Вещи и люди

У возраста есть свои преимущества. Больше спокойствия. Меньше амбиций. Смиряешься с тем, что Найт-Сити пережевал и выплюнул тебя точно так же, как и других, и начинаешь ценить простые вещи. Например, что все еще не подох от пулевого в печень. Вик, в общем-то доволен своей жизнью. Не жалуется. У него есть клиника; есть Мисти, которая не откажет в помощи. Его имя по-прежнему на слуху, и недостатка в клиентах нет. Вечера неплохо так коротаются за пивом и просмотром очередного поединка. А потом появляется Ви — и, наверное, именно это называют кризисом среднего возраста. Виктор не хочет привязываться. Правда не хочет. Говорит своему отражению: бессмысленно. Зачем мальчику такой скучный старик, как ты? Ему это не нужно. Тебе это не нужно. Потому что даже если вдруг, в порядке бреда, он тебя захочет, ни к чему хорошему оно не приведет. Только ко взаимному разочарованию. Отражение смотрит так, будто не верит ни единому слову. Ви заскакивает в свободное время, просто так и по делу. Улыбается, как будто действительно рад видеть, смеется над его шутками и спрашивает, как дела — не просто из вежливости, будто в самом деле не плевать — рассказывает о своих. Подставляется с таким доверием и податливостью, будто у Виктора просто не может соскользнуть рука или залагать инструменты. И Вик — у него просто не получается. Держать дистанцию. Делать вид, что ему не интересно, и мальчик просто один из многих клиентов, ничего больше. Внутри какая-то нездоровая смесь из теплоты и беспомощности; наверное, стоило бы испугаться и сделать стэпинг-брэк. Вместо этого он продолжает отвечать на вопросы и поддерживать разговор, и поддразнивать в ответ, чтобы вызвать ту самую улыбку. Ничего серьезного, оправдывается он перед отражением. Хорошая компания всегда была в дефиците. Просто приятель. Отражение по-прежнему смотрит так, будто он несет полную херню. Вику требуется несколько месяцев, чтобы беспомощно признать — он привязался. И речь уже не просто обо всех этих рабочих или около визитах, или посиделках с пивом после. О том, что он начинает тащить свое отношение в бизнес. Занижать для Ви цену хрома, притом нехило так. Если совсем по-честному, то себе в минус. Перестает брать деньги за саму работу. Ставит в долг. Даже смешно: хватило одного взгляда и «Вик, пожалуйста. Без этой штуки нам не справиться», чтобы он поплыл. Ответил: «хорошо, но только под десять процентов». А потом к нему заваливает Джеки, вроде как с благодарностью: — Вик, ты охрененный мужик, буду помнить до тех пор, пока santa muerte не заберет мою грешную душу, да и после тоже, — но как будто между делом спрашивает. — Значит, Ви теперь у тебя в фаворе? Виктор пожимает плечами. — Такие люди редкость в Найт-Сити. Будет жаль, если его прикончит настолько мелкая работа. — Такие люди, — проницательно цепляется Джек, скрещивая руки на груди, — это какие? Будто ни черта не повелся. Видит Вика таким, как он есть: стариком, доживающим свой век на задворках, которого повело на мальчике на десятилетия младше. — С добрым сердцем, — обобщает он. Если начнет перечислять «яркие», «не до конца очерствевшие изнутри», «держащиеся над защитным цинизмом», будет, во-первых, долго, а во-вторых, жалко. Джек фыркает. Расслабляется, хоть и вряд ли верит во всю эту хрень про «доброе сердце». Хотя бы потому, что успел усвоить — Вик терпеть не может работать в рассрочку. Особенно с наемниками — какой смысл, если должник с большой долей вероятности окажется в ячейке для праха? А если все же идет навстречу, то ломит такие проценты, что корпорации плачут от зависти. Отражению Виктор говорит: просто друг. Я не собираюсь распускать руки или требовать отработать долг телом. Просто хочу, чтобы Ви вернулся живым и хотя бы относительно целым. Только и всего. Чтобы было, с кем вечером посмотреть очередной бой за пивом. Выходит по-прежнему неубедительно. Ви возвращается с дела и возвращает долг. Даже докидывает сверху — «потому что ты потрясающий, Вик». Он, конечно же, не принимает; мальчику тяжело даются деньги, а у него с ними проблем нет. Но Ви упертый. Все равно переводит больше, чем нужно, а потом рассказывает про работу, и как помог новый хром, и какие у Виктора золотые руки, и что «знакомство