Золото утерянных надежд

К постоянному шуршанию осыпающегося песка Орион привык, как привыкал к звуку шагов других архивистов и гудению информационных консолей. В руинах древнего города, центральной точки ржавых пустошей, оказалось на удивление приятно работать. Искоса посмотрев через плечо, он заметил, что Мегатронус уже в который раз запрокинул голову и рассматривает что-то вверху не обвалившейся до конца стены. Очевидно, он ожидал от экспедиции вглубь диких пустошей гораздо больших приключений. А Орион, право, не чувствовал себя виноватым, что выбрал наиболее безопасный период и наиболее безопасный путь. В этот сезон ураганы были редки, но даже если прогноз ошибочен, сама громада города защитит их от едкого обжигающего песка, поднятого вихрями с иссохшего дна Ржавого моря. И всё же при взгляде на досадливое выражение оптики Мегатронуса, который довольно быстро пресытился видом гигантских разрушенных статуй и самым настоящим золотым напылением на каждой второй стене, Орион не мог не улыбнуться. Его каонский друг-гладиатор будто уже забыл, что их привела сюда рядовая учебная экспедиция, скорее тренировка исследовательского навыка и подготовка к возможному будущему исследованию, не больше. Или он в целом считал экспедицию лишь предлогом покинуть город? Орион опустил датапад, с которым сверялся в значении древних глифов. Он и так выполняет план быстрее намеченного, можно ненадолго и отвлечься. — Я надеюсь, — сказал он, повернувшись к Мегатронусу, — что ты не рассчитывал всерьёз, что мы покинули сеть трасс и ехали половину цикла вглубь пустошей, чтобы, знаешь, смотреть гравюры? Он подмигнул, но тут же нахмурился, потому что Мегатронус наклонил голову набок и посмотрел на него… Как-то странно посмотрел. Словно совсем не понял эвфемизма. — То есть? — сказал он. — А чем тогда ты занимался последние четыре джоора? — Ты не знаешь идиомы про осмотр гравюр? — Нет. Хочешь сказать, что мы сюда вовсе не за этой ржавой роскошью приехали? — Он обвёл ладонью местность вокруг. — Что у нас тогда на завтра? Не выдержав, Орион рассмеялся. Поднявшись со своего места, он отложил датапад и под подозрительным взглядом Мегатронуса прошёл к месту его отдыха. Показав оптикой, чтобы тот вытянул ноги, Орион уселся на его колени верхом и легонько постучал пальцем по прочной грудной пластине. Словно бы ему, для разнообразия занявшему менторскую роль, нужно было привлекать внимание своего жадно собиравшего знания ученика. — Эта идиома, Мегатронус, пошла из древних пьес времён первых назначаемых Праймов. Когда сказать напрямую о свободных порядках, царивших во Дворце, было не столько запрещено и наказуемо, сколько считалось неприличным. Ты, наверное, слышал, что Дворец Праймов славится роскошью и изысканностью своего убранства? — спросил он и, дождавшись кивка, продолжил: — И ещё с тех времён, среди древних сокровищ наибольшая слава шла о гравюрах, размещённых в собственных покоях Прайма, а также в персональном Праймасовском святилище, где Прайм мог напрямую обратиться к нашему Создателю. Говорят, что когда дворец был построен, изображения сами, по собственной воле Создателя возникли из металла, и в них записана не только прошлая история Кибертрона, но и будущая, знание о которой доверено лишь Праймам, а потому и мы должны довериться их видению правильного пути для всех нас. — И что? — К чему я веду. Говорили, что именно расположение воплощённых в металле пророчеств и продиктовало строение дворца. — Орион провёл пальцем по грани наложенных друг на друга пластин, под которыми прятались воздухозаборники Мегатронуса, и улыбнулся, когда верхняя пластина дрогнула, торопясь прикрыть уязвимое место. — Если бы Прайм решил познакомить кого-либо с ними, он волей-неволей вынужден бы был вести гостя или в святилище, где по слухам даже пол не замощён плитами, чтобы сохранить первичную плавку обшивки Праймаса, или в собственные покои. Подобный знак доверия требовал бы отсутствия чужих оптик. Так что Прайм с этим мехом — или этой феммой — неизбежно остались бы наедине и могли изучать гравюры столь полно и столь долго, сколько желания у них ни возникло. — То есть речь о… Орион улыбнулся и, сдвинув ладонь вверх по корпусу Мегатронуса, положил её над искрой. Ему всегда казалось, что Мегатронус слишком уж кичится собственной непобедимостью и силой, а потому зря оставляет точку схода пластин столь явной. Тот вдруг расхохотался. — То есть, — ликующе начал Мегатронус, — если кто-нибудь зовёт смотреть гравюры, это просто приглашение к интерфейсу? А почему прямо не сказать? — Потому что за клевету в адрес Прайма твой ментальный профиль теоретически может быть исследован на ошибки. Мало кто всерьёз стал бы копаться в твоём процессоре, но теоретическая возможность прошивочной корректировки в древних законах есть. Распространение «заведомо ошибочной информации» говорит о глубинных ошибках твоего блока мировосприятия. — Он внимательно посмотрел в оптику Мегатронуса и, отвечая на его безмолвный вопрос, кивнул. — Праймы правят нами, унаследовав власть от Первых Тринадцати, а потому в твоей прошивке не должно возникнуть ни явного непринятия досуга обитателей Дворца, ни тем более злонамеренности и желания очернить их. Безопаснее намекнуть, чем сказать напрямую. Мегатрон хищно прищурился. — А если все и так всё понимают! Неужели Прайму было дело до того, что о нём говорили в развлекательных текстах или головидео? Все же знают, что всё выдумано. — Прайму, может, нет. Но тем, кто в каждой тени видел проблеск щупальца квинтессонов… — …И тем, кто хотел перед Праймом выслужиться? — И этим тоже. В отдельных случаях им дело было. — Вздохнув, Орион заставил себя улыбнуться. — Поэтому идиома закрепилась и вышла за рамки так называемых Высоких пьес. Он замолчал, давая Мегатронусу уложить информацию в процессор. Но тот уложил её как-то не так, потому что ладонь, придерживающая Ориона за бок, сдвинулась вниз и за его спину, обняла бедро, а потом на тонких губах Мегатронуса появилась уже