Уравновешенные судьбы

Их союз вызывал удивления и негодования у многих, и ни единая душа не верила в их совместное будущее. Лишь Хакурю видел свою дальнейшую судьбу так же чётко и ясно, как не видела её Моржана. Прочность их брака должно было выявить время. Оно же однажды было обязано подвести черту в сложных взаимосвязях, которыми была скреплена молодая пара. Она не могла толком понять, по какой причине осмелилась выйти за него замуж. Моржана давно любила Алибабу, но в итоге всё же выбрала Хакурю. Чем она руководствовалась, внимательно следуя традициям империи Ко на собственной свадьбе, запоминая сложные ритуальные действия, обучаясь этикету, осталось неясным до самого конца. Возможно, ею завладело отчаяние, которое поселил в её душе некогда третий принц Бальбадда, Алибаба Салуджа, радостно заявивший девушке на одном из пиров: «Знаешь, Моржана, Хакурю был бы для тебя лучшим мужем. Ты будешь ему скорее второй матерью, нежели женой. Удобно, согласись!» И она согласилась, на тот раз мысленно, с самой собой, когда кланялась Небу и Земле, не обожествлявшихся ею никогда прежде, кланялась Хакурю, проявляя самое глубокое уважение, распивала вино по обычаям империи Ко. И когда в комнате, куда прошествовали молодые, совершалась другая церемония, когда Моржана, потупившись, осторожно состригала прядь чёрных, мягких волос Хакурю, когда он сам, преодолевая тяжёлый вздох волнения, проделывал те же самые действия и прятал кончики волос, тёмных и алых, в медальон, отдавал его ей — девушка была спокойна и деланно равнодушна. И Моржана прилежно исполняла свои обязанности новобрачной, не думая избегать их. И когда она, грациозно управляясь с непривычными палочками, брала кусочки разнообразных блюд и клала на тарелки гостям, когда ухаживала за Аладдином и Алибабой, подавляя непрошенную обиду на Салуджу за его громкий и чересчур весёлый смех, когда выслушивала шутки от приглашённых и исполняла любой танец или просьбу, высказанную кем-то из присутствовавших, — тогда Моржана была сосредоточена и опустошена. И когда позже, спустя время после их свадьбы, Хакурю в исступлении падал перед ней на колени, обнимая во внезапном порыве страсти её ноги, — уже не оголённые и истёртые в кровь многодневными путешествиями, а ухоженные, спрятанные за длинными полами богатого жуцюня — когда целовал её лицо и горячо шептал: «Сильная, ненаглядная, драгоценная Моржана!.. Моя Моржана... Не оставляй меня, будь со мной вечно!» — сама женщина не ощущала ровным счётом ничего. Она улыбалась в ответ, не находя в себе сил сказать ему что-либо равноценное, столь же нежное и трогательное. У Моржаны попусту не было слов любви, которые она бы могла посвятить четвёртому императору Ко, Рен Хакурю, собственному мужу. Он, занятый бесчисленным множеством государственных дел, выкраивал время для неё и коротал часы на стряпанье удивительных, невообразимо вкусных блюд для себя и своей супруги. Моржана признавала их великолепными и хвалила Хакурю от всего сердца. А он будто бы и не замечал сухости её фраз и странного выражения на лице, равно как и избегающих ответного взгляда глаз. «Дорогая, милая, прекрасная Моржана!.. Моя Моржана... Нас благословило Небо, мы с тобой до конца наших дней — одно неделимое целое». Хакурю радовался и искрился счастьем, как ребёнок, когда в их семье появился долгожданный первенец. Здоровый мальчик стал отрадой императора, унаследовал внешность отца и неимоверную физическую силу матери. Спустя два года Моржана родила дочь, как две капли воды похожую на неё саму. Хакурю окончательно впал в пучину светлой и тихой благодати, внезапно снизошедшей до него с самих небес, которые, как казалось прежде, прокляли его род за прегрешения его отца, матери и дяди. Должно быть, ради Моржаны боги смилостивились и послали новому властителю очищенную от скверны страну, неоспоримую власть на трон и волевую жену, готовую следовать за ним и в рай, и в пучины ада. «Желанная, трогательная, нежная Моржана!.. Моя Моржана... Ты так сильно бережёшь наших детей и опекаешь их, что каждый вечер, любуясь тобой, я вижу в тебе мою мать Гёкуэн». Её горло судорожно сжималось, стоило Хакурю прижаться к ней и сказать на ухо такие жалящие слова. Моржана беспокоилась за моральное здоровье супруга и присматривала за ним едва ли не чаще, чем за своими сыновьями и дочерьми. Он менялся, неуловимо для неё самой, и это было страшно. Моржана была обязана уследить за Хакурю, но он каждый раз развеивал её сомнения, осторожно целуя её веки, лоб, губы и тихим от восторга голосом повторяя: «Я люблю тебя, о Небо, как я люблю тебя, моя Моржана...» И она не противилась его ласкам, забывая о том, как видела злобу и ненависть, засевшие в его больной, измученной