***
Под грубыми ботинками скрипит снег с каждым шагом всё отчётливее, Юнги возвращается домой с пакетом еды, минуя суетливых прохожих, и поднесённым настроением, потому что ему вдруг позвонил Чимин. — Ты ещё в университете? — Я сегодня не приду, — говорит младший. — Не жди. Юнги останавливается посреди людного тротуара, бросив взгляд на свою покрасневшую руку от холода, которой сжимает крепче ручки, и чувствует, как у него щемят от холода зубы. — Почему? Я купил твои любимые шоколадные хлопья! — восклицает он, насупившись. Чимин на том конце провода как-то измученно посмеивается, что отдаётся грустным теплом в лёгких, и мягким тоном напоминает: — Забыл, что отправлял меня на свидание? Юнги оглядывается назад, когда его плечо задевает мимо пробегающая женщина, что, должно быть, спешит на автобус домой, и вздыхает. — Да? — словно память отшибло. — Да. Обменявшись ещё парой слов, Юнги суёт телефон в карман пальто и сильнее кутается в шарф, подходя к урне. Он одним незатейливым движением выбрасывает пакет, на пятках развернувшись, чтобы без сожалений пойти в общежитие. — Забыл, что отправлял меня на свидание? — кривляет он Чимина, сделав голос повыше, и зло бьёт себя по щеке. — Ты чего это?! — доносится откуда-то сбоку, вынуждая повернуться. Перед омегой — Феликс во всей красе под руку с каким-то молодым человеком. Вместе они смотрятся как парочка, отчего Юнги хмыкает, потому что очевидно — это не так. Феликсу давным-давно нравится совершенно другой человек с параллели. — Сокджин, это Юнги, — указывает он на омегу, — Юнги, это Сокджин, — делает обратный жест. Вежливо улыбаясь, Юнги подходит ближе и пожимает новому знакомому руку в знак приветствия. — Мы собирались где-нибудь покушать, хочешь с нами? — предлагает весело Феликс. На его нос ложится снежинка и все трое поднимают головы кверху, замечая над собой только-только спускающиеся вниз пушинки. — А вы разве не?.. То есть, вы… — подбирает слова Юнги, неловко жестикулируя руками. — Имею ввиду… — Это мой давний друг! — опережает его поток мыслей Феликс под смех нового знакомого и тоже его подхватывает, как вскоре и Юнги. Не хотелось бы ему быть третьим лишним! Сокджин порядком выше их и плечи у него шире, как впрочем и полагается альфе. По стандарту. Пряди волос его напоминают вороново крыло, как и сам он — будто величественная птица. От него веет каким-то терпким ароматом и чем-то, напоминающим коньяк. — Выпьем? — следуя неожиданному порыву, предлагает Юнги. Все присутствующие согласно кивают.***
Встреча (свидание) у Чимина запланирована на семь вечера в каком-то дорогом ресторане одного из самых оживлённых районов Инчхона. Его бросает то в жар, то бросает в холод, потому что затея однозначно глупая! Но… Как говорится — попытка не пытка. Есть множество причин и прочего-прочего, чтобы попытаться. Как и множество причин и прочего-прочего — чтобы оставить всё так, как есть. Но всё зашло слишком далеко. Омега не хочет особо наряжаться, потому что не видит в этом смысла. Ему будет в радость, если ничего не получится. Он сможет вернуться со спокойной душой в общежитие и сказать Юнги, что он совсем — совершенно — никого не привлекает! И спокойно наблюдать за старшим исподтишка. Стесняясь своей побледневшей кожи, омега и одежду выбирает соответствующую — тусклую. Кажется, что так его нездоровый цвет лица не настолько сильно выделяется на общем фоне. Он натаскивает на себя оливковую рубашку, застегнув на все существующие пуговицы, и заправляет её в широкие брюки, которые потуже на талии завязывает блестящим ремнём. Честно говоря, Чимин никогда не бывал на свиданиях. Никогда в этом не было необходимости. Да, за ним, раньше, когда он был ярким персонажем, постоянно ходили альфы, но у него были совершенно другие интересы. Сейчас — тоже, но всё-таки ситуация вынуждает рискнуть ради общего блага, так сказать. Добравшись на такси до пункта назначения, нужного этажа и указанного администратором столика, Чимин ёрзает на стуле, предвкушая то, как он побыстрее отсюда уйдёт, потому что некомфортно. Вокруг тусклый свет, тёмно-бордовые тона, отчего обстановка кажется неприятно интимной. Этого не исправляют даже широко улыбающиеся и ртом, и глазами официанты. Стол находится под стеночкой, в которую встроена с интересными узорами бра и совсем рядышком цветок, вьющийся по ножкам столика вниз, до самого пола. Меню выглядит презентабельно, взяв в руки, Чимин чувствует, что обшито качественным материалом. Он с детства не бедствовал, но всё же такие места не по душе — резко захотелось шоколадных хлопьев. — Привет, — вздрагивает омега, чуть не роняя меню, и поднимает испуганный почему-то взгляд. Альфа перед ним кажется действительно солидным мужчиной: в костюме-тройке, с идеальной укладкой и правильными чертами лица, правда скулы — слишком резкие. Не по принципу кошелька выбирался спутник на вечер, просто этот человек оказался самых нормальных из всех. Не то, чтобы худший их худший, но, определённо, и не лучший из лучших. Чимин протягивает руку, костяшки которой вежливо целуют, и одёргивает её сразу же, как представляется возможность. — Привет, — отвечает он. Альфу зовут Нико, он чистокровный кореец и успешный маркетолог. Чимин вздыхает от скуки уже на первых секундах разговора о рекламных щитах, а затем заводит свою песню. — А вот я рисую! Точнее, уже не особо, вот мой лучший друг, с которым мы знакомы почти два года — прирождённый художник, у него настолько лёгкая рука, что работы получаются невероятно воздушными! Даже не взглянув, я по энергетике чувствую, что холст прекрасен! Мне кажется, это интересней твоего занятия, — Чимин, взмахнув ресницами, отпивает апельсинового сока, что они заказали ранее, но не притрагивается к еде, в то время как альфа увлечённо рубит стейк с кровью на мелкие части, и почти не жуёт. — А ты был когда-нибудь в Болгарии? Он родился именно там, моё сердце каждый раз замирает от рассказов! — омега довольно мычит, прикрыв глаза, и прогоняет в воспоминании самые приятные моменты. — Болгарию называют страной контрастов: скалистые горы, золотые песчаные пляжи, загадочные пещеры, тихие зеркальные озера, быстрые реки… А ты когда-нибудь видел Дьявольский мост? — загораются глаза у Чимина. — Как можно догадаться по названию, это место окутано легендами, а его происхождение связано с таинственными и потусторонними силами. Одни считают, что на одном из камней этого моста виднеется отпечаток ступни самого Дьявола, а другие уверены в том, что когда-то в этот мост была замурована тень красивой девушки, прислуживающей его автору. Представляешь? Альфа незаинтересованно кивает, махнув официанту на свой опустевший бокал из-под вина, и Чимин решает заговорить его до смерти. — В Болгарии, кстати, не принято отвечать «я не знаю» и поэтому считается нормой, если на вопрос «как пройти?» или «где