знакомая Ориону предвкушающая улыбка победителя. — Как я уже сказал, — строго напомнил Орион и упёрся ладонью ему в грудь, — я действительно изучаю гравюры; твоё изначальное мнение о цели нашей экспедиции было совершенно верным. — Но теперь я понял свою ошибку, — улыбнулся Мегатронус. — И не отказался бы от закрепления усвоенной информации. Я смотрю на тебя весь последний джоор, ты уже закончил с этой стеной. Орион с сожалением покачал головой. — Я ещё не закончил, мне срисовывать три нижних ряда. Я лишь решил немного разгрузить оптику и заодно рассказать тебе историю идиомы. Тебе не слишком скучно? — Срисуешь завтра. — Когда Орион поймал взглядом оптику Мегатронуса, тому хватило совести неловко усмехнуться и пробормотать: — Я помогу. Уж срисовать глифы-то мне процессора хватит. Всё равно защищать тебя тут не от кого. Может, и правда доверить Мегатронусу хотя бы создание объёмной копии? Но полимерный лист застывал слишком быстро, и Орион заранее не сомневался, что размашистое начертание мощными когтями Мегатронуса он никогда не сможет выдать за свою работу. И всё же где-то в глубине процессора мелькнуло желание отложить датапады и жадно схватиться за возможность. Здесь, в глубине безжизненной территории, они оказались совершенно одни. Можно было не приглушать ни голосов, ни стонов, можно не спешить, чтобы успеть вернуться в Айакон до начала рабочей смены. Можно не бояться, что слишком частые визиты к Мегатронусу повредят репутации не имеющего ни единой слабости Чемпиона. Можно не считать джооры, а просто быть с другом, пусть даже тот — от имени Архива — был куплен на эти четыре цикла в качестве охраника. — Давай, я сперва закончу, пока солнце не село, — мягко возразил Орион. — А потом посмотрим. Аккуратно встав, он не поспешил к своему месту, а потянул Мегатронуса вверх. Тот вопросительно посмотрел, но подчинился и прошёл за ним к выбранному плоскому обломку статуи. — Сядь здесь, — попросил Орион и указал на свободное пространство рядом со справочными датападами. — А ты сам? — Не тревожься, садись. — Ну, как скажешь. Отодвинув пару самых ближних рабочих листов в сторону, Мегатронус сел и с ожиданием посмотрел на него. — Тебе удобно? — Вполне, Орион. Что дальше? — Даю тебе возможность немного занять руки. Я же вижу, что тебе скучно, — виновато сказал Орион. Под внимательным взглядом Мегатронуса он сначала сел на его колени боком, а потом развернулся спиной. — Сможешь обнять меня? — Если так боишься слишком остыть в сумерках, сразу бы сказал, — шутливо проворчал Мегатронус ему в аудиосенсор и обнял за пояс. — Рядом с тобой я скорее опасаюсь слишком перегреться, брат мой, — улыбнулся Орион через плечо и, устроившись поудобнее, опёрся спиной о грудь Мегатронуса. Сидеть оказалось не очень удобно. Боевая броня Мегатронуса была тщательно подогнана, чтобы удары чужих клинков соскальзывали вниз, а из-за защитного антикоррозионного напыления пластины казались настолько гладкими, что Орион почти ждал, как кормой вот-вот соскользнёт по бёдрам и коленям Мегатронуса и рухнет на засыпанный ржавчинным песком пол. Но в то же время он знал, что может довериться сильным ладоням, которые охотно обнимали его, и снова взялся за датапад. Не прошло и нескольких кликов, как одна ладонь двинулась по центральному корпусному шву вверх, а вторая — вниз, в сторону интерфейс-панели. А не прошло ещё пары кликов, аудиосенсор щекотнуло смешком: — То есть я сейчас… ну, согласно твоей версии, Орион Пакс… скорее в позиции Прайма? — Прайма? — Ты же сам сказал. Тебе не терпелось посмотреть на фрески, я тебя к ним проводил. Без моей защиты ты бы сюда не добрался и их не увидел. — Мы никого не встретили. — Потому что рядом с тобой видели меня. Спорю, что даже хотя у нас запрещены битвы в альтмодах, давящую силу моих гусениц весь Кибертрон знает. Орион усмехнулся и, пригасив оптику, откинулся на грудь Мегатронуса. Ладонь Мегатронуса неосознанно… или слишком осознанно… гладила широкий грудной стык, и Орион позволил себе наслаждаться осторожностью, с которой способные пробить чужую броню когти касаются его тонкой, гражданского типа обшивки. До захода солнца оставалось совсем немного. После заката, конечно, можно будет продолжать работать в свете собственных фар, но отчего-то Орион был уверен, что желания тратить внутренние энергорезервы на подсвечивание стен у него не будет. Но до тех пор… Вздохнув, он обернулся на Мегатронуса и успел заметить, как тот неосознанно облизал губы: стёр глоссой и вездесущую ржавчинную пудру, и нейтрализующее напыление. Надо будет не забыть потом промыть горловые фильтры, на всякий случай. — И что же дальше, Мегатронус Прайм? Ты позволишь мне изучить фреску до конца или же ждёшь от меня проявления истинного и глубочайшего уважения к твоей собственной персоне? — И насколько же глубочайшим будет это проявление? Поёжившись от горячего выдоха, прошедшего по всей длине аудиосенсора, Орион почувствовал, как когти Мегатронуса обняли внутренние поверхности его бёдер, крепко удерживая и столь же безошибочно намекая. — Если Прайм даст преданному слуге его закончить исследование, то настолько глубочайшим, насколько мне позволят параметры твоей принимающей системы. Он невольно вцепился ладонью в обнимавший его локоть, когда коварно-гладкое «рабочее кресло» сначала чуть приподнялось, а потом качнулось из стороны в сторону — Мегатронус заёрзал. Словно вес корпуса Ориона вдруг стал тяжеловат для него. — Сегодня я сам хочу подзарядить тебя, — прошептал Мегатронус в аудиосенсор, явно смущаясь собственного желания. — Может, в другой раз, Мегатронус? Ты же знаешь, мне не нужна энергия. Я… — Я не хочу пользоваться твоей энергией каждый раз! Словно ты и твой айаконский энергон только для этого мне и нужны. И хотя на глоссе мелькнул жадный вопрос, зачем же тогда Орион Пакс, простой младший архивист, ему нужен, Орион не поддался эгоистичному тщеславию. Архивистские порывы уточнять и так известную информацию сейчас совершенно излишни. — Хорошо. — Он улыбнулся