душе. «Ранимая, грациозная, хрупкая Моржана!.. Моя Моржана... Я буду всегда оберегать тебя. Веришь ли ты мне?» И она кивала, сдерживая слёзы, наворачивавшиеся на глаза, и рыдания, подступавшие к горлу. Ни единая душа прежде не называла её слабой. Беззащитной Моржана стала только теперь, проживя не один десяток лет возле Хакурю в мире и спокойствии. Новое, неизведанное ранее чувство душило её по ночам, прокрадываясь в императорскую опочивальню вместе с дымкой, которая взвивалась вверх и растворялась в воздухе, стоило лишь задуть последнюю горевшую в покоях свечу. Страх беспомощности сдавливал сердце Моржаны оковами, такими же крепкими и холодными, какими были цепи на кандалах, которые в прошлом клеймили женщину из племени Фаналис, как рабыню. Но путы жизни, которыми повелевал Хакурю, дар Загана, согревали её, в панике прижимавшуюся всё теснее и теснее к горячему телу четвёртого императора и находившую мимолётный покой. А сам Хакурю безмятежно спал, храня на губах усмешку, наполненную эгоистичным превосходством. «Верная, понимающая, сострадающая Моржана!.. Моя Моржана... Я принёс тебе трофей, какой ты едва могла себе вообразить!» Их семейная идиллия, продержавшаяся столько лет, рухнула в одночасье. В тот вечер, когда Хакурю, едва державшийся на ногах от усталости, покрытый с ног до головы запёкшейся кровью — и своей, и вражеской, — сложил к стопам супруги отрубленную голову поверженного султана Бальбадда, некогда третьего принца, Алибабы Салуджа. Моржане не суждено было вычеркнуть из своей памяти выражение ужаса и страдания, искривившего дорогие ей черты в последние мгновения жизни. Хакурю же блаженно смеялся и протягивал перепачканные кровью руки к женщине, издавшей единственный пронзительный крик и тотчас лишившейся чувств — впервые за всю прожитую жизнь. Трое сыновей и двое дочерей поочерёдно дежурили около постели Моржаны, своей доброй, ласковой, преданной матери, ожидая того часа, когда она очнулась бы от беспокойного сна и открыла бы глаза. Хакурю за это время приказал обработать трофей, полученный в Бальбадде, потому к моменту пробуждения императрица Ко, только-только осмыслившая происходящее, была вынуждена видеть кошмарную картину: её муж бросился ей в ноги и, ликуя, преподнёс ей подарок — лакированную чашу из черепа. Моржана уже не кричала: у неё не хватало на это душевных сил, она лишь безмолвно раскрыла объятья своему господину, и Хакурю уткнулся лицом в её плечо, бредя о каких-то мечтах о мировом господстве. Тогда-то она и потеряла единственную связь с ним, способную вернуть его, её супруга. «От войны, порождённой местью, рождается только горе». Аладдин был совершенно прав, моя возлюбленная Моржана. Сегодня мой племянник, наследник Синдрии, объявил войну нашей империи. Не смешно ли, моя кроткая Моржана?» Старший сын Синдбада и Когёку был в ярости, узнав о гибели Алибабы, старинного друга своего отца. Сам Хакурю презрительно ухмылялся, точь-в-точь как некогда его брат Коэн, и готовился к транспортировке войск на юг империи, откуда было проще напасть на Альянс Семи Морей. Моржана жила в постоянном страхе, и присутствие рядом детей не могло её утихомирить. Она пыталась образумить мужа, но всё было напрасно. Она упустила тот момент, когда можно было всё поменять. «Я наконец-то понял, госпожа Моржана. Вы никогда не принадлежали мне всецело, какая-то часть вас продолжала находиться рядом с вашими друзьями. Госпожа Моржана, ваше сердце будет моим... даже если мне придётся вырвать его из вашей груди!» — Нет, Хакурю! Хаку... рю... Её хрип вырвался из горла одновременно с надрывным кашлем и кровью, некрасиво размазавшейся по вороту белого чжунъи. Наконечник его гуань дао пронзил её грудь неуловимо быстро, а может, это просто Моржана растеряла своё боевое мастерство и сноровку. Император Ко с неземным восторгом созерцал струившуюся по древку глефы кровь жены, начавшей заливать его руки, с которых ещё не сошла смерть Алибабы. Со слезами на глазах государыня великой страны рванулась вперёд, насаживаясь на острие, крича от боли и в последний раз припадая к губам супруга в слишком коротком поцелуе. «Отныне и навеки моё сердце — твоё», — доверительно шепнула она ему. А в следующий миг умиравшая Моржана с вымученной улыбкой мягко обхватила ладонями шею Хакурю и, совершив нечеловеческое усилие, расчётливо свернула её. Отвратительный хруст позвонков женщина уже не слышала: её сознание стремительно угасало. — Мои любимые дети... Пусть беспокойный дух... вашего отца и его рода... никогда не взыграет в вас и ваших потомках... Это было прощальное желание императрицы Ко, Рен Моржаны из племени Фаналис, покинувшей этот мир в возрасте сорока пяти лет. Её мужу, владыке Ко, скончавшемуся одновременно с ней, было