находится?» человек скажет неправду или ответит неточно. Нельзя обижаться на обман! Просто люди там не хотят обижать других категоричными отказами. Интересно, верно? А ещё! Роза — символ Болгарии. Один из крупнейших в мире производителей розового масла — Долина Роз около города Казанлык. Сбор цветов всегда сопровождается песнями! — И он был там? В Долине Роз? — интересуется альфа. — Да, конечно! В детстве! — Должно быть, у него очень хорошая память, раз он запомнил это и рассказал тебе, омеге, пахнущему розами. Чимин зависает ненадолго, прекращая щебетать, и морщит подбородок, кивая. — Ты мне так и будешь рассказывать весь вечер о каком-то парне? Мне это не по душе, — Нико складывает руки на столе, серьёзным взглядом рассматривая омегу. Ему он, конечно же, нравится, но болтает странные вещи. — Да? Вот и замечательно! Я ухожу, — Чимин просиял, словно новогодняя ёлка, и вскочил со своего места, пытаясь удрать, но не смог ступить и шагу, как его удержали, схватив крепко за пальцы. Повернувшись, омега наткнулся на взгляд, будто пытающийся загипнотизировать. — Похоже на детские байки, — хмыкает альфа, не отпуская Чимина. — Я живу напротив, я никогда не был в Болгарии, но у меня где-то припрятан их национальный и самый любимый напиток — ракия. На вине и фруктовом соке. Попробуем? Чимин сужает глаза, сканируя альфу, и совсем не хочет соглашаться на это предложение. Дело в том, что его не интересует ничего из того, что ему могут предложит. Пусть это будут даже золотые горы — ерунда. — Мы хорошо проведём время и ты забудешь наконец о своём друге, хотя бы на один вечер, — поясняет свой ход Нико. У омеги уши скрутились в трубочку во время этой жуткой фразы. Чувство, будто его позорно рассекретили и сейчас сдадут, а он… Он всего лишь не знает, что ему сейчас делать. И что делать дальше. Жизнь не кажется простой. — Ладно, — легкомысленно пожимает он плечами, запрятав подальше все свои сомнения. И оказывается в огромной квартире на десятом этаже с высокими потолками. На стеклянном столике, расположенном посреди гостиной, стопки, пепельница и пачка сигарет. Альфа открывает коробку конфет, а неподалёку стоят, дожидаясь своей участи, несколько бутылочек алкоголя. — А фрукты есть? — спрашивает Чимин. Альфа кивает на кухню, так что омега срывается туда, но, оказавшись зажатым между тумбами, тяжело вздыхает, потирая переносицу, шепча себе под нос «что же я тут забыл?» Он измеряет шагами помещение, ходит туда и обратно, сбиваясь вновь на одном и том же месте — сто двадцать два. — Чимин, ты долго ещё?! — Иду! — выкрикивает омега, подхватив найденные цитрусы. Сидя друг напротив друга, удалось изучить досконально лица. Чимин специально засматривался на каждый миллиметр кожи, чтобы не думать о своём нахождении в неизвестном доме и с неизвестным человеком. Нико не кажется очень плохим. Но Нико его целует, отодвинув столик в сторону, и это — плохо. На губах омега чувствует горький привкус табака вперемешку с выпивкой, и обсыпается мурашками, когда холодный язык касается его собственного. Не таким представлялся первый поцелуй. Несколько стопок ракии затуманили разум, поэтому Чимин дрожит не так сильно, как мог бы, и даже пытается двигать губами навстречу, крепко жмуря глаза. Не думать, ни о чём не думать. Всё в порядке. Но почему чувство, будто он сейчас предаёт свою родину? Омега резко распахивает глаза, отодвигая альфу от себя, рукой припечатав в грудь, и пытается перевести дыхание. — Неужели такой красивый омежка ни разу не целовался ни с кем? — рычит альфа на ухо, отчего становится жутко, и ведёт руками от шеи к плечам, выводя круги большими пальцами. Касания альфы ласковые, поэтому Чимину и неприятно. Чувство, будто его вывернет наизнанку, ведь так касаться… Странно. — Ты можешь… Можешь не… Можешь быть грубее? — наконец выдыхает Чимин в пространство между ними, и альфа лишь довольно скалится, сверкая в темноте отбеленными зубами. — Я всё ждал твоего разрешения. Омега отдал себя на растерзание добровольно. Грубым касаниям, укусам то тут, то там. Шероховатые пальцы давят на подбородок, оставляя следы, которые тут же сходят, но бока чужие руки сжимают слишком сильно, толкая спиной на пол, настолько сильно, что непременно останутся синяки. Чимин следует за поцелуем, но цепляется только за то, как сильно сдавливают его горло, почти до хруста, пригвоздив к отполированному паркету. Из глаз брызгают горячие слёзы, сбегая вниз, когда становится слишком больно. И именно в этот момент омега понимает, что он наконец думает лишь о ней. О сжимающей его шею руке. Не о нём.***
— Как прошло твоё свидание? — невзначай спрашивает Юнги, когда омеги сидят каждый на своей кровати, пробуя сушёный манго, что принёс Намджун. Намджун одногодка Юнги, он живёт этажом выше и всегда готов выручить в трудную минуту! Сейчас рассматривает новые рисунки старшего, что-то хмыкая себе под нос. Он — дизайнер, но живопись увлекает абсолютного каждого человека. Особенно — из-под кисти Юнги. — Замечательно, — врёт младший, прикусывая изнутри щеку. А что ещё сказать? Как лепетал предполагаемому бойфренду постоянно о Юнги или о том, что просил чуть ли не побить его, а затем — сбежал, пообещав, что перезвонит, но удалил от греха подальше то приложение, что Юнги скачал? Плохая идея. — Что делали? — Юнги смотрит в сторону, будто следя за поведением Намджуна, который может быть слишком неловким и порвать его труды, но на самом деле — делает вид. — Много чего, — пожимает плечами омега. Сегодня он укутался по самое не хочу в тёплый свитер, натянув ворот почти по нос, боясь, что кто-то увидит страшные отметины на его теле наверняка насыщено-фиолетового цвета. Не хотелось бы ему объясняться! — Я сегодня начинаю новую картину, посмотришь? — звучит с надеждой. Кусочек манго застывает в воздухе на полпути вместе со взглядом светло-серых глаз, смотрящих в пол. Очень бы хотелось. Сердце Чимина незаметно для всех обливается кровью, но он не может ни с ним ничего поделать, ни с собой. Ни с Юнги. Знал бы старший! Знал бы, как сильно Чимин хочет посмотреть, помочь и тоже приложить руку к кропотливому труду, но!.. Как много в жизни существует разных «но»… Юнги думает, что Чимин перестал его поддерживать, но единственное желание, которое до сих пор горит яркой сигнальной лампочкой в мозгу — «поддерживать Юнги». — У меня сегодня опять свидание, — выпаливает на одном выдохе Чимин, вскочив слишком резко. — Кажется, я опаздываю! — собрав в кулак всё своё актёрское мастерство и искусство лжи, мотается шарфом, схватив с вешалки курточку, и убегает, еле как успев запрыгнуть в ботинки. — Чудной, — одним уголком губ усмехается Намджун, наблюдая за тем, как быстро испарился омега, а Юнги согласно мычит в ответ, отложив лакомство из-за пропавшего аппетита. — Мне больше всего нравится это! — счастливо выдаёт