и потёрся гранью шлема о плечо Мегатронуса. — Но скажи сразу, если тебе будет неприятно. Я сразу остановлюсь. Не стану брать больше. — Так говоришь, словно у меня это в первый раз, — хохотнул Мегатронус, но Орион почувствовал, как чуть тревожное мерцание статики растворилось, поле Мегатронуса вновь стало спокойным и открытым. Неужели непобедимый Чемпион в глубине процессора действительно опасался, что Орион поступит с ним словно с живой батареей, как в тех жутких слухах о низкокастовых мехах и аристократах, которым уже скучно заправляться лишь жидким топливом? — А ты закончил? — Почти. Дай мне десять кликов. — Уже даже десять? Когда Мегатронус показательно вздохнул, Орион не сдержал смеха. Но всё же ладони Мегатронуса вновь вернулись к начальной позиции на поясе, прикосновения остались аккуратными и почти невесомыми: скорее рассеянное прослеживание граней пластин и тонких стыков, чем инициация интерфейса. Хотелось пригасить оптику и полностью довериться нежной ласке, а потом испытать доселе неведомую уязвимость Мегатронуса, насладиться этим мигом полного обладания, когда он получит все коды доступа к внешней энергосистеме, окунётся в чужие энергорезервы и сделает своими. Он почувствовал сам, как в ожидании подзарядки заныло в интерфейс-панелях. Упершись голенями в колени Мегатронуса, Орион неловко раздвинул ноги, давая обшивке больше воздуха для охлаждения. Почти хихикающий смешок Мегатронуса подсказал ему, что его манёвр незамеченным не остался. Так, закончить физическую копию. Интерфейс потом. Ещё две строчки, словно специально очень длинные строчки, но… Стоп. Это что? Перескочив взглядом на глиф-обращение в середине предпоследней строки, он с удивлением не заметил там характерного штриха обезличивания. Ошибка? В настенной, покрытой золотым напылением гравировке? А как было в предыдущих строчках? Да, во всех обращениях выше титулование Алхемиста шло в точности как и подобает обращениям к одному из Тринадцати Праймов. Здесь же… — Орион? — негромко спросил Мегатронус, и Орион с запозданием пригасил поле. — Что-то не так? — А?.. Тут что-то интересное. Когда я бегло читал, я этого не заметил. Подожди, мне нужно проверить. Высвободившись из объятья, он прошёл к стене и внимательно посмотрел на предпоследнюю, а потом и на последнюю строку. Нет, он не ошибся. Точнее, может, ошибся мастер-гравёр тех давних времён? Тогда всё делалось вручную, механическим способом: мастера могло что-то отвлечь, и он выбил неполный глиф. Но дважды в соседних строчках? И никто не заметил? Почти прижавшись щекой к стене, Орион осмотрел поверхность сбоку. Потом поскрёб пальцем край огибающего гимн узора и посмотрел на довольно тонкий слой ржавчины. — Как ты думаешь, почему эта секция сохранилась так хорошо? — спросил он Мегатронуса, который не сводил с него настороженно сузившейся оптики. — Ей повезло? — Возможно. Она же сразу привлекла наш взгляд. Смотри, здесь почти нет ржавчины. — Он показал Мегатронусу внутреннюю поверхность пальцев. — Точнее есть, но это ржавая пыль, а не прожегшая верхний слой кислота, как в других местах. — И что это значит? Пожав плечами, Орион вернулся взглядом к стене. Догадка была слишком смелой, и всё же… Вытянувшись во весь рост, он дотянулся до четвёртой сверху строки и потёр ладонью первое уважительное обращение. Поверхность и глубина гравировки нисколько не отличались от соседних глифов. Потом он прощупал глубину резьбы случайных фраз; обшивочными сенсорами никаких изменений не ощущалось. Когда он спустился к двум последним… двум ошибочным глифам, отличий в заглублении резьбы тоже не было. Если это ошибка, её древность такая же, как у остального текста. — На этой стене меньше повреждений… — медленно начал он и вновь прижался щекой к плите, ища следы коррекционного стёсывания или наплавления. Золотое напыление выглядело идеально ровным и, похоже, всё же наносилось единым слоем. — Здесь нет повреждений, потому что во время кислотного взрыва, который уничтожил город, эта секция была чем-то скрыта. Зачем-то скрыта. Или, может, замазана, а ржавчина разрушила только верхний слой. — И что? — Как это — что? Это же именно то, ради чего мы сюда приехали. — Скептично поднятые брови Мегатронуса заставили его вздохнуть. — Смотри, Мегатронус, я прочитаю тебе. «В ладонях… м-м… владычествующего тяжесть жизней наших; в обладании тем, что принадлежит нам, дорога изменений владыки нашего». Если примерно и в лексике Высокого наречия. Это гимн, воспевающий Алхемиста Прайма. — Не дав Мегатронусу сказать, он продолжил: — А теперь второй вариант. «В ладонях твоих, близкого ко мне и равного мне меха, корпус мой; в том, как обладаешь ты — равный мне мех — лично мною, лежит путь изменений, который произведу лично я с лично тобой». Не замечаешь разницы? — Порнография какая-то. Но в первой версии ничьих корпусов не было. — Это классическая метафора. Сберегая созданные для нас искры, Праймас даровал нам металлические тела, так что «тяжестью жизни» называется иногда корпус, оболочка вокруг искры, «тяжёлая» часть нашей сущности — в противовес невесомому полю самой искры. — Тогда тем более порнография. — Ты преувеличиваешь. Скорее эротика, но достаточно поменять безлично-обобщённый характер глифов на прямолинейно-личный и в некотором роде обыденный, как говорим мы с тобой, и текст обретает второе возможное толкование. Он посмотрел на Мегатронуса, но тот молчал. И хотя во взгляде его недоставало восторга от открытия… возможного открытия, обижаться на друга Орион не мог. Вдруг Мегатронус хмыкнул. — Вместо того, чтобы писать о Прайме, кто-то дописал туда пару лестных фраз о своём интерфейс-партнёре? Наверное, ему не доплатили, и он решил отплатить им по-своему. — В том и дело, что нет! Смотри. — Орион провёл пальцами по геометрически изысканному размещению полного глифа Алхемиста Прайма в самом центре плиты. — Это имя Алхемиста Прайма, ошибки быть не может. Идеальный центр, вокруг которого выстраивается весь гимн, вплоть до подбора конструкционных