с тобой — это одна из лучших вещей в моей жизни». — Да брось, малыш, — отмахивается Вик. Но на самом деле это еще один узел, который вяжет его крепко-накрепко. Ви ценит его работу. Ви умеет быть благодарным и не относится ко всему этому, как к должному. Дело времени, когда Виктор начинает падать еще глубже. Работать для него по-особенному. Как раньше для профи из высшей лиги: заморачивается с косметическими швами; прячет и стабилизирует крепления так, как делают в клиниках премиум-уровня за несколько сотен тысяч эдди сверху. Ви приходится проводить в кресле больше времени, но, кажется, они оба ничего не имеют против. Хотя Вика потом выкручивает. За такую работу недаром дерут большие деньги — после сеансов с Ви он вымотан в ноль. Мышцы в рабочей руке дрожат; болят кости в обеих. Глаза тоже. Побочки от инжекторов накапливаются — чем дольше операция, тем больше приходится использовать. Но все это окупается в разы, когда Ви говорит с ухмылкой: — Виделся сегодня с Вакако. Она сказала, что мой риппер творит что-то рядом с чудесами. Вакако, ты можешь представить? Внутри Виктора по-прежнему беспомощная теплота, которая жрет его, словно рак. Ви заслуживает гораздо большего. Что плохого в том, что он пытается ему это дать? Вик говорит своему отражению: я просто забочусь о нем. Не пытаюсь залезть в штаны. Даже не трогаю. Звучит еще хуже, чем раньше. Иногда Вик смотрит. Может быть чаще, чем иногда, ладно, но трудно этого не делать. Ви действительно идет. Больше, чем всем тем, кому он ставил хром за полную стоимость. Виктор думает, что прыгнул выше головы. Это как гребаный нокаут на первых секундах боя: узорчатые шрамы, невидимая проводка, органично подогнанные контакты. Раньше — все та же высшая лига — его работу поместили бы в ChromNews, дали центральную тему, и каждый мог увидеть, насколько он в Ви с головой. Виктор говорит отражению: я просто смотрю. Ничего больше. Просто. Смотрю. Обманываться не получается. Иногда он все-таки трогает — как будто забывает, что Ви не его, и знать не знает, сколько на самом деле стоит такая работа. Спрашивает: — Хорошо прижилось? И пальцами подталкивает запрокинуть голову, раскрыть ладони, обнажить шею. Легкие, бережные касания. Очень ограниченные. Еще ни разу Вик не пересек черту. Хотя иногда кажется, что это только временно. А Ви подставляется. Так доверчиво и податливо, будто перебрал выпивки — они оба. Иногда, в свободные и очень одинокие вечера Виктор представляет. Разное. Что Ви все-таки выясняет, сколько стоит такая работа. И как в прошлый раз упрямо пытается отблагодарить, только не деньгами — до такой суммы ему еще десятилетия расти. Садится к Вику на колени и оглаживает шею ладонями, и тянется снять очки, потому что с ними целовать не так уж удобно — старая идея-фикс; сколько времени прошло и нового появилось, а снимать оправу для Виктора по-прежнему верх интимности. Эта сценка — с благодарностью — его любимая. Иногда он представляет, что Ви опускается на пол и возится с его ремнем, и берет так глубоко, что почти задыхается. Иногда, что остается у него на коленях и использует свои модифицированные ладони. Иногда, что они перемещаются на диван, и Вик долго растягивает его пальцами, до сорванного голоса и «пожалуйста, я не могу больше». Отражению — и самому себе — он больше не пытается ничего доказывать. Все равно выходит дерьмово. Однажды Джеки спрашивает, привычно опираясь на стол: — Ну и когда ты собираешься к нему подкатить? И, наверное, нет ничего удивительного в том, что заметил. Весь этот хром в Ви буквально кричит — «мой рипер на мне повернут». Виктор безнадежно выдыхает и трет затылок. — Никогда, — Джек так высоко поднимает брови, что почти смешно; в его голове это явно не укладывается. — Это только все усложнит. Не хочу потерять хорошего друга. — La mierda del toro, — тот кажется искренне возмущенным. — Ты прости меня, hombre, но это херня. Думаешь, что он тебя отошьет? Вик пожимает плечами. Запретная территория; он старается близко не подходить к такому. — Даже если нет, это ни к чему хорошему не приведет. Джек фыркает. И не удивительно, в его возрасте Виктор тоже такого не понимал. — Жить надо здесь и сейчас, mujer, — говорит тот слова, которые мог бы сказать