альфа, подняв ввысь лист А4, на котором издалека и не разобрать ничего, сплошные розовые пятна. — Ох, — моргает Юнги, смотря на рисунок, будто впервые, — болгарская роза, — он бьёт ладошки друг о дружку, чтобы стряхнуть остатки прилипшего сахара, и спешит присесть рядом с гостем. Одно из самых замечательных зрелищ, когда-либо представших перед Юнги, — Долина Роз. — Я скучаю по родителям, — говорит омега, всматриваясь в яркие краски. — Им бы понравилось в Корее: и в Пусане, и в Инчхоне! — улыбается он, кивая своим словам. Родители Юнги погибли ещё в детстве, поэтому он оказался на своей истинной родине благодаря дедушке, папе отца, что забрал его в Пусан. — Я уже рассказывал тебе? — Что? — теряется Намджун. — Нет, — тут же отвечает, понимая, что на эту тему ничего почти не знает. — Мне было девять, когда я увидел тысячи роз разом! За одну руку меня держал папа, за другую — отец, и это, пожалуй, моё самое счастливое воспоминание за всю жизнь! Это была средина мая, вокруг как раз самый пик цветения, самые яркие краски! Это самое настоящее поле, оно по размеру невероятно огромное! В детстве мне казалось, что я стоял перед бескрайним разноцветным морем… Просто представь… А какой там был запах! Так никакие розы не пахнут, только болгарские! Клянусь! — посмеивается Юнги, положив руку на сердце. — Болгарская роза — это королева цветов. Я после того дня только на них и смотрю, по-неземному прекрасных. В самой Болгарии с розой связано буквально каждое событие в жизни. Это и красивые палисадники у домов, и национальная кухня, и праздники, и промышленность. Об этом удивительном цветке сложено множество песен и легенд, написано много сказок, картин и поэм… Думаю, именно поэтому я и рисую их, эти цветы. Юнги откладывает лист бумаги, отвернувшись, и неожиданно шмыгает носом, пугая Намджуна. — Юнги? Что с тобой? — он с самым удивлённым лицом, которое удавалось видеть, поворачивает омегу к себе, обеспокоенно вглядываясь в покрасневшие глаза и никак не унимается с расспросами. — Нормально всё! — отмахивается омега, разражаясь смехом. — Я просто… Слово за слово… Он прикрывает глаза, вдыхая побольше воздуха, а под веками вспышки — родители, детство, тот самый счастливый день и мальчик Чимин, которого он однажды чуть не прибил дверьми, выходя беззаботно из комнаты. Юнги закидывает на плечо портфель, насвистывая весёлый мотивчик, и, не завязав шнурки на конверсах, спешит на пару, чуть не свалившись в дверном проёме, врезавшись в кого-то совершенно нечаянно! — Извините! — восклицает омега слишком громко и чересчур взволнованно, наблюдая за тем, как рассыпаются под ногами чьи-то изрисованные скетчами листы и механические карандаши. — Извините, извините! — он наклоняется, чтобы помочь собрать, по его вине рассыпавшиеся вещи, и тут же ойкает в унисон с человеком, которого протаранил лбом. — Всё в порядке, в порядке! — Юнги поднимает взгляд, натыкаясь на мальчишку, выставившего руки в защищающемся жесте ладонями от себя, и еле сдерживает смех при виде красного пятна прямо посреди лба у омеги. — Я… Не специально… — всё так же сдерживается Юнги, неловко почёсывая затылок. — Да, я тоже… — заливается смехом Чимин, схватившись за живот. На ладонь падает мягкий снег, тут же растворяясь от излучающегося ею тепла, и кристаллики влаги пропадают в линиях судьбы. — Молодой человек, в столь позднее время не стоит гулять одному! — Чимин резко поворачивается, замечая складывающего свои рабочие припасы уличного торговца, и лишь сейчас до него доходит, что сидит уже на холодной лавочке битый час. — Может, вам нужна помощь?! — улыбается мужчина, отчего возле его глаз появляются складочки. — Нет, не нужно! — возвращает улыбку Чимин, решая уйти в другое место. Конечно же, нет у него никакого свидания. — Ты живёшь здесь?! — максимально удивлённый тон, на который Чимин способен. — Значит, я твой новый сосед! — счастливо улыбается он, набросившись на омегу с крепкими объятиями, как на давнего знакомого. Юнги выключает в комнате свет и задвигает шторы, чтобы ничего не мешало и так шаткому сну. На всякий случай омега выглядывает из окна, проверяя не возвращается ли Чимин домой. — Ты поступил на первый курс? — любопытствует Юнги, рассматривая учебники для новичков. — Да! А ты? — Я уже бывалый, — смеётся омега, листая ещё совсем новые страницы. — Можем друг друга учить. С каждым новым шагом гаснет свет ещё в одном окне. Чимин расставляет руки в стороны, когда снег начинает лететь с утроенной скоростью вниз, и становится так, чтобы он таранил его прямо в лицо. — Будем друг друга вдохновлять! Юнги сжимает крепче веки, чтобы верхние и нижние ресницы срослись вместе, но бессонница наступает на пятки, заставляя вновь уставится в ничего не выражающий потолок. — По рукам! Чимин касается сквозь свитер и куртку своей ключицы, сканируя мысленно татуировку, которую набивал, чтобы никогда не забыть… — Чим-а, неужели тебе тоже нравится Чак Паланик?! — воодушевляется Юнги, усевшись в позу лотоса. — Конечно! — О! Тогда ты должен был слышать такое выражение: «Мы все умрем. Цель — не жить вечно, цель — создать вещь, которая будет жить»! Юнги ворочается, сбивая простынь в комочки, не в силах найти удобное положение, и зло шипит, когда ноги путаются в одеяле. — Кто вытянет поломанную спичку, тот и бежит за корн-догами, ладно? — Договорились, — Юнги разминает пальцы и вытаскивает, закрыв глаза, одну из спичек, что оказывается роковой. — Проиграл! Беги! — хлопает его по спине Чимин, ехидно смеясь. — Мир против меня, — сокрушается старший, уже шагая выполнять задание, когда Чимин прячет в карман с поломанными спичками оставшуюся в руке точно такую же. Омега ощущает, как солёные слёзы неприятно стягивают щёки, и пытается втянуть их назад, глубоко внутри осознавая, что это, вообще-то, невозможно… — Дурак! Я! — восклицает Чимин, протаранив ногой сугроб, разбив его вдребезги. — Ненавижу! — грузнет по щиколотки в снегу, ощущая, как снежинки пробираются в ботинки, заставляя кожу превращаться в гусиною, и с новой силой бьёт ногами белую пелену под собой. — Ненавижу! Ненавижу!!! — Какая твоя любимая песня? — Billie Eilish — Watch! Спустя пару часов и осознание, что руки невыносимо ноют из-за продрогших костей, Чимин стоит перед дверью собственной комнаты, планируя своё бесшумное появление. — Спой её для меня!Губы сталкиваются с зубами и языком, Мое сердце пропускает восемь ударов за раз. Если бы мы были предназначены друг для друга, то сейчас были бы вместе.
Оказавшись внутри, не возле своей постели…Ты видишь то, что хочешь видеть, но все, что я сейчас вижу — он.
— …Я буду сидеть и смотреть, как твоя машина воспламеняется От пожара, что ты начал во мне, Но ты не вернулся, чтобы пригласить на свидание. Давай, смотри, как горит мое сердце От пожара, что ты начал во мне, Но я не позволю тебе его потушить.
