До исступления

После смены она уже ждала ее в каюте. Взгляд Хакс сразу же упал на напряженную фигуру Кайлы, застывшую у дальней стены ее гостиной. Приглушенный свет и притаившиеся в острых углах комнаты жадно наблюдающие тени лишь добавляли ее изгибам резкость, превращали ее скрытый полутьмой силуэт в набор резко очерченных линий, заставляя любого поверить, что они принадлежат хищно притихшему нексу, а не человеку. От нее волнами исходило электризующее воздух напряжение. И Армитаж вдруг почувствовала, как задрожала от возбуждения, как сердце бросилось биться сильнее и чаще — и вместе с отчетливо различимыми всполошенными ударами в груди уже не слышала похожий на далекое эхо звук закрывавшейся за ее спиной двери. Предвкушение при взгляде на Рен всегда превращало ее — прежде холодную, расчетливую — в пульсирующий желанием бесформенный клубок. Легкий страх сейчас лишь подслащал каждое чувство, не позволял думать ни о чем другом. Она вновь ее ждала. Пылко, предано и неустанно — помешательство, на которое была способна только Рен. Не терпящая ранее любого ожидания, не выносящая даже текущих сквозь пальцы нескольких минут, сейчас она методично ткала, словно скарифский шелкопряд, свое терпение из горячих, словно мустафарская лава, ревности и страсти. Она знала, что Хакс позволит ей выплеснуть свою горечь лишь в уединении их каюты — и потому не смела в своем привычном безрассудстве начать разговор за пределами этих стен. Нет, вместо этого она ждала — терпеливо, как ждут питомцы. И от этой мысли в животе Хакс сворачивалось кольцом пульсирующее желание. Кайла стояла, привалившись плечом к стене, и совершенна не скрывала поглотившую ее ярость, скрестив руки на великолепно очерченной дублетом груди. Вот так, угрожающе застыв темным и высоким силуэтом, не отводя взгляд своих мерцающих глаз, она сумела бы напугать любого, кто имел несчастье ее увидеть. Но только не Хакс, только не сейчас. Их незначительные, но до сих пор по-женски почти необоснованные споры были лишь прелюдией. И Армитаж знала, что сейчас будет один из них. — Что ты скажешь на этот раз? — тихо процедила Рен, и неопределенно мотнула головой, словно не могла не дернуться, не могла остаться неподвижной в этот момент. — Как обычно, ты не станешь даже оправдываться. — Оправдываться? — спросила Хакс. — За пару перекинутых с адмиралом фраз? Она не сводила с Кайлы глаз. И после этих слов, чересчур спокойно брошенных между ними, увидела, как резко сжалась чужая челюсть, укрытая по бокам ложившимися на плечи прядями иссиня-черных волос, как этот роскошный рот, так часто доводящий ее собственный до алеющей припухлости, презрительно скривился, заметно дернув вниз уголки губ. Рен совершенна не умела себя контролировать: ее эмоции, словно разбушевавшиеся звери, неуклонно искажали черты лица, отражались в глазах. Армитаж могла бы любоваться этим циклы напролет. Она подошла к рабочему столу, только своей неспешной походкой подогревая чужую кровь, и продолжила наблюдать за Рен боковым зрением, не смея отказать себе в удовольствии подмечать вздрагивания ее высокой фигуры. Хакс стянула перчатки мучительно медленно — палец за пальцем, так, как она умела, зная всю глубину любви Рен к нежным изгибам ее бледных рук — с опасливым любопытством различая поблизости в ее дыхании один-единственный шумный вздох, и аккуратно оставила их на краю стола, а после так же неторопливо разгладила бороздящие их только ей видимые складки. Будто это действительно было важнее кипящей негодованием Кайлы, снова сходящей с ума от собственного водоворота чувств. Та могла наброситься в любой момент: грубо прижаться сзади и вдавить в этот впивающийся в бедра ровный край стола, с легкостью опрокинуть на его гладкую поверхность, заставив растянуться на нем подобно проколотой булавкой баламакской бабочке. Могла