связок между фразами. Возможно, гравёр и автор текста это разные мехи, но кто бы ни был художником по гравировке, он или был полностью уверен, что никто не заметит отсутствия двух крошечных безличных штрихов в самом конце текста, или… — Или? — Или считал, что имеет полное право написать именно так! Понимаешь, что это значит, Мегатронус? Он почувствовал, как от волнения прокрутились его собственные колёса, и пошёл к Мегатронусу, сам не зная, то ли хочет обнять, то ли поцеловать его, то ли постучать по бронированному шлему, чтобы до процессора друга дошло. Развернувшись на середине шага, он вновь вернулся к идеально пережившей тысячи ворнов стене. Вдруг Мегатронус засмеялся. Орион обернулся, ожидая… Он сам не знал, чего ждал. Но увидел, с какой неловко тёплой улыбкой Мегатронус смотрит на него. — Полагаю, — довольно сказал тот, — теперь тебе будет что показать другим умникам, которые трусят выйти из города и слишком уж запачкать шины. Покажешь, кто у вас в архиве главный. — Объективно говоря, я в любом случае не стану главным. — Орион покачал головой и вернулся к нему. Подумав с мгновение, он всё же вновь уселся спиной к его груди, не желая выпускать из поля зрения свою находку. — И я уже впечатлил всех своим выбором практического исследования. Но… как ты не понимаешь?.. этот гимн может пролить свет на причины катаклизма, произошедшего в древнем городе, который пал перед ржавчиной столь давно, что хроники утеряли или сознательно вымарали его название! Если предположить, что здесь жил интерфейс-партнёр Алхемиста Прайма… В конце концов, древние Праймы тоже были мехами, пусть и великими в талантах и делах своих. — Он обернулся на Мегатронуса и радостно улыбнулся. — Если здесь жил тот, кто обращался к Алхемисту Прайму как к равному, я бы предположил, что и сам Алхемист некоторое время жил здесь. А где Алхемист, там и преобразование материи. Так что предположительный кислотный катаклизм… — Но ты сам сказал, что панель была спрятана, — перебил Мегатронус. — И… э-э… катаклизм?.. он её не коснулся именно поэтому. — Ты только представь: здесь могло процветать учение Алхемиста о безграничности преобразования материи, о беспредельном видоизменении одного в другое! — Так просто Орион сдаваться не хотел. — Возможно, изначально созданный двусмысленным гимн считался допустимым и даже по-своему одобряемым. Может быть, мы находимся в личной зоне Алхемиста Прайма, как в айаконском Дворце Праймов, а потому никого не могло оскорбить столь фривольное описание, скажем так, его частного досуга. А потом времена изменились. Мегатронус рассмеялся. — Взяли и изменились? — Взяли и изменились, — тихо повторил Орион. Что бы тут ни произошло, оно и уничтожило сам город, и выжгло громадные просторы пустошей вокруг. Катаклизм иссушил и Ржавое море, которое, очевидно, раньше звалось совсем иначе. Ни одного выжившего меха, лишь ржавые дюны, руины и гигантские золочённые статуи, возвышающиеся из кислотных омутов. Произошло ли всё мгновенно? Или каждый из жителей богатого, горделивого города знал о своей судьбе заранее, но отчего-то не смог избежать её? Помолчав, Орион продолжил: — Если кто-то из учеников и последователей Алхемиста неосторожным экспериментом обрёк город на погибель, или же если научная власть в городе сменила вектор исследований… Мы не знаем, что стало причиной. Вдруг всему виной упадок учения Алхемиста и изменения, которые не всем в городе пришлись по нраву? — А если просто случайность? — А если нет? Представляешь, если кислотный взрыв такой мощности был произведён сознательно? — Он обвёл ладонью вывороченные из креплений ворота, которые, может быть, упали под собственным весом, а может, просто не выдержали чудовищной ударной волны, пошедшей из самого центра города. — Представляешь, если кто-то — по какой-либо причине — сделал всё это сознательно? — Да он сумасшедший, — уверенно сказал Мегатронус, и Орион невольно придвинулся к нему ближе, ища крепкой защиты его рук. — Если это месть, её масштаб делает её… не знаю… удивительно мелочной. Вместо битвы один на один погасить всех подряд? Кто бы это ни сделал, он слабак. — Ему могло не представиться шанса сразиться со своим обидчиком один на один. А вдруг он в самом деле полагал, что полное уничтожение города будет лучшим исходом? Нам неизвестно, ни кто тут жил, ни каков был уровень и характер их научных разработок. Кто знает, может, город до последнего хранил чрезмерную верность учению Алхемиста, но забыл об этических границах, которые у того, я не сомневаюсь, были? — А зачем тогда прятать это интерфейсное чтиво? Орион пожал плечами и улыбнулся, зная, что Мегатронус посчитает его слова абсурдными. — Они могли запретить себе помнить, что все Праймы всего лишь мехи, Первые среди нас, но всё же мехи: с теми же, что у нас, страстями и порывами. Они могли желать видеть в Алхемисте лишь идеал учёного, а этот текст, стоит бросить на него слишком внимательный взгляд, нарушал подобное видение, опускал Алхемиста на один уровень с ними. Они уважали Алхемиста. В конце концов, никто не расплавил всю панель, как поступили в Айаконе с некоторыми гимнами, которые воспевали поистине предаконскую мощь Падшего. Или, может, этот текст изначально был спрятан, всего лишь интерьерная шутка, укрытая за драпировкой или за массивной статуей, о которой тот, кому она была посвящена, как раз знал. Из мятущихся в процессоре вариаций Орион не мог выбрать, какую озвучить, но страх перед огромными ржавыми руинами проснулся вновь. Словно этот гимн лишь приманка, словно в руинах вокруг что-то затаилось, чему лучше остаться непотревоженным. — Как я знаю о тебе, Орион Пакс, — прошептал Мегатронус и осторожно прикусил грань его аудиосенсора. — Я понимаю, о чём ты. То есть, ну, как я знаю, что ты в Айаконе, а ты знаешь, что я в Каоне. Я тебя не вижу, не всегда могу связаться, но знаю, что ты там. И мою искру греет знание, что ты есть, что твоя искра принадлежит мне, никому другому, знают они о тебе или нет. Ладонь Мегатронуса