сам Вик тридцать лет назад. — А не забивать себе голову всяким дерьмом. Вик невесело вздрагивает углом губ. Работало бы оно так на самом деле. Иногда, в те же самые одинокие вечера, когда пива оказывается слишком много, он представляет не только секс. Типичные сентиментальные глупости. Квартира где-нибудь недалеко от клиники, на Брэдбери-стрит. Их перемешанные вещи. Ви в его рубашках. Сонный по утрам, пока Виктор не сделает ему кофе — настоящий, а не синтетическое дерьмо из автомата. Расслабленный вечерами, по-домашнему, естественно прижимающийся к боку и берущий его ладони в свои, чтобы размять ноющие после работы пальцы. Может, даже кошка. Та самая, которую он подкармливает в переулке у клиники. У Вика не самые современные представления о романтике. По крайней мере, эти мысли легко прогнать. Достаточно представить, насколько быстро Ви это наскучит. Или вспомнить, чем закончилась последняя попытка впустить кого-то в свою жизнь. Ему хватит того, что есть. Должно хватить. Момент, когда Джеки на себе притаскивает Ви в клинику — один из самых дерьмовых в его жизни. Много крови: на одежде, руках, полу — от двери до кресла, неровной дорожкой, прямо по их маршруту. Ви крепко жмет ладони к боку, когда Виктор говорит: — Все хорошо, малыш. Дай мне посмотреть. Выглядит херово. Вместо ровного, идеально вшитого хрома — месиво из мяса и электроники. — Ну что там, Вик, — тот пытается храбриться, звучать бодро, даже сейчас, когда должен почти терять сознание от кровопотери. — Ты поправишь меня? Сложно. Как минимум восемь часов на ногах: отделить целое от разъебанного в мясо, органику от синтетики, почистить электронику и вытащить ее подчистую, уже видно, что хваленый хром от Зетатеч не пережил чего-то похожего на выстрел в упор. Нужно менять, притом сразу, пока не началось образование соединительной ткани. Допустим, на что-нибудь от Милитеха, Вику как раз по знакомству удалось раздобыть кое-что из последних разработок. Спрятать крепления, чтобы их не затронуло продуктами воспаления; найти способ разместить проводку в поврежденных тканях. Зашить так, чтобы шрам можно было свести в один сеанс в косметической клинике. Это стоит столько, что Ви с ним в принципе за всю жизнь не расплатится. Но ему и не придется, он даже не узнает. Вик готов многое сделать, только чтобы он встал на ноги. — С легкостью, — отзывается, доставая инжектор с оксибатом. — Ты во мне сомневаешься? — Нет. Никогда. И смотрит так, будто он с головой в Викторе; будто у них уже есть общая квартира и кошка. Вик делает мысленную заметку: добавить еще один пакет плазмы, кровопотеря явно больше, чем кажется. Он выгоняет Джеки, бесцельно шатающегося из угла в угол. Разбирает Ви на части. Как говорил один его коллега: красное к красному, белое к белому. Вкалывает себе противосудорожное, когда от перегрузки начинают дрожать пальцы. Потом стимулятор. Потом снова противосудорожное. Потом коктейль из того же плюс анальгетик плюс адаптоген, когда начинает лезть побочка в виде фибромиалгии. Адовая смесь. После операции ему самому не помешает поставить капельницу и прилечь на соседнюю койку. Но Ви стоит гораздо большего. Он задерживается в клинике на неделю. Рана сложная, операция тоже; Вик сделал все филигранно, но от осложнений не застрахована даже семья Арасаки. Ему гораздо спокойнее от того, что Ви под его наблюдением. Он по-прежнему не пересекает черту, хотя теперь это в разы сложнее. Проверяет повязки, обрабатывает побочную мелочевку типа порезов-ссадин, ставит инжекторы. А Ви все так же доверчиво подставляется. Говорит: «ты столько делаешь, Вик, я бы уже давно сдох в какой-нибудь подворотне, если бы не ты», «у тебя точно не будет проблем? не стоило сдвигать записи из-за меня», «ты же знаешь, что я для тебя что угодно сделаю?». Однажды все-таки спрашивает: — Сколько я должен? Вик откидывается на спинку стула. Честно говорит: — Нисколько, — Ви, кажется, очень хочет возразить, и он добавляет. — Я делал это для себя, — слегка поддразнивает. — Представляешь, насколько скучнее стала бы моя жизнь без тебя? — Так не пойдет, — упрямо качает головой, и линии поставленного Виком хрома подстраиваются под движения мышц. — Тогда можешь притащить мне меддоков, — пожимает он