в своей излюбленной манере широкими ладонями обхватить ее запястья, только для того, чтобы дернуть за них к себе ближе, сократить этим любые разделяющие их дюймы. Ревность превращала ее вспыльчивость в безумие, и порой делала ее еще более безрассудной. — Он смотрел на тебя, — раздосадованно отозвалась Рен. Ее голос — глубокий, текучий — даже раздражение передавал столь же сладким, как и похвалу. — На меня смотрят много людей. Кайла едва слышно хмыкнула, услышав ее давно прозвучавшую в похожем споре фразу. Армитаж даже не старалась придумать что-то новое, предпочитая направить и этот разговор по привычному ей течению. — Не делай вид, что тебе все равно. Ты не видела и половины того, что я могла увидеть со стороны. Ты не бывала в его голове, как сегодня была я… — Мне даже не надо делать вид, — перебила Хакс. — Мне совершенно безразлично его внимание. Тебе ли не знать, Рен. — Тебе ли не знать, Хакс, — угрюмо повторила та, будто передразнивая на свой манер ее спокойный тон, — что адмирал Фонго упрямо старается не замечать твое безразличие. С твоей стороны жестоко давать ему хотя бы малейший проблеск надежды. Армитаж оглянулась, благосклонно подарив разрумянившейся от гнева Рен красноречивый взгляд. — А с твоей стороны довольно глупо думать, что это действительно может стать для меня проблемой, — ответила она. О, адмирал был наименьшей из проблем Хакс. Вместо этого он успел стать катализатором, что она так щедро и со знанием дела любила добавлять в их с Кайлой отношения — и ревность, вновь накрывающая Рен с головой, не переставала добавлять им обеим еще по одной порции страсти. Но Рен об этом знать было необязательно. Армитаж собиралась использовать Фонго до тех пор, пока ей не надоест. Адмирал сочетал в себе все, что она так ненавидела — не иначе, как осколок былой Империи, он был точным отражением тех устаревших взглядов и суждений, что уже давно вместо сухого почтения вызывали горячий протест. Он был одним из тех слегка тучных мужчин, что в ускользающей от них надежде на лучший вид тщетно затягивали свой пояс с каждым днем все туже: его толстые пальцы и одутловатое лицо с глубоко посаженными мутно-серыми глазами напоминали Хакс собственного отца, а испещренное грубыми бороздами морщин щеки и высокий лоб напоминали ей уродливое лицо Сноука. Фуражка почти не скрывала блеск седины на редеющих волосах. Видимо, ничто из этого не помешало ему смело озвучивать ей свое плохо завуалированное предложение. «Для людей вашего ранга крайне необходимо найти человека, на которого в будущем они могли бы положиться. Кого-нибудь близкого к вам по влиянию и на кого вы смогли бы рассчитывать в трудную для себя минуту. Таким, как вы, опасно быть одной на вершине». Он говорил размеренно, будто кропотливо зачитывая с датапада заранее подготовленную и чересчур фальшивую речь. Хакс поморщилась от одного лишь воспоминания о его глухом и назойливо монотонном голосе — даже незначительный шум вокруг, прерываемый переговорами подчиненных, занимал ее тогда куда сильнее, чем его слова. И даже несмотря на то, как она старательно напускала на себя безучастный и безразличный вид, адмирал Фонго продолжал свято верить в проницательность собственного взгляда — как и каждый, кто осознает собственное положение и из последних сил держится за связывающую его с властью тонкую нить. Его преувеличено страстно-взволнованное выражение лица и не собиралось тогда утратить видимых крупиц дерзости, так ему характерных — и весь его вид, вылепленный и тщательно собранный из былых славы и уважения, точно так же продолжал быть лишь надвинутой маской самонадеянности. Жалкое зрелище. Кайле же не требовалось ничего из этого, чтобы вызвать в ней будоражащий нервы трепет. «Я не сомневаюсь в вашей способности убеждать. В этом вы хороши, генерал. Но на вашем месте я бы склонял к