легла на грудь, осторожно накрыла грудной мыс, и у Ориона перехватило дыхание. Искра заколотилась, рванулась навстречу опасным для других, но столь нежным во время их встреч когтям. — А твоя — мне, — прошептал он, отчего-то испугавшись сказать во весь голос. Словно с порывом ветра ржа проникнет и в произнесённые глифы, покроет их и уничтожит, не оставив ни следа. Испуганный собственной вспышкой страха, необъяснимого и мимолётного, Орион оглянулся по сторонам. Никого тут не было, никто в здравом уме не отправился бы в самую глубину Ржавого города. Даже беспроцессорная мехаживность обходила ветшающие развалины стороной. И всё же искра тревожно билась в груди и не хотела успокаиваться. Словно перед ним включили датапад, но погасили так быстро, что ничего кроме названия Орион прочитать не успел. Словно… — Тебе не нравится твоя находка? В интонации Мегатронуса скользнула искренняя обида, и Орион удивлённо обернулся на него. — Нет, конечно же, нравится! Я ожидал найти много меньшее, думал, что ничего, кроме вариаций айаконских текстов, мы не обнаружим: всё же территория близ Ржавого моря после объединения племён разрабатывалась одной из первых. Это чудо, что нам хватило одного цикла, чтобы наткнутся на что-то поистине важное. — Так уж важное? Просто на ошибку криворукого шлакодела. — Даже если ошибку. Но благодаря ей к этим руинам может возникнуть интерес, Альфа Трион может выделить группу на полноценную экспедицию. Конечно, тут опасно. Но в этих руинах могло сохраниться что-то, что пойдёт нашему обществу — каждому меху! — на пользу. Говорят, что древние не летали к звёздам, а буквально жили среди них, не ограничивались одним лишь Кибертроном и парой колоний. Говорят, что в их распоряжении были целые энергонные моря. Нельзя отказываться от истории лишь потому, что нам кажется, будто её тайны несут в себе опасность или ничему не способны нас научить. Прошлое стоит изучать. — Ты слишком полагаешься на него, мой айаконский друг. Прошлое — прошло. Чему тебя научит факт, что какой-то там Прайм завёл себя любовника-гравёра? — Что он любил, Мегатронус. Что его любили. Что это чувство изменило историю всего города или даже обрекло весь регион на кислотную гибель. Мегатронус расхохотался, и Орион поджал губы. — Ты слишком доверяешь драматизму древних пьес. Алхемист мог переинтерфейсить половину города, собирать заряд у всех направо и налево. И всем было отработкой на это налить. Чувства это чувства, от них до реальных дел как от моих Ям до зала Сената. А этот твой «катаклизм» мог произойти сам по себе, и это вовсе… — А если в этом городе происходило что-то, что заставило Праймаса вмешаться? А если кислотный взрыв вовсе не был неудачным экспериментом или актом сознательного уничтожения? А если всеобъемлющая сила, размах которой ты увидел сам, это всё воля Праймаса? И что я, что мы с тобой, что остальные жители Айакона, Каона, Тетрагекса или Тэйгановского перевала должны сделать, чтобы не допустить повторения? Чтобы не дать Праймасу решить всё за нас! Мегатронус, брат мой, мы с тобой видим, насколько неправильно наше общество, ты увидел это раньше меня, почувствовал на себе, на своей искре. — Он погладил когти. — А если это прошлое и есть наше будущее? Если мы ничего не сделаем! Не близка ли та точка невозврата, после которой Праймасу останется… — Мы всё изменим, Орион. Поэтому мы всё и изменим: я и ты. Сотни мехов Каона уже почти готовы прислушаться к нашим словам, они мне доверяют. А ты предупредишь меня, если в инфосети мелькнёт что-нибудь важное. Предупредишь же? Орион кивнул, простым движением отмахиваясь от дрожи, пошедшей по всему корпусу. Это всего лишь садилось солнце, и воздух становился ощутимо холоднее. — Конечно. — Вновь обнимая себя руками Мегатронуса, он посмотрел на золотистое матовое зеркало плиты. — Мы всё изменим: ты и я. — Я понимаю, о чём ты, Орион. Просто не высовывайся, пусть они о тебе вовсе не знают. Моё имя на слуху у всего Кибертрона, мою искру они загасить не посмеют. Пусть смотрят только на меня. Пусть в этот раз будет говорить моя глосса, а не мои когти, я привык биться под светом всех прожекторов. Орион улыбнулся незатейливой шутке, даже если в искре кольнуло слабым зарядом тревоги. Не переоценивает ли Мегатронус свою популярность? Не лучше ли и самому Ориону встать рядом с ним, чтобы показать всем, что у Мегатронуса есть поддержка даже среди айаконских мехов? — Мы успеем спасти Кибертрон до того, как Праймас перезапустит всё сам. Мегатронус фыркнул и шутливо постучал когтём по его шлему: — Ты слишком много думаешь о Праймасе, будто он хоть когда-то во что-нибудь вмешивался. Если думать как ты, твой всеблагой Праймас мог уничтожить этот город потому, что кто-то слишком непочтительно обходился с одним из его любимцев-Праймов. Он же их насоздавал на любой вкус: и здоровяка Прайму, и крошечного Микронуса, да ещё и этого… с крыльями который. Может быть, он ревнив и сутенёрски жаден, этот твой Праймас, и крайне не любит напоминаний, что заряд, аккумулированный в искрах Первых им самим, становится подпиткой чужого корпуса? — Не богохульствуй. — Орион хлопнул его по запястью, даже если улыбнулся и сам. — Праймас, насколько можно судить по древним мифам, не являл своей воли даже в смешанную эпоху, когда предаконы и мехи охотились друг на друга. Но мы никогда не знаем наверняка, каким было или не было его участие. Хмыкнув, Мегатронус обнял его крепче. — Поэтому мы будем делать всё сами. — Их прошлое прошло, — согласился Орион. — У нас же будет будущее. — Долгое будущее. И тебя я так просто не отпущу. Даже если ты снова захочешь отправиться непонятно куда во имя своих прошивочных идеалов. Знай: я рвану следом. — И кто тут беспримерно жаден? — Ну, между нами Праймас не влезет: ты-то не один из его ручных Праймов. Но когда я добьюсь титула Прайма для себя, я разрешу тебе в личном порядке… как ты там сказал?.. держать лично мой корпус в лично твоих ладонях и творить из него… м-м-м… разную возвышенную