Поцелуй в родимое пятно на левом боку под рёбрами.

       Микаса и в правду не понимает, что забыла в этом доме.       Точнее, в ее доме.       Энни лежит совсем рядом - ластится, трется о бок Аккерман и скручивается в калачик, когда ее желтоватые волосы падают на лицо. Они непривычно короткие, хоть Микаса сама ее и стригла, а совершенно не помнит. В кармане ее джинс — мятая пачка, жвачка с цитрусами и железная уверенность в том, что Энни, все-таки ее любит также сильно, как и брюнетка ее.       Потому что под нелюбимыми не стонут так громко; потому что лицо не краснеет так ярко и красочно, когда нелюбимая обнимает; потому что Энни нравятся сильные люди и люди, имеющие пить — что, собственно, однозначно, — а Микаса, в свою очередь, все вместе.       Потому что Леонхарт первая предлагает «прогуляться» по самой людной улице города, что совершенно не устраивает Аккерман — она не любит ни людей, ни шумные места — но, почему то, когда рядом чувствуешь такой же запах киви от тонких запястий, чувствуешь скромное одиночестве, что хозяйка пытается спутать в толпе безликих, чувствуешь мягкость тонких волос в отличии от своих, жёстких и спутанных в клочок пучка; но почему то только тогда думаешь: «почему мы не встречались раньше»?       Спустя пол года, пол года, что шли вперемешку с безлюдными местами, (потому что одиночество заменяла широкоплечая тень Микасы) кислым киви и дешевым энергетиком, что Энни пила из трубочки, боясь стереть блестящий тинт, понимаешь, что, твою мать, никогда в жизни так сильно не ошибалась и думаешь: «лучше бы мы вообще не встречались».       На кухне шумно вибрирует и кипит чайник, на столе девчушек ждет песочное печенье и пачка мармелада, но Энни почему-то гладит Микасу по бедру, когда та вставляет в зубы сигарету.       Микаса должна была закурить, чиркнув отсыревшими спичками, но, почему-то, жмется к Леонхарт под кремовый волосатый плед.       Микаса должна была смачно разжевывать сухое печенье, пока Энни наливала бы полюбившийся Аккерман зелёный чай с мелиссой и лимоном по прозрачным кружкам, но, почему-то чувствует ровное дыхание затылком и холодные руки под длинной отцовской футболкой.       Микаса должна была делать все домашнее задание, после школы ходить домой, милосердно отдав рюкзак клевому парню, возможно Эрену, клясться матери в ее верности к женскому долгу и семейным традициям, но, почему-то, отбивает пятки, прогуливая уроки на улицах маленького городка, где видишь одну и ту же женщину с коляской в третий раз, посылает Эрена к черту, потому что ее мутит от парней ее возраста и их речей, закрывается в комнате и обещает побриться налысо матери, что проклинает ее безобразное поведение и ненадлежащее отношение к отцу. Нельзя брать отцовские сигареты и растянутые футболки, когда бесконечно похуй на последствия. Нельзя влюбляться в девушку, когда та играет с тобой, как с чертовым Тамагочи.       Да и Микаса все еще не понимает, что значит любить? Любит ли она Энни, любит ли она ее пшеничные волосы, любит ли водоворот синих глаз, любит ли изогнутый нос, покрытый каплей веснушек, любит ли тонкую талию и длинные пальцы, погрязшие в заусенцах.       Микаса все еще этого не понимает, но в одном она уверена точно:       Энни любит ее карамельное родимое пятно, целует в него каждый раз и жадно-жадно облизывает. Ни волосы, ни темный омут глаз, ни дикую собачью привязанность, нет.       Только вкус жженой карамели на языке. Занавес.       Изредка Леонхарт пропадала в компании патлатого Бертольда, да перекаченного Райнера, слишком громко смеялась и пятки сверкали, когда они вместе бегали в подсобку.       Бог знает, что они там делают, но Микасе это не нравится.       Ей не нравится и то, что мужчин в ее жизни слишком много: надоедливый Эрен, что живет через дорогу и сидит под боком на уроках, громко орет и ввязывается в драки; хочется махнуть рукой и уйти по-английски, когда Жан снова на него орет. Не получается. Плюс отец, от которого Аккерман досталась глупая родинка на плече, стервозный характер, полная антипатия к матери и карамельное пятно под боком.       А теперь герои ее кошмаров - долговязый Бертольд и белобрысый Райнер.       Но Энни понимает, под чьей властью находится, когда глаза Микасы резво стреляют в сторону блондинки и лишнего не позволяет.       Энни позволяет себе только надолго зажмуриться, протяжно вздохнуть и дальше одиноко вести за собой Микасу.       Вот только, когда у самой две купюры в кошелке и врожденный похуизм на проблемы и людей, девчонку оберегать сложно. Легче подчинять, использовать и рушить воздушные замки. Целовать, оставлять засосы на мягкой груди и косточке бедра. Зажимать, а потом отдавать судьбе-злодейке на перевоспитание. Веселиться с мальчиками, что также по первому зову прибегут к Леонхарт. Пытаться оставить Аккерман с смолью горечи в глазах где-то там, за ориентиром, за пределом возможностей. А после, самой приползать к высокой фигуре в поисках жженой карамели на девичьем теле. Понимать, что она также пахнет цитрусами, сыростью, киви и отцовским одеколоном.       Ползешь к ней, потому что жадная. Потому что она жадно просит:       – Поцелуй в родимое пятно на левом боку под рёбрами. Потому что ни за что не сможешь отказать.