себе как можно больше. Верить одному — значит не верить никому». Адмирал не имел привилегии заводить столь доверительные беседы. Наверняка, он даже не понимал, какой глупой выглядела его попытка себя навязать. Это было почти нелепо — так же нелепо, как и безумная мысль Рен о том, что он мог бы разбудить в ней какой-либо интерес. Хакс знала, что он вскоре заговорит с ней об этом — Фонго совершенно не умел скрывать свои полные жажды обладания взгляды. Она знала многих мужчин, смотрящих на нее именно так, и с той же непоколебимой нуждой — и прекрасно знала, сколько из этих адресованных ей взглядов видела ее ревнивая Рен. Адмирал не был первым — и не станет последним. В минувшие циклы Фонго отчаянно пытался находиться с ней рядом, насколько могло позволить его расписание — будто бы случайно пересекался в офицерской столовой, ждал за рабочим столом в конференц-залах и неотвязчиво наведывался к ней, как сегодня, на командный мостик. Хакс лишь оставалось проследить, чтобы Кайла в это время была поблизости и слышала каждое слово, что она так нахально и одновременно с этим почтительно бросала ему в лицо. «И что заставляет вас думать, адмирал, что у меня уже нет такого человека? Мне вполне хватит ее одной. Пытаться верить всем — значит на самом деле остаться верной только самой себе». Взгляд Рен, во время ее краткой речи притаившейся у дальней панели за ее спиной, продолжал нещадно обжигать затылок. Предвестник бури — неукротимой, дикой — что неизбежно разразится к концу ее смены в знакомых им обеим стенах. Она ждала эту бурю с нетерпением. И потому Армитаж на грани шепота ахнула, потерявшись на долгие минуты в событиях сегодняшнего дня, когда Кайла, за миг преодолев разделяющую их часть гостиной, вдруг примкнула к ее спине. Разгоряченная, мягкая, крепкая. Ее пышущее жаром тело окутало Хакс пряным ароматом — так пах лесной пожар, увязнувший к густых клубах угольно-черного дыма. Она позволила себе ему отдаться: безмятежно откинула голову Рен на плечо, вдохнула наконец-то глубже, и слабо улыбнулась от легкой, едва ощутимой щекотки на своей шее от ее тугих кудрей, колыхающихся рядом с лицом. Шумное дыхание Рен просвистело рядом с ее ухом обещанием новых клятв и присяг. — Никто не достоин тебя, — прошелестела она, опалив грань ее челюсти пылкостью своих слов. — Никто не тронет тебя, никто не коснется тебя. Если я им не позволю. Рен умолкла на несколько наполненных своим же тяжелым дыханием коротких мгновений. — Никто не достоин тебя, — снова повторила она. А потом ее рука внезапно скользнула по краю уставной строгой юбки, подцепила ее, нарочито небрежно, приподнимая выше, оставляя вдоль бедра Хакс бледнеющий отпечаток тепла от ее обнаженной руки. Другая ее ладонь — широкая и такая же горячая, как и ее тело — сжала левую грудь, обхватила ее всю в своих алчных пальцах, заставив Армитаж еще раз ахнуть. В руках Рен она забывала о своем непокорном нраве, оставляла позади любые ехидство и язвительность, так часто щиплющих язык — она обмякала, только почувствовав вновь ее твердую хватку, затихала, только услышав ее почтительный шепот. — Я могла бы, — медленно начала Кайла, — избавиться от них. От старого, теряющего положение адмирала Фонго, в чьих грязных мыслях ты принимаешь его жалкое предложение, от насквозь пропахшего похотью капитана Пьюви, что посмел думать о тебе обнаженной, от ничтожного, заслуживающего лишь сострадания подхалима Дофельда, который тщетно продолжает верить, что когда-нибудь твой взгляд упадет на него. Я могла бы продолжать этот список долго — до тех пор, пока не сойду с ума и не возьмусь за меч. И тогда бы они узнали, что с тех пор я буду ловить любую их мысль о тебе. Они бы увидели, что их ждет за проблеск твоего имени в их головах. — Они боятся тебя и без всего этого, — удовлетворенно проговорила Хакс, по-прежнему