порнографию, какую только твоя архивная память сможет воссоздать: на Айаконском наречии или по-нашему, по-Каонски, без лишних слов. — Возвышенная порнография? — переспросил Орион и, охотно согласившись с нажатием ладоней, вновь развёл колени и дал когтям доступ к внутренним стыкам на бёдрах. — Как тогда, когда у меня потом вся спина была в зелёной краске? Возвышеннее некуда. — Я тебе сразу сказал, что стены окрашены и тебе лучше упираться строго в выпирающие скобы. — Прости, я не сообразил заранее рассчитать место, — нарочито сухо сказал Орион. — Был немного занят, подключаясь к самым глубоким твоим портам. Если помнишь, мы едва на пол не сползли. Я, конечно, по айаконским стандартам тяжелогруз, но я едва тебя удержал. — Но удержал ведь. Ты сильнее, чем кажешься, Орион. — И всё равно я лишь архивист. Мы оба это понимаем. — Поэтому в первых рядах буду я, а ты останешься с Саундвейвом. Если Сентинел Прайм покажет свою ржавую натуру, Саундвейв сумеет защитить и себя, и симбионтов, и тебя в том числе. — Поставил меня на один уровень с симбионтами, — усмехнулся Орион и приподнял корму, чтобы дать Мегатронусу место для раскрытия брони. Начав трансформацию собственной интерфейс-панели, он перехватил запястье Мегатронуса и прижал обратно к своему поясу. — Подключайся так, руками не трогай. Лучше не заносить лишней ржавчины. — Ты серьёзно? — Да. У тебя получится, я помогу, — улыбнулся Орион и похлопал по тыльной стороне оставшейся на месте ладони. — И запомни: если я беру слишком быстро и сильно, сразу скажи. Я остановлюсь. — Какой командующий симбионт. Сразу видно, что… — Мегатронус. Он услышал, как Мегатронус показательно вздохнул. Его поле чуть задрожало неуверенностью, но, судя по звуку, он всё же завершил трансформацию. Приподнявшись, Орион дал пространство для стыковки и подчинился нажатию ладоней, когда Мегатронус направил его корпус к коннектору. — Будь ты моим симбионтом, я бы тебя держал у самой искры, Орион Пакс. — Жаркий выдох оставил влажный след на шейных кабелях. В порт несколько неловко ткнулось навершие коннектора, и Орион постарался аккуратно двинуться навстречу. — Дальше Каона бы не отпускал. И в Каон бы тоже не отпускал. Никуда бы не отпускал. Побоявшись испугать Мегатронуса, Орион сдержал поднявшийся к горлу выдох. Всё внимание он уделял мягкому и ровному раскрытию приёмных колец, чтобы ещё не набравший твёрдость коннектор двигался по правильной оси. Главное, чтобы сегменты не застопорились, не сжали друг друга, сложнее будет распрямлять подключение. Но пока что всё шло хорошо, он не чувствовал со стороны Мегатронуса неудобства или тревоги. — В твоём отсеке нет даже базовой информационной консоли. В чём бы тогда была моя польза? — пошутил он, оглянувшись на Мегатронуса, и погладил то поджимающиеся, то опасно лязгающие во всю длину когти. Вот так, хорошо. — Обожаю, когда ты так делаешь, — выдохнул Мегатронус ему в аудиосенсор. — Как? — Продолжаешь говорить, когда мы настраиваем подключение, — сдавленно ответил Мегатронус. — Словно… — Словно? — Словно наши корпуса не могут и цикла… Он перевёл дыхание, и Орион беспокойно оглянулся на него. Постаравшись развести колени шире, он дал Мегатронусу ещё больше места, хотя предела совместимости они вовсе не достигли. — Всё хорошо? Не спеши, Мегатронус. Я готов подождать, сколько нужно. — Я уже сам не готов ждать, — проворчал Мегатронус и неловко двинул бёдрами, помогая себе проникнуть глубже. — Весь день смотрел, как ты то в датападах своих что-то читаешь, то срисовываешь со стен на эти непонятные листы. Вновь мелькнуло тщеславное желание переспросить, узнать, неужели Мегатронуса настолько раздразнила методичность исследовательской работы, что он сегодня решил побыть отдающим. Но, опасаясь сбить того с удивительно терпеливого, не как бывает с неопытными заряжающими подключения, Орион промолчал, а лишь накрыл обеими руками цепляющиеся за его пояс ладони. Те дрожали, оставляя царапинки на обшивке. — Тш-ш, всё хорошо, Мегатронус. Всё правильно. Ещё немного. Ещё совсем-совсем немного, буквально пара внутренних сенсорных колец, и Орион сможет перехватить интерфейс на себя. Пока что Мегатрон не жаловался, поймал ритм приёмной системы Ориона и не пытался быстрее преодолеть фазу подключения. Даже когда коннектор проник до конца, Орион не спешил, давая Мегатронусу привыкнуть, понять, что тесное сдавливающее ощущение вовсе не несёт с собой боли, а лишь временно неприятно. — Всё хорошо? — спросил он через плечо, но ответа не услышал и обернулся. Мегатронус кивнул. — Сейчас я почти твой симбионт, — ласково пошутил Орион, — ведь ты поделишься со мной своей энергией. — Быстрее бы уже, — пробормотал Мегатронус. Орион нахмурился. Было ли Мегатронусу действительно больно? Или без помощи рук всё же что-то пошло не так и ось подключения оказалась смещена? Но в поле Мегатронуса не читалось ни болезненных всплесков, ни досады. Скорее… неловкость. Или это смущение? — Всё хорошо, мы подождём немного. — Орион вновь погладил чуть похолодевшие от переброса энергона ладони. — А потом я начну. Тебе понравится. — Ещё раз скажешь, и я начну разрывать подключение. — Даже не думай, — быстро сказал Орион. — Мы потом не сможем… — Да пошутил я. — А, хорошо. Ты готов? — Давно уже. Ответ прозвучал слишком отрывисто, но по всем ощущениям Мегатронус был готов. И, как напомнил себе Орион, обладал намного большей энергоёмкостью, чем прошлые партнёры Ориона. Возможно, он излишне перестраховывается: даже если забудется в потоке энергии, вряд ли сумеет вычерпать все резервы Мегатронуса без остатка. Но им ещё предстоит обратный путь, полностью разрядить Мегатронуса будет просто опасно. Даже если то незабываемое чувство полного опустошения Орион знал отлично и, что скрывать, любил. Решив, что просто отдаст Мегатронусу для заправки пару своих кубов, Орион осторожно подал запрос-проверку. Мегатронус тут же вздрогнул, и сдвинувшийся от движения его бёдер коннектор неприятно потёрся о стенки порта. Шикнув на Мегатронуса, Орион