Я хотел лишь ее любви..

Сумераги Ицуки–«Нимфоманка»

Девочки растут слишком быстро; ты не успеваешь заметить, как она, однажды, из невзрачной плоскодонки становится девушкой, которая заставляет остановить на себе взгляд. А как растут избалованные, богатые девушки? Да, поди разбери их. Вот так и Каэде Манюда не успел понять, как вместо привычной на вид, хамоватой избалованной девчонки, без намека на аппетитные формы, перед ним на коленях оказалась она, воплощение всех мужских пошлых фантазий. Когда их отношения сменили статус с «Я буду рядом, Семпай» на «Я тебя хочу»? Он всё пропустил. Он словно не существовал пару месяцев после того, как она вернулась обратно, в студсовет. Один сплошной туман в голове… Или может дело всё в том, что ее губы слишком сильно напирают в данный момент? И ведь всё это не правильно… Всё это не так. Ведь эта «девочка» никогда не была такой. Та Сумераги которую он знал — скорее бы выдернула все ногти, для своей коллекции чем, то что она собиралась сделать сейчас. Чувство того, что всё это не реально никак не позволяет ему расслабиться. Ицуки чувствует его напряжение, и не найдя ничего более действенного, чем причинить боль — хватает его за бедро, впиваясь своими излишне длинными и ухоженными ногтями. Она, как мартовская кошка. Она не похожа сама на себя, когда поблизости находится он. Ицуки Сумераги никогда не признается, что она сходит по нему с ума. Она желает его как только видит. Сначала Ицуки пыталась… Она пыталась побороть это чувство пробивающие с ног до головы, как обычно — вызовом в карточную игру. Не помогло. Не помогло — раз. Не помогло — два. На семьдесят пятом Сумераги сдалась. Приняла. Она хочет его. И если бы всё было так просто. Если бы.        Два года пребывания в студсовете, там, где безграничное пространство — холодное и не приветливое — сделали из нее нуждающуюся. Перебороть себя в первый раз — это было труднее всего. Ведь он — Каэде — ничего не предпринимал. Ицуке пришлось просить, пришлось встретить взгляд его алых глаз, в которых горел огонь насмешки. Всё — страх перед самым первым разом, и нынешним страхом, что он откажет. Особенно в последнее время. Он будто соглашается нехотя, словно не желает её. Ицуки ищет проблемы в себе, не понимая, как он может отказать. Любой вызов — да он в доли секунды отвечал на ее шаги, а тут… Что-то было не так. И, с ней ли не так?..        Ицука отстраняется от него, выдыхает, облизывает нижнюю губу. Она поднимает взгляд на него, сидящего в этом большом кресле призидента студенческого совета — вроде бы всё как обычно, как он мечтал.        — Что не так, Семпай? Она ведет пальцем по его бедру. Ткань его черных в полоску брюк, которые сидят, чертовски по фигуре, едва отливает в слабом свете свечей. Маню да отводит взгляд, потирает лоб, понимая, что совершенно не хочет продолжения этого вечера. Но в глазах напротив не встречает встречного предложения отказа. Ицуки горит, как свеча подле его ног. Однако, пламя ее страсти не обжигает, вот уже несколько недель. Она не та, кто должен быть на этом месте. И лишь сейчас Маню да Каэде понимает в чем проблема. Улыбается, понимая, что всё это время был так слеп, и так глуп. Это не глупышка Сумераги. Это не его Сумераги Ицуки. –Почему ты молчишь, Манда-Семпай?  Теперь уже напрягается Сумераги, поднимаясь на ноги, упираясь в его колени.  — Потому что не обязан отвечать. Каэде поворачивается к ней лицом, откидывается на спинку кресла, ощущая какое оно удобное. –Тебе.  Это последнее его «тебе» звучит, как оскорбление, задевая всё внутри девичьей души.     Ицуки едва хочет сорваться на крик, но Манюда обхватывает ее за талию, притягивая к себе. Сумераги упирается коленом между его ног, а рукой — в спинку кресла на уровне лица. Она чувствует, как правая рука, смещается с талии на ягодицу, а затем плавно на бедро. Мурашки бегут по бледной коже, россыпью вслед его прикосновениям. Чувствует ли он это? Сумераги с надеждой заглядывает ему в лицо, а в мыслях уже совершенно иное. И настолько становится плевать на его слова… Он ведь всегда был таким — грубым и противным в общении. И не желая слышать объяснения его действий, Ицуки снимает свой пиджак и начинает растягивать свою рубашку, но Маюда останавливает её, едва та достигает уровня груди.    — Хочешь раздеться, Сумераги?  Вопрос на который не нужен ответ, ведь Сумераги почти сделала это. — Может тогда не стоит…  Она рычит перебивая его, как зверь, скалиться, сжимая спинку кресла, и та порвалась под напором её чудовищных ногтей. Она не пугает его; проблема совершенно не в том, что Ицуки — богатая, изболованая. Проблема в том, что она…    — Нимфоманка! Перекатывает на кончике языка это диагноз. — Ведь ты должна была лезть в мое сердце, а не в ширинку. Она замирает, понимая, что это очередное оскорбление, которое задевает глубоко, в самое сердце. Где-то внутри рушатся все стены доверия и теплых чувств к нему. Бетонной крошкой и пылью оседают на ее внутренних органах, заставляя тело стать таким тяжелым.Сил стоять на своих двоих катастрофически не хватает, и Ицуки от бессилия усаживается сверху, утыкаясь головой в спинку кресла слева от Мазды-семпая. Вдыхает аромат его духов и понимает, что готова простить ему даже это. И поэтому когда волна жгучей потребности в теле напротив охватывает ее, Ицуки, улыбается, а затем разворачивается и целует своего семпая в шею. Он не сопротивляется, но не дает ей ничего взамен.  Да это не его изболованая Сумераги из прошлого. Она не девочка, которая могла запросто выиграть в любую карточную игру, играть с богачами на большие суммы, и выдирать их ногти без всякого чувства сожеления. Она уже не та нахалка, которая могла купить всё что пожелает, даже место в студсовете, так как сделала в своё время. Она уже не та… Когда она успела вырасти в это сексуальное нечто, которое так голодна, что готова пожирать его тело двадцать четыре на семь, триста шестьдесят пять дней в году? Кто бы отказался от такой привлекательной и юной девушки? Только идиот. И Манюда Каэде — тот самый идиот. Ее семпай отворачивается от ее же ласк, когда понимает, что всё это перейдет в иную плоскость, так ничего и не решив. Сумераги, понимает, что если сейчас не начнет действовать, то он бросит её здесь одну с её желанием наедине. Она хватает его за лицо, своими хрупкими ручками, насильно заставляя смотреть себе в глаза. Она тянется вперед к его губам. Но ей позволяют лишь коснуться нижней, и то мимолетно. Каэде сжимает ее под бедра, срывая сладкий стон из ее уст. Он сделает всего одну попытку вернуть ту, в ком так нуждается, вернуть ту Сумераги, которая должна быть здесь, с ним. Всего один шанс от которого у самого всё внутри переворачивается.   — Прости меня, Сумераги…я хотел только твоей любви!