— Юнги, спишь?.. — почти неслышно, не громче сопения старшего, тихого, милого, привычного.Твоя любовь так фальшива, А мои требования вполне выполнимы. Если бы я мог уснуть, то я бы уже спал. Твоя ложь скоро закончится, я думаю, пора бы и прекратить это.
— Спишь, верно? — одними губами, пальцами в спутанных тёмных волосах, стоя на коленях, даже не скинув куртку.Я буду сидеть и смотреть, как твоя машина воспламеняется От пожара, что ты начал во мне, Но ты не вернулся, чтобы пригласить на свидание. Давай, смотри, как горит мое сердце От пожара, что ты начал во мне, Но я не позволю тебе его потушить.
— Как думаешь, звёзды умеют исполнять желания? — шевелятся губы Чимина неслышно для человека, который не смотрит.Когда ты зовешь меня, Ты думаешь, я прибегу к тебе?
— Если да…Ты никогда так не делал; Так хорош в том, чтобы ничего не давать взамен.
— Если и правда они зажигаются не просто так…Когда ты закрываешь глаза, представляешь ли ты меня? Когда ты фантазируешь, я ли твоя фантазия?
— Пусть это будешь ты…Сейчас ты знаешь, что Теперь я свободен.
— Моим желанием… Я буду сидеть и смотреть, как твоя машина воспламеняется От пожара, что ты начал во мне,Но ты не вернулся, чтобы пригласить на свидание. Давай, смотри, как горит мое сердце
От пожара, что ты начал во мне, Но я не позволю тебе его потушить.
Никогда не позволю тебе сгореть, Тебе сгореть, тебе сгореть; Никогда не позволю тебе сгореть, Тебе сгореть.
— Серьёзно?! И моя!***
Как по часам, каждый божий вечер, стоит солнцу начать прятаться, а снегу — перестать блистать, как Чимин выбегает за порог, бросая слова прощания. Ещё до того, как Юнги успевает с ним заговорить, особенно — о рисовании. Это не входит ни в какие рамки! «Неужели у тебя с тем парнем всё так серьёзно?»«Да»
— Чёрт! — бьёт Юнги кулаком по парте, из-за чего все резко поворачиваются на оглушающий звук, чуть ли не треск. — Мин Юнги? — удивляется преподаватель, приспустив массивные очки на переносице. — Что-то случилось? Нет! Абсолютно ни-че-го! — Можете решить свои дела за дверью. — Ладно! — Юнги поднимается, собирая свои вещи, не намереваясь больше возвращаться. Сегодня — точно. Забыв верхнюю одежду в гардеробе, он, в одних лишь джинсах и лёгкой водолазке, выбегает из здания, намереваясь вторгнуться на кое-какую пару в корпусе А. Не укладывается в голове! Мало того, что Чимин уходит каждый вечер, так он ещё и утром встаёт раньше солнца, будто бы сбегая! Да, Юнги хотел, чтобы младший перестал долго спать, жертвуя жизнью во благо сна, но это не значит, что он не скучает по его заспанному лицу! — Стой! Где Чимин? — ловит он смутно знакомого парня на коридоре в толпе прочих, тут же задавая вопрос — прямо в лоб, не церемонясь, немного грубо. — О, — удивляется неизвестный, задумчиво закатив глаза, — наверное, в столовой, — указывает он на ту, что находится в главном холле. — Спасибо, — бросает Юнги, спеша в нужном направлении. Оказавшись почти у цели, его останавливает преподаватель по культуре живописи, схватив за локоть. — Юнги, здравствуй, — обеспокоенно говорит мужчина в возрасте, заглядывая во взволнованное лицо. — Извини, что отвлекаю, но не мог бы ты… — Чимин! — восклицает омега, вырываясь от преподавателя под удивлённые взгляды всех вокруг, и бежит за до боли знакомой макушкой, останавливая за капюшон и рывком разворачивая к себе. — Куда собрался?! — всё так же кричит старший, несмотря на то, что между ними остались считанные сантиметры. Руки, сжатые в кулаки вместе с тканью толстовки, на плечах, как последняя соломинка в их сегодняшнем разговоре. Стоит отпустить — тут же испарится. — О, Юнги, — улыбается Чимин, в замешательстве осматривая то, как кольца Юнги вжимаются в его пальцы из-за того, что он слишком напряжён. — Что случилось? — Что случилось? Что случилось?! — старший горько смеётся, запрокинув голову, и возвращает свой взгляд назад уже другим — полным странных смешанных чувств. — Я понимаю, что мы больше не лучшие друзья, даже просто не, но ты откровенно меня избегаешь! Ты не можешь так поступать со мной! — его голос срывается через каждое слово, а Чимин может лишь хватать испуганно воздух, не в состоянии вставить и буквы в плотную речь, льющуюся потоком. — Неужели я стал тебе настолько противен?! Но почему, почему?! — Юнги встряхивает омегу несколько раз, вторя свои слова уже с мольбой, как вдруг ноги младшего подкашиваются, и он сам цепляется за Юнги кончиками пальцев, которые тут же разжимаются, не успев даже ухватится на ткань. Юнги огромными глазами наблюдает за тем, как его руки машинально подхватывают падающего на него Чимина за талию, а затем перемещаются на щёки, когда они вместе съезжают на пол на глазах у десятков людей. — Чим-а… Эй, ты… Ты чего?.. Глаза младшего плотно закрыты, но ресницы крупно подрагивают, тут же сменяясь с тёмно-коричневого цвета безжизненно-серым. — Чи?.. Ч-что?.. — Юнги не верит своим глазам, несколько раз сильно жмурясь, но ресницы всё так же почти белые, а с каждым новым взглядом на мир — светлеют и брови младшего, отчего по коже проходится табун мурашек. Дрожащими руками Юнги достаёт телефон, пытаясь вызвать скорую, хотя слышит, что неподалёку уже кто-то, такой же взволнованный, называет адрес учебного заведения. Ломающимся голосом Юнги повторяет раз за разом то, что случилось, чтобы донести врачам всю серьёзность ситуации, звучащей нереально. Всё кажется сном! — Прости, прости… — повторяет Юнги, считая себя и свою агрессию, которую копил долгое время, всему виной. Себя не заставила ждать помощь, прибывшая совсем скоро, и Юнги, не терпя возражений, напросился ехать с Чимином в больницу, потому что кто, если не он?! И почему нет?! Прождав под палатой точно битый час, Юнги вскакивает с корточек при виде доктора, и цепляется обречённо за его рукав. — Что там?! Что с ним?!.. — не на шутку взволновался омега, пугая мужчину. Тот, снисходительно улыбаясь, прикладывает ладонь к его лбу, сканируя на наличие температуры. На всякий случай. Выглядит Юнги, мягко говоря, неважно. — Кем вы приходитесь Пак Чимину? — Сосед по комнате, близкий друг! Его родители в другом городе, так что здесь — только я! — на одном дыхании выпаливает омега, будто, не успей он за несколько секунд, его бросят одного посреди больничного коридора, не сказав ни слова. Улыбка доктора внушает спокойствие, хоть и еле ощутимое. Добрые глаза смотрят, будто безмолвно убеждая в том, что всё будет в порядке. Если плохо, значит — ещё не конец. — Я не могу рассказывать вам историю болезни, но, чтобы ввести в курс дела, должен сказать, что мы наблюдаем за Пак Чимином уже около года. Его состояние — аномалия — отклонение по всем фронтам и настоящая загадка медицины. Мы не могли представить, что всё зайдёт так далеко. Пациент Пак будто теряет себя. — Т-теряет себя?.. — удивляется Юнги, не в силах и слова больше сказать. — И как?.. Как это лечить?.. — Лекарства нет.***