повторил запрос. И хотя он никак не мог этого почувствовать, ему показалось, что между передающими линиями и принимающими кольцами скользнула первая искра разряда. — Всё хорошо? — спросил он через плечо и, обхватив щиколотками голени Мегатронуса, ещё надёжнее придавил того к импровизированной рабочей скамье. Тот заворчал что-то невнятное, но двигаться больше не пытался. Новый запрос — новое терпеливое ожидание тени ответного сигнала. Орион не знал почему, но ему хотелось быть с Мегатронусом как можно осторожнее, как можно нежнее, словно тот заряжал кого-нибудь в первый раз. Сегодня они могли никуда не спешить, сегодня перед ними неизбежным приговором не вставали ни график айаконских транспортных шаттлов, ни перенасыщенное сомнительными «спонсорскими» встречами расписание Драгдила. И хотя Орион мог бы уже начинать подключение, он постарался обернуться и, сохраняя полную неподвижность тазовой секции, подставил лицо под поцелуй Мегатронуса. Тот не поцеловал, а почти выдохнул ему в губы горячий пар, и Орион позволил поцелую продлиться чуть дольше, даже если от неудобного излома корпуса взвыла вся спинная ось. И только когда поле Мегатронуса перестало так мерцать статикой, когда хватка его рук чуть ослабла, Орион решил, что пора. И в этот раз вместо запроса о подключении он пустил по интерфейсному соединению требование первой порции энергии. Мегатрон невнятно булькнул, но когда Орион поспешил поймать его взгляд, выражение на лице Мегатронуса не казалось болезненным. Его острые брови сдвинулись, фокусировка оптики нарушилась, он будто прислушивался к происходящему энергообмену и не мог понять, что происходит. Столь серьёзное выражение казалось удивительно забавным, и Орион спрятал улыбку за ещё одним успокаивающим поцелуем. — Я не возьму больше нужного, — мягко напомнил Орион, и оптика Мегатронуса сфокусировалась на нём. — Всё хорошо. Потянувшись рукой, он коснулся боковой части шлема Мегатронуса и ласково погладил острый край, а потом направил второе требование энергии, тоже ограниченного объёма. В собственных системах кипело нетерпение, Мегатронус был крупнее и мощнее, искра требовала уравновесить потенциал обеих систем, но… Слишком рано, пока что слишком рано. Снова короткий, малоёмкостный запрос-требование. В ответ Мегатронус прикусил губу, а его оптика судорожно перефокусировалась. Вновь поймав его взгляд, Орион постарался напоследок улыбнуться так нежно, как только мог. А затем с сожалением отвернулся и, стабилизируя подключение, упёрся спиной в чужую броню, обеими руками обнял себя руками Мегатронуса, вжался в его корпус так плотно и надёжно, насколько позволяли конструкции спины. И новый запрос, вдвое большего объёма. Не сдержав довольного стона, он, будто в горячее масло, окунулся в жаркое облако вентиляции Мегатронуса. Только когда ритм дыхания у того выровнялся, он направил следующее требование подзарядки. По обшивке приятно царапнули грани тяжёлых пластин, Орион чувствовал, как волна за волной идут поверхностные трансформации, но не давал тревоге разрастись в полную силу, а лишь гладил и гладил тыльные стороны ладоней Мегатронуса, напоминал, что это он, Орион Пакс, не какой-то враг или противник, не кто-то опасный или жестокий. Только на шестом требовании энергии он решился полностью убрать ограничение в объёме — и едва не закричал статикой, когда, выравнивая потенциалы, в его приёмную систему хлынула волна заряда. Слишком неконтролируемая, слишком мощная, слишком испуганно выпущенная. Он сдержал заряд, рассеял по центральным и побочным энергосетям, щедро раскидал порции и архивистским базам памяти, и двигательным модулям, и системам поверхностного восстановления. Не дал Мегатронусу почувствовать равную по силе отдачу, направил обратно лишь мягкую ровную волну обманчиво слабого потенциала. Он просил ещё. И ответный выплеск заряда нёс в себе вспышку недоумённого возгласа: Мегатронус явно не понял, почему Ориону не хватило первой порции. И, не сдержав бурлящего в магистралях счастья, Орион рассмеялся. По всему корпусу пробегали мягко затухающие волны, послушно следующие его маршруту насыщения. Вторую отдачу он вновь направил сознательно слабой, чтобы не требовать новой порции энергии, а дать той перетечь естественно, обмануться искусственной разницей потенциалов. — Как? Что?.. Я так тебя никогда не заряжу. — Мы никуда не спешим, — улыбнулся Орион и пригасил оптику. Он верил, что им не придётся провоцировать разрыв и установку подключения, чтобы достигнуть перегрузки. Он верил, что сумеет совладать с как будто бесконечной силой Мегатронуса, насытить его в той же мере, сколько ставшая центральной искра Ориона у него забирала. — Нам некуда спешить. Невольно опровергая свои слова, он запустил энергообмен вновь. Рычащий выдох над ухом был горячее ржавых ветров пустошей, но раздавшийся следом скрип стиснутых клыков прозвучал почти отчаянно. Нет, слишком рано. Решив, что лучше вернуться на шаг назад, Орион вновь осторожно вернул ограничение в максимальной передаче и следующие несколько волн старательно прислушивался к полю Мегатронуса, к его ставшим более спокойными выдохам. — Так хорошо? — спросил Орион, обернувшись. Мегатронус кивнул, хотя оптика у него слишком блестела не то из-за пульсирующего в поле смущения, не то от капель омывателя. Вдруг он рассмеялся, даже если смешок оборвался судорожным вдохом. — Кто-то из наших говорил, что визуальный захват во время перегрузки впечатывается в память намертво. — Мегатронус короткими движениями глоссы припал вновь к его шее, и Орион послушно отвёл голову в сторону, чтобы дать Мегатронусу отвлечься на что-нибудь, что будет полностью у него под контролем. — Говорят, некоторых инфокурьеров специально заряжают прямо у консоли с данными, чуть ли не сам заказчик тратил свой личный заряд, чтобы точно не было глюка в памяти. Фыркнув от смеха, Орион подался грудью вперёд, хотя сделать подключение более глубоким было уже невозможно. Вся нижняя часть корпуса горела от перенасыщения