«invisible»

Холодные цепкие пальцы одиночества окутывают его со всех сторон. Улыбка с лица давно спала, холод пробирался под футболку, доводя до мурашек. Ему было так холодно в разгоряченном помещении, будто он труп. Хотя, этот парень и считал себя трупом, только живым, будто зомби, что жаждет съесть чьи-то мозги… — Маттео? — женский голос вырвал его из пучины собственных мыслей. — Да? — неловко так, будто он стоит нагим на параде в Амстердаме. — Ты такой загадочный сегодня, — девушка кладёт руку ему на плечо, — Что случилось? — Ничего. Просто пиво дерьмовое. — Ты хандришь из-за пива? Вопрос остался без ответа. Парень коротко, совсем фальшиво, поцеловал блондинку в щеку и скрылся на кухне, где никого не было, кроме уходящего звука ветра, который пробирался через полуоткрытое окно. На улице май. Отличное время, чтобы радоваться жизни, днём играть с водяными пистолетами, а ночью отжигать на нескончаемых тусовках. Только было всегда одно «но». Оно, как комок, застревало в горле и мешало нормально ходить, двигаться дальше. Маттео окончил школу, ему семнадцать, жизнь должна бить ключом, но она, наоборот, била самого парня ниже пояса. Йонас ошивается рядом с Ханной, конечно, любовь, которая блондину неизвестна. Он сошёлся с Сарой, чтобы не быть настолько одиноким, но и это даёт сбой. Всё когда-то даёт сбой, даже человек, даже его логические цепочки. Маттео прогадал, говоря фальшиво, грязно Саре, что любит её. Он ненавидел всё, что было вокруг него. Риск. Он сам не знал, когда решил так глупо сесть на велосипед и ехать куда-то. Это напоминало жизненный путь Маттео: запутанный, неясный, как в тумане или покрытый инеем. — Маттео? — последнее, что услышал парень от Сары, выходя из квартиры какой-то его уже бывшей одноклассницы. Холодная улица была такая же неприветливая и снаружи. Блондин похлопал по карманам, ищя косяк, но нашёл обычную дешёвую сигарету, которая, казалась, валяется у него в кармане с класса восьмого. Жирные волосы щупальцами развивались по ветру, руки холодели. Почему-то захотелось плакать, будто кто-то умер или причинил удар ножом. Хотя на самом деле это так больно? Или кто-то когда-то так сказал и этому все поверили? Ноги крутили педали куда-то на юг, к художественным магазинам и уличным художникам, которые всегда здесь с восьми утра до восьми вечера. Город Н* всегда славился своими деятелями искусства, некоторые работы здешних известных художников даже повешены в Лувре. От порывов ветра сигарета стлела быстрее, её красный кончик больше не был светом в конце туннеля. В ушах поселился странный гул, похожий на тот, который звучит на переполненной Константиновой площади. Маттео резко остановился около здания. На разрушенном каменном куске была лишь дата — 1812. Парень подошёл к грудам камней, пытаясь прочитать текст на обломках. — «Театр любви, ненависти и лжи», — шепотом зачитал блондин. Он слышал разнообразные страшилки и легенды об этом месте, но никогда не видел его собственными глазами. Никто так и не знал, от чего разрушился театр. Зрители и актеры, которые были в тот день, говорят, что это произошло неожиданно, но обошлось без человеческих жертв. Йонас как-то рассказывал, что по театру бродит настоящий призрак человека, который не успел выбраться. Конечно, Маттео не верил этому, даже никогда не дослушивал этот, по словам самого парня, полный бред. Прошев через огромную дыру в стене, Маттео прошёл внутрь. Всё выглядело грустно и излишне печально: почти не было потолка, декорации разрушенны временем, сцена почти прогнила, зрительских мест было вовсе не видно из-под завалов. Одни только фортепиано с банкетной задумчиво стояли посреди сцены, будто музыкант сейчас вернётся и доиграет свою партию. Глухой звук раздался позади парня и тот резко обернулся. Никого. Видимо, очередная плита упала, не выдержав временного бремени. Прислушавшись к окружающему миру, Маттео никого не услышал. Будто время остановилось, а люди находились в вечном сне. — Здесь кто-нибудь есть?! — прокричал блондин в пустоту, нарушая оболочку тишины. Снова никого. Голос парня эхом раздался по остаткам помещения, напоминая о его пустоте. А когда-то здесь играли актеры на сцене, радовались или, напротив, переживали печаль. Под пьесы Оскара Уайльда смеялись, под Шекспира пускали соленые слёзы. Так странно наблюдать за тем, что пало, но работало много лет назад. Маттео подошёл к одинокому фортепиано. Открыв крышку, парень с горечью констатировал, что некоторые клавиши отсутствуют. Видимо, какие-то энтузиасты забрали их себе в качестве сувенира. На удивление Маттео звук у инструмента оказался чистым, почти не расстроенным, только отсутствие клавиш выдавало его старость и печальность.