Чимин сидит на койке в больничной палате и смотрит на свою руку, поднятую ввысь. Сквозь пальцы пробираются солнечные лучи, но и сквозь ладонь время от времени тоже — она то становится почти прозрачной, то возвращается в свой первоначальный вид. Нормальный. Он и подумать не мог, что до такого дойдёт. Когда начали тускнеть волосы и цвет глаз, то это происходило за такой долгий промежуток времени, что и незаметно для окружающих. Но сейчас… Омега касается пальцами своего лица, проводя по контурам бровей, и тяжело вздыхает. На глазах у всех… — Чим-а? Омега испуганно оборачивается на голос, замечая появившегося на пороге Юнги. Вид у него обеспокоенный, словно случилось что-то страшное. В одной руке огромный пакет с цитрусами, которые младшему очень сильно нравятся. — Как ты? Вопрос логичный, но довольно пугающий в данной ситуации, потому что однозначного ответа на него нет. Он не какой-то там страдалец, что решил замкнуться в себе из-за какой-то там неизвестной болезни, нет! Дело совершенно в другом! И это совершенно другое дело стоит прямо перед ним в белом халате для посетителей и выжидающе смотрит. — Апельсины?! — восклицает Чимин чересчур счастливо, игнорируя вопрос, схватив самый огромный. Юнги не ведёт и бровью, пока младший омега с озорством в глазах усаживается в позу лотоса, принимаясь чистить ярко-оранжевый плод от кожуры. Лишь осторожно дышит, потому что Чимин перед ним кажется слишком хрупким. Беззащитным. — Ты игнорируешь меня, — делает вывод старший, когда Чимин забрасывает две дольки в рот и, с удовольствием мыча, лениво жуёт. — Как вкусно! — блаженным голосом хвалит омега, не обращая внимания на то, как липкий сок бежит по рукам. — Есть апельсины оранжевые и зелёные, причём зелёными получаются те сорта, что растут в особо жарком тропическом климате. Интересно, правда? — вдруг улыбается Чимин и смотрит на Юнги. — Да, — отвечает просто. — И какого цвета этот? — спрашивает младший, указывая на цитрус в руке. Юнги в голове перебрал сотни вариантов того, к чему ведёт Чимин, но он и не думал, что вопрос будет настолько простым. Он готовился к настоящему мозговому штурму, разноуровневым вычислениям… — Оранжевый. — Правда? — издаёт смешок Чимин сквозь слезящиеся глаза. — А вот я без тебя бы и не узнал, — звучит саркастически, но… Он говорит чистую правду. Юнги застывает, хотя и до этого стоял неподвижно всего в нескольких метрах, и пытается осознать слова, которые в него прилетели. Теперь ничего не кажется простым. В глазах Чимина с каждой секундой появляются новые порции боли, а его зрачки то сужаются, то расширяются, метаясь по образу Юнги от макушки и до пят, стараясь подметить каждую мелочь. Но… — Почему ты не рассказал мне?.. — задаёт Юнги волнующий его вопрос. Чимин откладывает лакомство, вытирая руки, и совсем не спешит с ответом. — Почему?.. — А как я мог? — не понимает младший, вдруг взглядом, полным противоречий, смотря прямо в глаза напротив. Он свешивает ноги с постели, сложив руки в замок на коленях. — Просто, — пожимает плечами Юнги. — Ты мог просто поговорить со мной. — Да не мог я! — Мог! — Нет! Юнги, мы были не разлей вода, друг для друга вдохновением! Ты говорил, что я напоминаю тебе о детстве, Долине Роз и обещал, что мы полетим в Болгарию, чтобы посмотреть на то море ярких цветов, которое тебе до сих пор снится! Ты больше всего обожаешь пастельно-синие, а именно эту градацию мои глаза теперь совсем не воспринимают! — Чимин вскакивает с постели, ступая по холодной плитке ближе, неустанно жестикулируя руками, смотря через скопившиеся слёзы на то, как кристаллики скатываются по щекам Юнги. — Я должен был сказать тебе, что не вижу даже твоего цвета глаз?! Я только помню, что они карие! Должен был сказать, что я не могу рисовать с тобой, даже без тебя — не могу, потому что не понимаю совершенно ничего?! Мне надо было признаться, что я не отличаю перламутровый от серобуромалинового, потому что с каждым днём теряю все цвета?! Я не просто не вижу их, Юнги, всё серое вокруг, одни лишь контуры! Полотно мольберта для меня лишь полотно мольберта и не более, хотя я понимаю, что ты создаёшь шедевры! Я уверен в этом! — Чи… — Сначала было не так плачевно, я что-то мог понять, я запомнил порядок оттенков в твоих красках, но ты начал покупать новые! Я старался! И что я должен был сказать?! Что я ничего не вижу?! Что я слепой?! Какое из меня тогда вдохновение?! Какое из меня вдохновение?.. — Чимин падает на колени, прикрыв лицо ладонями, и мотает головой из стороны в сторону, глотая слёзы. — Какое из меня вдохновение?.. Юнги опускается следом, крепко обнимая, и прячет нос в изгибе шеи, покачиваясь вместе с омегой туда-сюда. Он думал, что дело в нём, что избегают его, перебрал в голове кучу вариантов, успел обидеться, разозлиться, но… Но о нём пытались заботиться. Вместо того, чтобы открыть глаза шире, посмотреть по сторонам чистым взглядом, Юнги плыл по поверхности. А Чимин молчал. — Разве ты не знаешь, что можешь всё мне рассказать?.. — шепчет Юнги, сильнее сжимая Чимина, руки которого висят вдоль тела. — Ты не из-за своего зрения моё вдохновение… — Я испугался, — признаётся, шмыгая носом, Чимин.***
У Юнги на сердце необъяснимой тяжести вина. Чимина отпустили домой, потому что в больнице ему делать нечего, без каких-либо дальнейших инструкций. Извилины в мозгу Юнги полопались из-за его ежедневных тяжёлых раздумий! — Лекарства нет. И что делать? Юнги никогда ранее не чувствовал себя таким ни на что не способным, поэтому единственное, что ему пришло в голову, пока Чимин ходил в магазин за продуктами — спрятать все свои художества в самый дальний ящичек и убраться в комнате. Он избавился от творческого беспорядка, остатков краски на мебели и настроил всё на минималистически-перфекционистический лад. Он может и без рисунков обойтись! — Юнги? — удивился Чимин таким переменам. Самое разрушительное, что может встать между людьми — недосказанность. Больше всего Чимин не хотел, чтобы Юнги спрятал все свои кисточки. — Почему ты?.. — Что купил?! — засиял Юнги. Волосы Чимина от влаги завились и непослушно торчат в разные стороны, а алеющие щёки никак не тускнеют, отчего старший немного завис. Схватив первый попавшийся шоколадный батончик, Юнги убежал на свою кровать, усевшись с важным видом, будто у него какие-то неотложные дела. Он достал ноутбук, разблокировал, открыл браузер, поисковик и неотрывно смотрит в экран. — Я что, зря покупал нормальную еду?! — завозмущался Чимин. Он растерянно застыл перед кучей всего, что тщательно вообще-то выбирал. Конечно же, он захватил побольше того, что сильнее всего нравится Юнги: жареная лапша, манту и ким-паб... — М? — Юнги, несколько раз медленно вздохнув, поворачивается к Чимину, стараясь быть безучастным, и впервые ему не печально из-за того, что младший не различает цвета и не сможет понять, как сильно порозовели щёки. — Всё в порядке? — волнуется Чимин, рассматривая неловкого Юнги. — А, да… Тащи сюда, можем фильм посмотреть, да? — он тут же возвращается к экрану, начиная остервенело тарабанить по клавиатуре всеми пальцами, вводя необходимый запрос. Раньше омеги часто проводили вечера таким образом, поэтому рекомендуемые фильмы, которые листает старший, давно просмотрены. — Может, пересмотрим «Донни Дарко»? — предлагает он. — Да, конечно, — улыбается Чимин, машинально высоко поднимает ноги, когда проходит центр комнаты.***
