Белое и белое

Это случилось после всего. После пленения Фира, после восстания, после битвы, прогремевшей через половину королевства. Это случилось после. Фир и Йола жили вдвоём. Во время битвы в замке воздух был настолько переполнен магией, что даже защищенные от неё стены начали рассыпаться. Внутри замка все было еще хуже: посреди двора лежали огромные валуны, выпавшие из стен, все башни попадали, завалив собой жилые помещения и конюшни. Только некоторым постройкам повезло остаться более-менее целыми. Им, как королеве и ее помощнику, выделили одну из немногих уцелевших комнат в маленькой пристройке, которая оказалась под прикрытием защитных заклинаний, которыми была окружена темница. Комната была тесной, тёмной, но с выходом на крышу, чем и Фир, и Йола беззастенчиво пользовались. Они испытывали, чего уже таить, немалый интерес друг к другу. Когда Йолу приставили наблюдать за пленными, только Фир оказался интересным собеседником на время долгих смен. Все пленные молили о прощении и свободе, он же попросил лишь немного магии. Тогда Йола не смогла ему отказать, а он даже не попытался напасть на нее, замерев от тех крупиц силы, проходящих через зачарованную решетку. Это было тем моментом, ради которого он был заперт в этой камере столько лет. Тогда Фир понял, как он отчаялся за это время, как истощился, отрезанный от магии в темном подвале замка. После резни в замке они стояли в тронном зале. Фир вдыхал полной грудью воздух свободы, заново привыкая к магии, струившейся по крови. Йола же старалась дышать ровно, впервые ощущая на себе тяжесть всех цепей, перешедших ей вместе со статусом королевы. В конце концов, Йола стала сильной. Может, даже сильнее Фира. Она стояла во главе такого странного, но могущественного народа, ей было тяжело. Однако она опускала руки. Это манило, это завлекало Фира, слишком редко встречавшего такую силу. Фир противился себе до последнего. Но он не смог ей отказать, когда Йола одной особенно длинной ночью забралась к нему в кровать и заявила, что хочет расслабиться. И если сразу почувствовал, что дело не в ее усталости, то она обманывала себя ещё долго. И вот, они снова сидят на крыше. Она совсем не по-королевски болтает ногами, он молча любуется звездами. И ей. В зимнее время звезды становятся ярче, а отблески луны на снегу дополняют их свет. Но Йола не смотрит на снег. Потому что рядом сидит Фир, и она смотрит на него не в силах отвести взгляд. Совершенного в своей ледяной красоте, резкой, колкой, холодной красоте. Она не отводит взгляда от его волос, точеного, словно из мрамора, профиля и… глаз. Они будто мерцают своей синевой в бесцветно-белой ночи. И она не может перестать смотреть. Налетает порыв ледяного ветра, и Йола мелко дрожит от пробирающего до костей холода, прижимается к Фиру, а тот прячет её под своим плащом. Никто из них не собирался этого делать, оно просто случилось. И оба они потом будут жалеть, что не оттолкнули друг друга той ночью. Будут жалеть о первых поцелуях, злых, голодных, о тепле, способном загореться даже в зачерствевших сердцах. Его ледяные пальцы никогда не касались так нежно, её тонкие руки никогда не брали так жадно. Они умирали и воскресали снова, чтобы вновь остаться вместе. Эта была болезненная, странная привязанность. Но Йола все равно приходила каждую ночь. И Фир все равно был рад встречать рассвет рядом с ней. Они любили друг друга, возможно, так сильно, как никогда прежде не любили. И знали, что любить им нельзя. Они поплатились в итоге за это счастье, но Фир никогда не забудет тепло её рук. Блеск её волос. Глубину её глаз. Даже потом, много веков спустя, Фир будет сидеть на крыше тёмного замка. Один, потому что нет сил терпеть Шайни, маленькое солнце, разбушевавшееся внизу. Будет сидеть и вспоминать ту проклятую ночь, когда он не смог оттолкнуть Йолу. Потому что его руки не должны были прикасаться к ее теплу. Потому что его руки стали слишком живыми для нее. Как и он сам.