чужой энергией, и волна нового заряда поднималась всё выше, к самой искре; энергоёмкостные блоки заполнялись, спешно перебрасывая избытки дальше. Гудение проводки отдавалось даже в пальцах, вдруг представилось, что его ладони становятся больше, мощнее, наполняются немыслимой силой, идеально равной Мегатронусу силой. На мгновение он почти почувствовал внутри своих пластин эхо чужого энергетического профиля, поле чужой искры, непокорной и бесстрашной искры столь близко к своей, что они слились в одну сверхновую. Импульсы всей сущности Мегатронуса текли по его проводке, то конфликтуя с его собственными, то растворяясь в них, то усиливая. Бег их был слишком лихорадочным, слишком нервным, и Орион сглаживал их, не давал им вернуться к Мегатронусу статикой и хаосом. В глубине своей искры он до сих пор чувствовал колющие вспышки тревоги Мегатронуса, его неосознанную настороженность, его ожидание предательского удара. «Всё хорошо, Мегатронус, всё хорошо. Мы не на арене, убивать друг друга мы не будем». Он гладил когти, осторожно завёл собственные пальцы между ними, прижимая их плотнее к своей обшивке, лишая Мегатронуса возможности сжать кулаки. Больше двигаться он не рисковал, не пытался играть с подключением, а лишь незатейливой, практически не осознаваемой пульсацией приёмных колец успокаивал Мегатронуса. Энергетический интерфейс проходил идеально. Выступившая смазка сгладила проскальзывавшие поначалу пробои, а его собственный вес не давал Мегатронусу поддаться протоколу личной безопасности и разорвать иссушающее подключение. Когда Мегатронус всё же дёрнул бёдрами, на мгновение разорвав энергопередачу, Орион лишь молча сжал его пальцы и продолжил размеренно гладить их. — Всё хорошо, Мегатронус. Не спеши. Тот неровно вздохнул и прикусил край его плечевой пластины. Скрипнула содранная краска. Не совсем то, чем бы Орион стал хвастаться перед товарищами-архивистами. …И не совсем та поза, в которой он хотел бы подзаряжаться от Мегатронуса. Но золотистая плита перед ним раз за разом притягивала взгляд. Древнее признание в любви от неизвестного меха к одному из самых почитаемых Праймов, зашифрованное обещание, полное почтения и страсти, плыло перед оптикой. Энергосистема каждое мгновение перестраивалась, запрашивая больше и больше чужой энергии, словно хотела познать предел того, сколько Мегатронус сможет ему дать, готов отдать. Но пределов будто не было, каждый его запрос вмиг откликался новой волной заряда, и безграничность чужой силы отчего-то напугала, холодным огнём пробежала по нейросети. Осознание вырвалось почти испуганным стоном. Оптика сфокусировалась на геометрически точном расположении имени Алхемиста Прайма, а следом Орион сумел вновь восстановить чёткость всего текста. Расположение глифов полностью сознательно. Узор слов идеально продуман. Это не ошибка. Не может быть ошибкой! «Уста владычествующего произносят то, что будет сказано и повторено нами. В трудах тяжёлых повелителя видим мы веру нашу, и искры наши подчиняются биению искры его…» «Губы твои одаривают меня тем, что верну я тебе губами своими. В теле твоём зарождается упоение моё, беззаветное служение соединяет наши с тобою искры. Пальцы мои, чтобы пить сплавы твои; нежность моя, чтобы безумием страсти воздавать тебе, петь тебе там, где слышишь лишь ты и я…» — Хочешь попробовать? — прошептал Мегатронус и втянул воздух сквозь стиснутые клыки. Словно удержал себя в последний момент, чтобы не застонать. — Что? — не понял Орион. Не ответив, Мегатронус коротко рассмеялся. Но когда Орион повернул голову, чтобы посмотреть на него, тот лишь крепче обнял его, до скрипа вдавившихся друг в друга пластин, и упёрся лбом ему в плечо. — Проверим эту теорию. Не оборачивайся. Смотри на эту свою стену. — Зачем? — Смотри. Я… Я почти… — Подчиняюсь моему Прайму, — выдохнул Орион и успел улыбнуться. И хотя его так и тянуло пригасить оптику, чтобы продолжать упиваться подключением, он откинулся плечами на Мегатронуса, давая тому ласкать собственный корпус, предоставляя ему доступ к горячим шейным кабелям, чувствительным аудиосенсорам, вибрирующим над камерой искры пластинам обшивки. И даже если он почти не видел гимна Алхемисту, он не стал этого говорить. А всё так же мягко и осторожно захватывал новые порции подаваемого от Мегатронуса заряда, аккумулировал их у своей искры, будто обёртывал её, а затем выравнивал импульсные пики и старался вернуть успокоенный поток обратно. Но как бы он ни пытался, Мегатронус словно не хотел соглашаться на полумеры, исступлённо вбрасывал в энергообмен всё больше и больше, и Орион не столько понял, сколько угадал, что именно так разряжается Мегатронус. До последнего не сдаётся. До последней капли заряда не уступает — отказывается признать поражение. И в этот раз, когда вверх по корпусу, от бёдер пошла новая порция заряда, он не стал её возвращать, а удержал у искры, ещё крепче обнял себя руками Мегатронуса, чтобы удержать и следующий импульс, а потом следующий, каждый из которых теперь бился в противофазе с предыдущими. Ладони Мегатронуса дрожали, оставляя царапины на нагрудных пластинах. Пахло перегретой пылью и краской, которая тонкими змеистыми стружками ластилась под когти Мегатронуса. Даже хотя ему казалось, что камера искры проплавила обшивку, удержать Орион сумел пять таких волн и, почувствовав нетерпеливое отчаянье в поле Мегатронуса, ещё крепче стиснул его когти — и пустил весь накопленный поток обратно. Взметнувшееся и ударившее его со спины поле Мегатронуса словно вышибло искру вперёд, в воздух. И в последнее мгновение Орион успел обернуться. Если что-то и щёлкнуло в блоках памяти, заметить это сейчас он не успел. Лицо Мегатронуса, его по-боевому искажённый в оскале рот, его запрокинутая безвольно голова, влажные от конденсата кабели шеи, его сияющая бело-синим оптика — всё растворилось в собственном мареве перегрузки, в белой статической пелене, подёрнутой по краям алым заревом. Золотые стены древнего города плавились в огне заката.