Феликс уже второй час, пока Юнги находится рядом с ним в университете, рассказывает о том как он трижды упал на катке под открытым небом, куда они пошли с друзьями. — Зря ты с нами не пошёл! — восклицает он обиженно. — Я же сказал, что был занят, — устал повторять Юнги. Он смотрел фильм. Неужели непонятно? На омеге необычно широкие брюки, в которые заправлена графитовая рубашка. В волосах чёрная объёмная заколка только с одной стороны, крепко удерживающая непослушные волосы, заплетённые на манер косички. Утром удалось заставить Чимина поколдовать над волосами, как он часто любил это делать раньше. А Юнги, ловя момент, одел младшего в обтягивающие тёмно-синие джинсы и молочную блузку с вырезом, чтобы открывался вид на татуировку. Чимин сопротивлялся так, словно творилось что-то незаконное и аморальное, но в итоге — сдался. Ему пришлось. — О, смотри, — Феликс разворачивает Юнги за плечо в сторону скопившейся толпы, — разве там не Чимин? Среди десятков людей, в самом центре, легко узнаваемый омега по своей бледности: каждое утро его волосы всё светлее, так что безошибочно — он. Напротив смутно знакомый тип, наверное, одногруппник, которого Юнги удавалось однажды увидеть мельком. Тот размахивает руками, смеясь, что-то громко говоря. Феликс спешит за сорвавшимся с места другом. — Почему ты не соглашаешься?! — смеётся альфа-качок, подходя ближе к Чимину. — У меня ещё никогда не было таких, как ты! Как тебя называть? Блондиночка? Мука? — он тянет свои руки к волосам омеги и больно хватает на затылке, из-за чего невозможно ступить и шагу назад. — Отвали, придурок, — шипит сквозь зубы Чимин, плюнув альфе в лицо. — Дрянь! — злится тот, толкая омегу в грудь, чтобы вновь схватить за ткань блузки, но его руки перехватывают, отбрасывая в сторону. — Какого хрена?! — Какого хрена?! — повторяет таким же тоном Юнги. Чимин не успевает удивлённо захлопать глазами, как вдруг Юнги бьёт альфу по лицу, хватает за затылок и прикладывает его носом о своё колено, отчего из того брызгает кровь, заставляя закашляться и запрокинуть голову. — Тебя не научили, что голову нужно опускать вниз, когда носом кровь идёт? — зло проговаривает возле самого уха омега и резко наклоняет альфу вниз, заставляя вновь встретиться со своей ногой. — Юнги! Чимин позади пытается оттащить его, но тот в упор не замечает никаких попыток, а Феликс среди восхищённой толпы снимает всё на телефон. — Вот так его, лучший! — Я не бью омег, но такого, как ты, с удовольствием, — альфа замахивается, щуря и без того узкие глаза, проходясь по скуле Юнги кулаком. — Юнги! Два парня цепляются друг за друга, размахивая кулаками, и, если бы Чимин мог, то ужасался бы куда сильнее, завидев ярко-красную кровь. — Что там происходит?! — слышится крик позади. Все поворачиваются на голос, рассмотрев в лице мужчины преклонного возраста, что спешит в их сторону, заведующего одной из кафедр, и испуганно пятятся назад. — Все живо по своим деканатам! — Бежим! — Чимин хватает Юнги за руку, переплетая с ним пальцы, и срывается на бег в противоположную сторону. Они теряются среди прочих студентов, так же убегающих куда подальше от разъярённого профессора, и спешат по ступенькам вверх, почему-то смеясь. — Туда! — указывает рукой Чимин, таща старшего за собой, который несётся следом, поглядывая назад. Омеги бегут вглубь коридора, скрываясь за дверью самой дальней уборной, и прислоняются к двери, тяжело дыша. — Ой, — Чимин выдёргивает свою руку и идёт в самый конец к открытому окну. Он высовывается из него, смотря вниз, на четыре этажа под ногами, и облегчённо выдыхает. — Я думал, что нас поймают! Зачем ты сцепился с тем?.. С тем… — не находит подходящих слов. — Тот придурок тебя оскорблял, мне надо было послушать? — изумляется Юнги, подходя ближе. Он прислоняется плечом к ровно поштукатуренной стенке, наблюдая пристально за младшим, пытающимся усесться на подоконнике. — Но я и правда так выгляжу, — улыбается Чимин, — как мука. Меня даже краска не берёт! — смеётся он, запрокинув голову. — Ты отшучиваешься, — недовольно говорит Юнги. — А ты выглядишь, как побитая собака, — тычет на него пальцем омега, схватив за рубашку, и тянет на себя. Юнги кажется, что он сжался до размеров горошинки, когда Чимин обхватил его лицо ладонями, осматривая рассечённую губу. Старший наблюдает за сосредоточенным лицом перед собой, с особым интересом отмечая виднеющиеся венки на верхних веках. — Тот придурок, как ты говоришь, был на голову тебя выше и вдвое шире! Ты что, смерти искал?! — бьёт Чимин по плечу, заставляя болезненно нахмуриться. — Все костяшки сбиты! — он обеспокоенно вертит в своих руках руки Юнги, пока тот неотрывно смотрит на всё это снизу вверх, стоя между разведённых ног. У младшего внутренности скручиваются, когда он вспоминает ту драку, и он не может себя не корить. Надо было самому влезть, чтобы только не Юнги! А Юнги бы стопроцентно всё равно поучаствовал! А как иначе? — Жаль, что с моей шевелюры слазит любая краска, я бы по твоему подобию перевоплотился! — болтает глупости Чимин с абсолютно беззаботным лицом. — Зачем? Брови Юнги хмуро сдвигаются на переносице. — Как это? — удивляется младший, пальцем пытаясь разгладить складочки на лбу Юнги. — Чтобы быть красивым. — Но ты же… Простые слова цепляются за стиснутые зубы. — Да, я, — подаётся вперёд Чимин, столкнувшись своими губами с губами Юнги. Юнги, вспомнив, как двигаться, обхватывает одной рукой затылок сидящего, прижимая ближе, а другую руку размещает на талии. Чимину кажется, что он тает, как мёд, а ещё — что в него вселился кто-то другой, раз осмелился на подобное. Если бы стоял на ногах, то они непременно бы подкосились. Но нет никаких «бы». Чимин прижимается к груди Юнги, находясь ниже из-за своего положения, и биение сердца, которое