купаясь в лучах ее похвалы. — Ты отлично знаешь свою репутацию. — Прекрасно, — дерзко ответила Рен, только крепче сжав на ее груди ладонь. Хакс качнулась назад, на мгновение вжимаясь в Кайлу всем телом, и накрыла левой ладонью ее руку в безмолвном согласии. Чужая ревность испепеляла ее — желанно и по ее же воле. Она играла этим чувством так же искусно, как играла в нужные ей моменты на чувствах офицеров, имевших несчастье верить, что она действительно когда-нибудь будет с ними. Рен же в свою очередь не подпускала к ней слишком близко ни мужчин, ни женщин. Особенно мужчин. Армитаж уже не знала, где было этому начало — в какой момент она взглянула на алеющее от гнева лицо Рен и решительно поняла, что хотела бы увидеть его еще раз, когда же ее невинные ранее побуждения вызвать эту грубую, как и сама Кайла, страсть стали привычкой и потребностью, в какой из дней происходящее стало завораживать ее, как завораживали полные молчаливой и безмолвной бури темные глаза Рен и вид ровных тяжей ее жил на напряженной шее. Она не знала этому начала, но была уверена, что не положит этому конец. — Тогда что это? — спросила Рен хрипло. — Тебе просто нравится испытывать меня? Дразнить? Смотреть, как я вынуждена оставлять их в живых? Армитаж хихихнула — редкий для нее порыв — и у Кайлы позади нее перехватило дыхание. — Ты так проницательна. Признаюсь, что не могу удержаться — ты слишком соблазнительна в гневе. Она отпрянула, ловко сбросив с тела жадные руки Рен, и тут же развернулась, желая увидеть ее лицо и не скрывая собственный лукавый изгиб губ. Невыносимое, пульсирующее огненными вспышками желание лишь непристойно заныло внутри ее живота, жар и тяжесть в паху стали отчетливее, когда ее взгляду предстала покрасневшая кожа, а ее слуха достигло учащенное дыхание. Кайла действительно была восхитительна в своей ревности. Ради этого она была готова доводить ее до исступления раз за разом. — Только посмотри, как красны твои щеки, — нежно начала Армитаж, чувствуя, как мутнится рассудок, — как дико вздымается твоя пышная грудь. Разве могла бы я лишить себя этого роскошного вида? Разве могу я прекратить возрождать его вновь и вновь, пока ты так прекрасна, когда беспокоишься за меня? Кайла хмыкнула, исказив пересекающий лицо тонкий шрам, но не смогла скрыть мелкое вздрагивание от ее слов, не смогла утаить румянец на скулах — и словно этим взывала Хакс взглянуть на нее еще раз. — Ты всегда становишься поэтичной перед сексом, — ответила она. А потом поддалась вперед. Рен не поцеловала — вначале вцепилась зубами в ее нижнюю губу, сильно, безжалостно, и Хакс вскрикнула, беспощадно пронзенная этой болью. Это напоминало подлую, коварную месть. Но она не была против. Точно так же и не могла не прижаться сейчас к ней ближе, остро чувствуя, как между ними встречается их смятая давлением грудь — и лишь углубила поцелуй, а после дерзко укусила взамен, с восторгом осознавая, что они разделят сегодня еще большую страсть, чем обычно. Они поделились одним судорожным выдохом, одним дрожащим вдохом. А потом потеряли счет времени, опьянели от свободы и близости. Кайла упивалась своей вседозволенностью. Кольцом обвивала ее талию, сжимала бока, впивалась пальцами в скрытую тканью плоть крепко и совершенно не боясь оставить следы. Сминала в своих руках ее плотный китель, бесцеремонно залезала ладонью под юбку, не обременяя себя снятием одежды. Ее глаза таили в себе лишь жажду, лишь голод. Все то, что Хакс и ожидала увидеть, все то, что светилось и в ее собственных глазах. — Только моя, — голос Рен превратился в урчание задобренного лаской дикого зверя. — Только моя. И ничья больше. Армитаж засмеялась, торжествующе и задорно, а потом огладила темно-пурпурные, распухшие от укуса губы Кайлы. — Моя ревнивая Рен, — очарованно пробормотала она. — Моя ревнивая Рен…