины, которая так сильно хотела продлить касаяние хотя бы на секунду. И на ласки Он был скуп. Его пальцы, царапая желтыми ногтями тонкую кожу колдуньи, бесцеремонно вторгались в тугую шнуровку ее корсета. Он ненавидел эти поганые корсеты, как и любую преграду на своем пути. Он ненавидел всю одежду Беллатрисы и ее саму, когда она не справлялась с многослойным нарядом самостоятельно. Лестрейндж, чувствуя нарастающее раздражение Лорда, поспешно ухватилась за подол юбки, судорожно комкая его и задирая повыше. Она так боялась упустить Его расположение! Будто от этого зависела её жизнь. В каком-то смысле так и было... Тома изводила эта суета и он прекратил её несколькими почти или вполне хозяйскими движениями – резко дёрнув Беллатрису за ткань юбки, он откинул коленом одну её ногу, раздвигая бёдра женщины пошире. Ведьма не носила белья. Бельё казалось ей инородной вещью, искусственной и едва ли не маггловской придумкой. Ткань Его мантии коснулась закрученных волос её пушистого лобка. Надо признаться, мылась Беллатриса не чаще, чем чистила свои изумительные почерневшие зубки. Запах её тела так ясно напоминал Лорду о чарующем аромате падали, что суматошность Лейстрендж быстро прощалась, только бы подольше наслаждаться этим по истине восхитительным амбре. Она никогда не успевала намокнуть, Том приходил внезапно и так же внезапно исчезал, не тратя ни одной лишней минуты. В его намерения не входило приносить удовольствие, ему нравилось скорее отбирать его. Даже у своей преданной собаки. Беллатриса пучила свои чёрные глаза, нервно раздувая ноздри, пока Он расстегивал мантию. Мантия всегда казалась продолжением его тела, еще одним органом. Но не сейчас. Сейчас это лишь тряпка, которая мешала самому дьаволу завладеть покорной соратницей. Подхватив ведьму под колени, Лорд вжал её в книжный шкаф. Лейстрендж было больно – полки впивались в лопатки, а спину свело от неудобной позы. Но видит Мерлин! Если бы она заикнулась об этом, посмела хотя бы слово сказать о своем удобстве, Он бы отпустил ее ноги и она бы рухнула на пол, не смея поднять взгляд на своего Господина. Ей было бы страшно стыдно перед Ним. Неужели спутница самого Волан-де-Морта имеет право жаловаться на жалкие нюансы соития с Ним? – Мой Лорд! – это последнее, что слетело с губ Беллатрисы в этот вечер. Вместе с около насильственным толчком вырвался громкий выдох. Его рука с изяществом крыла грифа проскользнула вверх и свинцовым ошейником сжалась на шее колдуньи. Она задыхалась, но Он игнорировал это с естественной непринужденностью, монотонно вгоняя иссиня-бордовый член в лоно с завидной свирепостью. Черное пятно их грязных тел вздымалось и дышало в унисон. Их силуэты вместе с беспорядочными складками одежды превращались в одно целое. В единую массу из кожи, пота и жестокости. На всей планете не нашлось бы столь мощного средоточия чистого кошмара. Они были отвратительны – и в этой отвратительности они были превосходны. Но недолго. Это никогда не длилось долго. Он всегда кончал в тишине, сжимая челюсть до скрежета острых зубов и подавляя ком хриплого стона. И именно в это мгновение Беллатриса чувствовала себя избранной самим Сатаной, ведь в ней разливалось семя не человека, а темной субстанции, именуемой Злом. По крайней мере, она мечтала, чтобы это было именно так. Чтобы она произвела в этот мир столь важное – рождение единственного наследника Салазара Слизерина. Беллатриса никогда не стирала семя с промежности, она готова была собрать его в пробирку и носить, как талисман. И, о, Мерлин, ей так хотелось греметь о своей близости с Темным Лордом всему миру. Но Он запрещал. Точнее, это даже не обсуждалась, она знала своё место, как и положено послушной суке. В очередной раз Он утолил свой голод, а она была счастлива посодействовать. В то время, как семя зрело в проклятом чреве безумицы, гриф и гиена разбрелись по своим углам, чтобы после очередной жертвы вновь встретиться на трупном пиршестве.