не его, вызывает мысли, заставляющие уцепиться отчаяние за слой одежды под влажными от волнения ладонями. Как Юнги и думал (что за мысли?) губы Чимина можно сравнить с лепестками роз, но можно не значит, что надо. Они несравнимы в своей мягкости и нежности, с которой двигаются навстречу. Старший жарко выдыхает, не отрываясь, скользя руками почти невесомо вниз, обвивая тонкую талию, и не верит. В происходящее. Лёгкий морозный ветер из приоткрытого окна студит касания, из-за которых участки кожи всё равно горят синим пламенем. — Чи… — пытается сказать омега, оторвавшись на долю секунды, но его утягивают назад в медленный и тягучий поцелуй. Губы младшего двигаются несмело и язык еле-еле соприкасается с языком Юнги, но приятная волна накрывает обеих с головой, не позволяя расцепиться. Чимин не может дать возможность старшему что-то сказать, потому что ему страшно думать о том, что может вертеться у того в голове. А вдруг это не то, что хотелось бы услышать?.. Вдруг, открой глаза, и не будет никакого тесного помещения, подоконника, человека? Воображение порой любит издеваться искуснее любого палача. А Юнги хотел сказать: «Если бы ты выбрал поцелуй оружием, то тебе бы удалось завоевать весь мир». Как хорошо, что младший не дал ему вставить и слова! Ведь… Ведь ответ прозвучал бы примерно так: «Ты — мир». — Там кто-то есть? — различают омеги стук в дверь, спешно отскочив друг от друга. Чимин поправляет складки на одежде, стряхивая несуществующие пылинки, и неловко пытается устоять на ногах, запоздало вспоминая, что закрыл дверь на засов, когда они только забежали внутрь. — Чш, — Юнги прикладывает указательный палец к своим губам, прося не выдавать их, и младший ему кивает, поджав губы. Они стоят, не издавая ни звука, тщательно вслушиваясь в то, что происходит по ту сторону. — Кажется, кто-то из сотрудников запер дверь, — бормочет себе под нос человек, решивший почему-то проверить помещение, и наконец ступает прочь, понимают омеги по удаляющимся шагам, разносящим эхо вокруг. Глаза Чимина округляются, когда он понимает, что остаётся наедине с Юнги после такого! И нет больше никаких дел, чтобы принять важный, занятый чем-то, вид, поэтому охватывает паника и дрожь, не отпустившая ещё после поцелуя, вдруг становится заметнее. — Как жаль, мне пора, — он резко вылетает за порог, чуть не столкнувшись лбом с дверным косяком, кивает своим же словам, машет Юнги, что-то ещё взволнованно бормоча и, не раздумывая, бежит прочь. Юнги, оставшийся в одиночестве, съезжает вниз по стене, тоже пытаясь прийти в себя. И вдруг ему думается, что он, кстати, так и не спросил — действительно ли Чимин уходил вечерами к кому-то.***
Оказавшись в комнате, Чимин измеряет её нервными шагами, вздрагивая от каждого шороха. Как он мог?! В голове не укладывается. Чимин замирает, касаясь кончиками пальцев своих потемневших губ. Поцелуй был таким сладким… Словно медовая акварель… И это не только в теории, они однажды с Юнги пробовали краски. Гуашь — невкусная. Так удивительно… Омега вдыхает поглубже воздух, насквозь пропитавшийся запахом Юнги, и ему хочется разрыдаться и расплыться на полу от того, что он сам поцеловал, затем сбежал, но срочно хочет вернуться! — Почему я такой дурак? — качает головой Чимин, массируя виски. Он вдруг подскакивает, словно ужаленный, и достаёт всё, что у него есть, хоть как-то соприкасающееся с рисованием, и раскладывает на кровати Юнги. Бросает туда свой плед, затем находит несколько вещей старшего, которые ему больше всего нравятся, обхватывает руками его самый тёплый свитер и укладывается, как воробушек, посреди всего этого, свернувшись калачиком, а носом зарывшись в одежду. Старательно подавив все мысли, он не замечает, как засыпает, когда уже открывает глаза из-за того, что кто-то дёргает дверную ручку с той стороны. Чимин мигом садится, приложив ладонь к быстро бьющемуся сердцу, и радуется, что такой умный-преумный и догадался закрыть дверь. — Чим-а? — голос Юнги. — Ты там? Младший упорно молчит, сильно-сильно скрепив вместе губы, для надёжности припечатав сверху рукой, и испуганно смотрит через узкую щель возле порога на то, как топчется на месте Юнги. — Я знаю, что ты там, потому что ты сегодня был в жёлтых ботинках, а они стоят сейчас возле меня, — ласково говорит Юнги. Чимин бьёт себя по лбу, обречённо простонав, что он всё-таки самый настоящий дурак. — И у меня, кстати, есть ключи, — доносится из-за двери, отчего Чимин снова бьёт себя по лбу с громким лязгом. — Так что я вхожу. — Нет! — выкрикивает младший, подскочив, и бежит к двери, чтобы прислониться к ней и преградить путь, если вдруг Юнги осмелиться ослушаться. — Я тут вообще-то тоже живу, — смеётся Юнги. Чимин осознаёт, что да, правда, так и есть… Он сильно жмурится, понимая, что усугубил ситуацию своими порывами к гнездованию, и старший сосчитает его дураком, когда увидит заваленную всякой всячиной собственную кровать. — Я принёс твои любимые круассаны, — Юнги безжалостно проворачивает ключ в замочной скважине. — Банановые? — с опаской спрашивает омега. Если нет, то он горой встанет, но не впустит никого! — Ага, — довольно подтверждает старший, оказавшись внутри, и тычет в лицо самую огромную упаковку. Чимин перехватывает её и продолжает стоять лицом к выходу, не осмеливаясь повернуться, когда Юнги проходит мимо. Как можно было сотворить такое?! — Ты?.. — осторожно начинает старший, но Чимин его резко прерывает: — Умоляю, молчи! — он выставляет в сторону Юнги ладонь и сжимает в кулак, будто бы забирая все будущие слова себе. Юнги, вмиг перестав ощущать себя неловко, широко улыбается, пытаясь не засмеяться в голос и, сняв верхнюю одежду, подходит к младшему, всё так же застывшему на одном месте, и мягко поддевает его подбородок пальцами. — М? — мило выпячивает нижнюю губу Чимин. Старший долго смотрит, замечая, как порой лицо омеги полностью теряет краски, и обнимает его, сжимая покрепче. — Каково это — терять себя? — задаёт Юнги вопрос, чувствуя, как омега каменеет в его руках, поэтому трепетно выводит узоры на его лопатках, вдыхая поглубже цветочный запах. Неповторимый. — Не думаю, что стоит воспринимать эту фразу так буквально… — он вздыхает, бросая упаковку с круассанами на стол, и обвивает руками Юнги в ответ, сцепив за спиной пальцы. — А если? — Думаю, я всего лишь неизлечимо болен. Возможно, однажды совсем стану прозрачным, возможно, так всё и останется, — он прерывисто дышит в виднеющиеся из-под рубашки ключицы и быстро-быстро моргает. — А если? — Чего ты заладил? — посмеивается Чимин. — Если, если… Ну, потерять себя можно лишь привязавшись к кому-то. — Странно, что в таком случае я тоже не болен, — шепчет