***

— Маттео, чувак, какого хера ты ушёл? — в трубке повисло недопонимание друга. Маттео вернулся только в пяти утра, рассматривая, трогая и питая в себя энергию старого театра. Это место будто срослось с ним, они были как единой корневой системой. И его это пугало, но и завораживало одновременно, будто капля воды. — Мне стало… Эээ… Плохо. Я не хотел, чтобы все беспокоились зря, — нагло врёт, почти не краснея. — Отдыхай тогда, но в следующий раз предупреждай о подобных конфузах, — будто театральная пауза, — Хорошо? — Да, Йонас, хорошо. Сердце будто ушло. Маттео раньше испытывал симпатию к своему лучшему другу — Йонасу — который по воле сердца до сих пор ходит кругами вокруг Ханны, второй он, видимо, уже не интересен. Маттео душило это, он постепенно впадал в депрессию. А сейчас… Сейчас ему всё равно. Он научился блокировать любые эмоции и выдавливать фальшивые улыбки. Иногда он даже про себя шутил, что стал королём искусственности. — Можно, моя бабочка? — в комнату блондина коротко постучали и приоткрыли дверь. — Да, заходи, Ханс. Парень в халате с принтом дракона, подобном кимоно, прошёл внутрь и закрыл за собой дверь, прислонившись к ней спиной. По Хансу было видно, что он с горечью смотрел на Маттео, который сейчас был подобен серой массе, которая лишь лежит, лежит, лежит… — Мы беспокоимся о тебе, — после недолгого молчания гость положил: — Ты хорошо окончил школу — это похвально, но ты будто в вечной коме. — О чем ты? — Маттео сел на кровать и посмотрел на Ханса, тот сел рядом. — Мне больно смотреть на то, как ты мучаешься. Ты несчастлив, мой мальчик, даже Сара тебя не особо радует и это очень заметно. — Я… — Давай без оправданий, — вечно счастливое лицо Ханса переполняла грусть, — Тебе нужен психолог. — Ханс, я в порядке, — картинки начали быстро заменять одну на другую внутри блондина, будто специально напоминая ему о самых плохих периодах его и без того дерьмовой жизни, — Мне просто… Слёзы снова начали душить Маттео. Он никогда не мог их сдержать, не важно какое обстоятельства или время — парень мог пустить слезы от накативших эмоций без презрения совести и не думая, что скажут другие. — Ох, бабочка моя… Ханс, как отец, обнял Маттео, положив его голову себе на плечо, гладя непослушные волосы и худую спину. Блондин вцепился за своего соседа, как за спасательный круг и представил, будто это отец, которого у него почти не было. — Это временные трудности. Ты сможешь их решить раз и навсегда, но если обратишься к специалисту. Ты веришь мне? — Да… — Мы поможем тебе, только верь в нас.