плечами. — Это будет лучшей благодарностью. Ви по-прежнему выглядит упрямым. Не послушает, думает Вик. Может, притащит столько меддоков, что хватит на недели вперед; может, завалится через месяц и переведет все, что заработал. А может и то, и другое сразу. Но к тем самым воображаемым сценкам с благодарностью добавляется еще одна. За эту неделю Вик много узнает. Как Ви задерживает дыхание, когда он обследует кожу возле раны пальцами. Впадает почти в медитацию, ухаживая за оружием. Подкармливает ту самую кошку в переулке и чешет за ухом — «хочу ее забрать, потом, как только приведу жизнь в порядок». Любит ходить босиком, текилу с апельсиновым соком, прохладную воду в душе — не то, чтобы знание всего этого делает жизнь Виктора проще. Как и тот факт, что они уживаются. Да, на него иногда ожидаемо накатывает — хочется личного пространства, времени наедине с собой — но присутствие Ви не раздражает. Он комфортный. То ли сам такой же, то ли просто с потрясающим — наемническим — чувством уместности. Знает, когда не стоит лезть. Когда лучше просто ненавязчиво побыть рядом, а когда — «пойду пообщаюсь с Мисти». Или когда нужно потрепать по плечу, выдергивая из сосредоточенной отладки новоприбывшего хрома — «матч начнется через десять минут. я уже достал пиво» или «у тебя тоже должен быть нормированный рабочий день, Вик, и не смей спорить». За эту неделю они ни разу не ссорятся. Для закостеневшего в своем одиночестве Виктора это что-то рядом с мастерским даункотом от новичка. А потом Джеки делится: — Наклевывается охрененное дельце. И под «охрененное» я имею в виду «гребаная работа мечты, которая вознесет нас на вершины вершин». Хочется неприятно передернуть плечами. Вик не хочет врать — неделя бок о бок с Ви была хорошей; одно из самых теплых воспоминаний за несколько последних лет. Но видеть его живым и целым нравится все же больше. — Вы меня не послушаете, если я посоветую получше присмотреться к этой работе и быть осторожнее? — Мы сама осторожность, mujer, — предсказуемо отмахивается Джеки. — Ви будет нужна новая оптика. Подсобишь? Вик устало выдыхает. — Конечно. Не хочу думать, что делать с вашими урнами для праха. — Angel custodio, — смеется Джеки. — Ты останешься нашим риппером даже когда мы разбогатеем, друг, — подмигивает и с особенной интонацией добавляет. — Особенно для Ви. Вик привычно пропускает мимо — хотя теперь, после недели рядом, получается гораздо труднее. В очередной дружеский визит Ви он спрашивает между делом: — Что будешь делать, если получишь за работу действительно большие деньги? — Хм, — Ви задумчиво запрокидывает голову. Хром играет в движении мышц. — Только не смейся, ладно? — Я попробую, — преувеличенно серьезно обещает, и тот выразительно закатывает глаза. — Наверное, осяду где-нибудь. Виктор откидывается на спинку кресла. Не то, что он ожидал. — А как же возможность стать легендой Найт-Сити? — Это скорее к Джеки, — пожимает плечами Ви. — И легендой Найт-Сити вполне можно стать, дожив до старости. Вот уж что редко кому удавалось. Виктор издает смешок. Спрашивает, наверное, теплее, чем стоило бы: — Чем бы тогда занялся? Ви задумчиво проводит подушечками по линиям хрома на горле. Бессознательный жест — новая привычка? Судя по всему, он делает это часто. — Не знаю. Стану фиксером? Или открою свое дело. Начну толкать оружие или поставлять хром рипперам, — во взгляде появляется что-то смешливое. — Что скажешь, Вик? Возьмешь меня своим поставщиком? — Конечно, малыш, — хмыкает с теплотой. Не удерживается от ответного, ласкового поддразнивания. — В тот же момент, как сможешь поставлять что-то типа Милитеха или Кироши. — Заметано, — смеется Ви. — Теперь буду мотивироваться возможностью с тобой работать. В тот день Виктор снова говорит себе перед зеркалом: ничего не значит. Слова, их совпадение в быту, общее стремление к спокойной — относительно — жизни. И не верит. Не может. Не хочет. Впервые с тех пор, как оказался в Уотсоне, чувствует в себе желание и силы попробовать. Решает: потом. Как только они вернутся с того дела. Снова заведет разговор о будущем. Предложит помощь. Расскажет Ви, насколько сильно на самом деле заботится. Через два дня ему привозят Ви с пулей в затылке и поврежденным чипом.