Юнги, заглядывая в ничего непонимающее лицо омеги, — или, — задерживается он на слишком светлых серых глазах, что раньше были цвета неба, — или я всё-таки болен, — последнее, что Чимин различает касаниями на своих пересохших губах. У младшего резко закружилась голова и он, если бы даже очень сильно захотел, не сумел открыть сомкнувшихся глаз. Всё, что Чимину известно сейчас — это то, что губы Юнги — пленительные и ласковые. Касания осторожные, но настойчивые, будто всё давным-давно решено, а шаги — короткие, но уверенные. Он, ощутив опору под собой, понимает, что сидит на собственноручно созданных баррикадах, но совершенно не может дышать, поэтому отрывается, утянув за собой тонкую ниточку слюны, и утыкается лбом в лоб Юнги. — Как насчёт того, чтобы найти себя в ком-то другом? — спрашивает старший, выводя круги большим пальцем на впалой щеке. Может быть, о взаимности надо разговаривать? — Звучит неплохо, — улыбается Чимин, накрывая губы Юнги своими. Омеги впадали в страшное молчание слишком часто, чтобы сейчас — в безмолвном поцелуе — не разговаривать. Они падают на кучу вещей, разъезжающихся под тяжестью тел в разные стороны. — Ой, — неловко слышится от Чимина, рукой въехавшего в вылившуюся из баночки вязкую краску. Юнги, нависший над ним, завидев то, как младший смотрит на свою ладонь, заливисто начинает смеяться, не в силах справиться. Чимин так удивлён, будто не он эти все вещи здесь раскладывал! — Не смешно! — наигранно дуется младший, чистой рукой расстегнув пуговицы на графитовой рубашке и прилепив к груди свою испачканную ладонь в области сердца, оставив след. — Ах ты!.. — хохочет в унисон с омегой Юнги, мазнув краской по крохотному носику. — Какого цвета? Эта краска, — старший, находясь в непозволительной близости от омеги, вынужден прошептать ответ прямо в его пухлые губы: — Твоих глаз. Тихие слова сквозь единый разгорячённый воздух врезаются прочно в память. Юнги никогда не думал, что сможет лежать с Чимином в одной постели, обнимая его. Хотя, признаться честно, очень этого хотел. Он, исследуя контуры лица, которое видел ежедневно на протяжении многих месяцев, находит много нового и неизведанного. Чимин для него — книга, а последняя страница — вырвана и сожжена. Если Юнги хочет добраться до истины, то ему придётся перечитывать вечно. А истина… Всё служит ей. Одежда оказывается снятой, лежащей в куче с остальными вещами, чтобы дать возможность касаться кожей к коже. Руками — к татуировке, пальцами проводя по ключице, двигаясь ниже, заставляя дрожать и тихо постанывать во влажные губы. — Юнги… — застывает в воздухе, сплетаясь с собственным именем, брошенным бережно, словно ценность. Старший спускается поцелуями вдоль шеи ниже, прикусывая по пути тонкую кожу до еле заметных отметин, наслаждаясь пальцами в своих волосах, перебирающими нежно пряди. Чимин откидывает голову назад, цепляясь руками за всё, что находит вблизи, и выгибается до хруста костей, когда чувствует язык на тяжело вздымающейся груди. — Юнги… У Чимина внутри самый настоящий пожар и самая настоящая революция — самый настоящий переворот. Он хрипло стонет, прикусив губу, чувствуя руку внизу живота, двигающуюся ещё ниже, и своей повторяет такие же движения на теле Юнги. Тот дрожащими руками избавляет обеих от остатков одежды, потому омеги, голышом, сплетаются руками и ногами вместе, имея возможность вдыхать друг друга каждой порой. — Не дрожи, — целует за ухом Юнги. — Сам не дрожи. Чимин, не стирая улыбки с лица, кусает старшего за плечо, получая в отместку почти прокушенную до крови мочку. Правда-правда! Юнги ловит улыбку Чимина губами и заражается им, посмеиваясь в поцелуй. Боясь кинуть взгляд куда-то не туда, смущаясь и робея, Чимин жмурится, когда его руки сами по себе, зная, что делать, очерчивают выступы чужого тела, каждую выпирающую косточку и пульсирующую венку. — Смотри на меня, — шепчет Юнги, целуя в подбородок. Чимин выдыхает, собирая себе по крупицам, и одними губами шепчет в ответ: — Но тогда я никогда не смогу отвести взгляд. — Это признание? — смеётся Юнги, языком собирая капли пота на шее. — Да. — Я тоже. Глаза Чимина улыбаются, превращаясь в полумесяцы, сияют радостными огоньками, заставляя целовать в уголки, где скопились солёные слёзы. Юнги прочно переплетает пальцы, припечатав руки к простыни, а другой исследует плавные изгибы. Он касается самых чувствительных мест, скользит по бёдрам к внутренней их стороне, оставляя точки-поцелуи на тазовых косточках. Они, превращаясь в бабочек, разлетаются по комнате, и Чимин представляет, что они нефритовые. Внутрь тела скользят пальцы, измазанные в сочащуюся из отверстия смазку, растягивают тугие стенки, пока Чимин, отвлекаясь, специально пачкает ладони в гуашь, и выводит на плечах Юнги узоры. Тот посмеивается с такой забавы, но серьёзность ситуации выдают с потрохами расширенные зрачки, кричащие о желании. Смеяться, касаться, быть. Чимин цепляется ногами за талию омеги, обвивает шею руками, прижимая к себе сильно-сильно, когда тот входит одним толчком, не прекращая целовать. — Ещё поцелуй… — хнычет младший. — Ещё поцелуй, — хихикает Юнги, на самом деле дурея от узости тела, в котором сейчас, но послушно сплетает языки вновь. Жарче, мокрее, неизбежнее. — Ещё поцелуй? — хмыкает, когда к нему тянутся слепым котёнком, и прижимается ближе, входя глубже. Чимин сам ловит губами желаемое, чувствует смешавшуюся с их общей слюной краску, и стонет при каждом новом толчке, насаживается на член сам, когда понимает, что боли уступило сплошное наслаждение, отдающиеся в кончиках пальцев. — Ещё поцелуй… — повторяет раз за разом, хотя Юнги не прекращает его целовать.***
Чимин хмурится, вырываясь из сна, и оборачивается в кольце рук, натыкаясь на безмятежное лицо Юнги. Каждым нервом Чимин чувствует лишь мягкую кожу и заботливо накинутое на них двоих, обнажённых, одеяло. Рука сама тянется к резким скулам под восхищённым взглядом младшего. Он никогда не мог так просто рассматривать омегу вблизи. Коснувшись родимого пятна, Чимин думает, что оно похоже на сладкую вату, поэтому целует, задерживаясь, и его щёки щипают невидимые черти, когда он вольно-невольно прокручивает в голове все поцелуи. И не только их. — Пак Чимин… — игриво хрипит Юнги, ворочаясь, и пальцем обводит на ощупь контур губ. — Мин Юнги-и-и… — старается повторить таким же голосом, смеясь, и вновь целует родимое пятно, после соприкоснувшись с соней носами. Юнги мило морщится, улыбается, и в свете утренних лучей его десневая улыбка кажется слишком невинной, чтобы чуть ниже, на шее, красовался засос, случайно оставленный Чимином. Случайно, честно! — Ты мне очень нравишься, Пак Чимин, — и открывает карие-карие глаза.