сорок семь лет; столько же было и его отцу, Рен Хакутоку, на момент смерти. Провидение не сберегло Хакурю от трагического повторения истории — он так же принял гибель от рук дражайшей супруги. Их схоронили рядом, но не в одной, а в разных могилах. Императорские отпрыски выразили надежды на то, что подобная разобщённость ни за что не помешала бы воссоединиться их родителям в следующей жизни. Особенно яро верила в это младшая дочь, которая не желала сдерживать горе в день погребения и которая отчаянно молилась за пропащую душу Рен Хакурю, заставлявшего страдать собственную жену. «Я не виню отца, — сквозь надрывный плач повторяла она, — я не смею винить его и хочу забыть то, как он изводил нашу матушку. О Небо, но разве можно простить его за это?» И братья обнимали сестру за плечи и отводили её в сторону, оглядываясь на возвышавшуюся над свежими насыпями мемориальную доску, одну на двоих, на которой были высечены скупые слова о славных деяниях покойных императора и императрицы. — Как думаешь, братец Дан, наша матушка... любила отца? — Любовь лечит от любых недугов, она же сводит с ума. Оба наших родителя выиграли и потерпели поражение от любви. Вот что я вижу в их обоюдной смерти. — Я сожалею, что так и не успел сказать нашей матери слова благодарности. За то, что она родила и воспитала нас людьми, хотя, казалось, сам Юйди пытался помешать ей. — Полно об этом, И. Лучше отведи наших сестёр во дворец: скоро начнётся огласка посмертной воли четвёртого императора Ко. Сейчас не время предаваться скорби, мы обязаны предотвратить войну, развязанную отцом. — Рен Хакудан, первый принц империи Ко, становится пятым императором. Рен Хакуюй, первая принцесса империи Ко, получает в наследство северо-западную область Шань, присоединённую к стране при правлении четвёртого императора, ныне покойного, Рен Хакурю. Рен Хакуи, второй принц империи Ко, объявляется главным советником Рен Хакудана, пятого императора Ко. Рен Хакутора, третий принц империи Ко, назначается наместником в южной республике У-Ван, формальную независимость которой от империи Ко признал четвёртый император, ныне покойный, Рен Хакурю, сроком на двадцать пять лет, который подошёл к концу в прошлом году. Рен Хакугёку, вторая принцесса империи Ко, получает право распоряжаться левобережной частью Тёмного континента, которая добровольно стала колонией при правлении четвёртого императора, ныне покойного, Рен Хакурю... — Какими будут ваши действия, господин Хакудан? — Отправьте прошение об аудиенции в Синдрию. Сообщите, что пятый император Ко желает провести мирные переговоры.

* * *

С того времени пролетел не один год. Постепенно из людской памяти стали стираться образы четвёртого императора и его жены, рождённой в племени Фаналис. Недолговечна была их добрая слава, погрязшая на фоне деспотии, устроенной в конце правления Рен Хакурю. Уходили из жизни друзья и враги супружеской пары, в мир привносились перемены, а две могилы в глубине роскошного императорского сада давно исчезли под молодыми деревцами и кустарниками. Тем не менее, один человек всё же приходил к этому месту, ставшему памятным для него уже много, много лет назад. Серьёзный молодой мужчина, лицо которого больше красила искренняя улыбка, нежели печаль, с посохом в руке замер одинокой, понурой фигурой перед мемориалом. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Маги склонился перед первой насыпью и заговорил ровным мелодичным голосом, в котором по-прежнему мелькали отблески юношеского задора. — «Свет — левая рука тьмы», — так гласит трактат об Инь и Ян уже не один век подряд. Помнишь, как ты рассказывал мне об учении своей страны, Хакурю? Прости, что я смог постигнуть его смысл лишь теперь, после этой трагедии. Аладдин повернулся ко второму холму земли, заросшему сорняками, и сказал несколько приглушённее: — Знаешь, Мор, ты была такой сильной. Я боялся, что однажды ты сломаешься из-за своего внутреннего стержня. И тогда, на перепутье дорог, рядом с тобой появился Хакурю. Я был так рад за вас обоих! Ты сделала правильный выбор, Мор... Маги, ничуть не постаревший, провёл ладонью по плите, установленной для супругов, и зашептал какое-то заклинание, расчищая захоронения и превращая неухоженное место в расцветший уголок мира. А после, улыбаясь сквозь камень на сердце, утверждал с небывалой твёрдостью: «Вы уравновесили друг друга, мои друзья. Надеюсь, вы счастливы там... вместе». Примечание: Жуцюнь — традиционная китайская женская одежда, представляющая собой короткую кофту с длинной, подпоясанной под грудью юбкой. Чжунъи — китайское нижнее платье из шёлка или хлопка. Гуань дао — оружие Хакурю. Юйди — верховное божество китайского пантеона, властитель неба, земли и подземного мира.