Убей и умрешь сам.

— Если когда-нибудь у меня появится возможность перерезать тебе горло — я это сделаю, — тихо заявляешь ты Сокджину, что стоит к тебе спиной, пока ты в разорванном им же вечернем платье лежишь на кожаном диване, к которому неприятно липнет кожа. Совсем недавно он свирепо вдалбливал тебя в него размашистыми толчками, заставляя задыхаться не только от удовольствия, но и от боли. — Перережь, — спокойно говорит и со стаканом виски в руках поворачивается к тебе, — но тогда тебе следом отрубят голову, — ты усмехаешься, разбито и слишком ломано, потому что он прав. Не переводишь взгляда с потолка на него, смотреть на него не хочешь, но чувствуешь его взгляд, которым он тебя облизывает, от которого задыхаешься. Прикрываешь глаза и сглатываешь, слыша его шаги. Набираешь больше воздуха в легкие и всё-таки поворачиваешься к нему. Во взгляде Джина нет ничего, что говорило бы о злости или гневе, там непроглядная тьма спокойствия, тьма, в которую тебя тянет, но ты противишься, отгоняешь ее. Он оборотень, который правит этим городом, которому подчиняются все. Король, чью корону обволакивает сырая человеческая кожа, чей трон состоит из костей убитых им людей. Его руки в крови, он в ней купается. Ким жесток, не знает жалости, а слово "милосердие" давно исключено из его лексикона. Ты его истинная, простой человек, с которым он забавляется каждую ночь. Хотя бы раз не звал тебя, хотя бы раз забыл о твоем существовании и дал вздохнуть спокойно. Десять лет назад такого не было. Тогда люди жили спокойно, в существование этих существ никто даже не верил. Оборотни были сказками, персонажами из фильмов, но никак не реальностью, но в каждой сказке, в каждом мифе есть правда. Человек не сам это придумал, он их увидел и сообщил о них с помощью своих историй. Все происходило быстро. Люди не успевали понять, что происходит. Оборотни захватывали города, страны, навевали страх одним рыком. Кровь заполняла улицы, а военные были бессильны против армии огромных волков. Народ был бессилен перед Сокджином, и до сих пор это так. Твоя ненависть для него — пустой звук, твоя боль — наслаждение. Ты не первая, но точно последняя, потому что он это каждый день доказывает. От истинной не откажется, обещает. Такая связь — редкость. Истинными бывают только волки и им подобные, но люди — нет, а тут, судьба сыграла злую шутку. Джин нашел тебя в борделе, в который ты была вынуждена пойти после того, как его оборотни истребили твою семью за неподчинение. Тогда, когда тебя впервые к нему отправили, ты хотела его убить. Думала, сможешь, что там сложного — во время секса вонзить нож в спину. Однако нож он вонзил в тебя и не один раз. Смотришь, взглядом сжигаешь, испепеляешь, но он не исчезает. Его пепел не ложится на мраморный пол, не рассеивается в воздухе, наоборот. Джин в воздухе витает под кожу тебе забирается, легкие собой наполняет, душит. Одним взглядом медленно сдирает с тебя кожу, разрывает грудную клетку и вытаскивает не сердце, а душу. Царапает, кусает, по кускам съедает и наслаждается. — Хотя, нет, не так, — его хриплый голос эхом раздается в голове, посылает сигналы в мозг, будит в тебе все инстинкты самосохранения. Не шевелишься, слушаешь, смотря в глаза, в которых пламя из ада плещет, обещает тебя в нем дотла сжечь, — одну за другой части тела будут отрывать, — говорит, опираясь ладонью о диван, нагибается к твоему лицу, — а после, — проводит губами по твоей скуле, доходит до уха и уже шепотом продолжает, — когда тебе покажется, что теперь все хорошо, что хотя бы там, в аду, ты будешь спокойна, приглядись к лицу дьявола, что будет тебя раз за разом пытать, потому что это буду я, — второй ладонью от живота до шеи проводит, обжигает. Обхватывает пальцами шею, сжимает. Сдерживаешь слезы, веришь каждому слову. Он не врет, ему незачем. — Ненавижу тебя, вас всех, — дрожишь от страха, но все равно противишься его воле, не поддаешься и забавляешь его этим. Ты первая, кто упрямится, как бы тебе больно ни было. Ты первая, кто не держит язык за зубами и открыто говорит о чем думает. Поначалу раздражало, Джин все пытался тебя сломить, однако, даже покрывшись сотнями трещин из которых сочится боль, обида, лютая, все на своем пути сжигающая, ненависть, ты не сдаешься. Умрешь, но по собственному желанию под него не ляжешь, не обнимешь и не поможешь залечить раны притворной нежностью. Пусть сдыхает, но ты его ласковым зверем не назовешь. Как всегда, каждую ночь будешь вести с ним эту немую войну, где ты постоянно проигравшая, но хотя бы знаешь, что боролась. — Ты слабая, — врет, ему бы твоей силы. — Перехватывает твои руки и больно сжимает тонкие запястья, — никчемная, — приближается к твоему лицу и в губы шепчет, — кукла, которую я сломаю, если захочу. Сглатываешь вязкую слюну, не дышишь, но продолжаешь смотреть в его глаза. — Сломай, но тогда следом сломаешь и себя, — больно бьешь правдой, потому что потеря истинного для оборотня смертельна. Джин улыбается, потому что ты права.