Take me to church

Мастер слушал эту песню уже 70 часов. Hozier отлично заглушал барабаны в голове, затыкал совесть, кричавшую о том, что он опять сделал больно Доктору. После недавней регенерации его переполняло желание мстить, горевшее на кончиках пальцев. Он начал сразу с масштабного – сжег Галлифрей. Ох, как ему приятно было видеть ее слезы, отражавшееся в них место, которое Доктор считала домом. Как приятно было чувствовать ее разбитой. Почти сломанной. Но что было слаще всего – она тоже злилась. О, она далеко не была одуванчиком, она так же жаждала мести. Он чувствовал ее эмоции в тот момент, и ему хотелось еще. Неприкрытый, честный гнев Доктора, без всяких масок и этих вечных сюсюканий с ее земными питомцами, таскавшимися за ней хвостиком. Конечно, он любил ее. Конечно, эта блондинка (Доктор всегда был блондинкой, во всех регенерациях) не догадывалась об этом. А как хотелось снова ощутить свои руки на ее шее, как тогда, на Эйфелевой башне. Смять губы. Зажать ее такие тонкие, женские, кажущиеся ломкими запястья до синяков. Прижать, до хруста костей, как…. Песня началась сначала. Пошел семьдесят второй час. А ведь она даже не знает, что он уже далеко не в том безвременье, в которое эта сумасшедшая женщина умудрилась его закинуть. Песня снова закончилась. Полсекунды тишины и успевшая вклиниться в это затишье мысль: увидеть ее. Дотронуться. Испугать. На кончиках пальцев уже далеко не гнев – он выгорел еще в самом начале, часов пятьдесят назад. Теперь ладони жжет непреодолимое желание прикоснуться. Мастер подскакивает и настраивает свою ТАРДИС на поиск генетического материала Доктора. Неожиданно глубоко изнутри снова поднимается гнев и зажатой в тиски птицей бьется где-то на подкорке – ты не такой же, ты не ровня, она всегда будет могущественнее тебя, все дело в ней… Барабаны… барабаны… Громче. Громче гребанную Take me to church, заглушить мысли, заткнуть свой внутренний голос. Консоль издает тихий звук, обозначающий близость Доктора – стоит сделать шаг, и он окажется внутри ее ТАРДИС, увидит ее. Желание коснуться снова начинает жечь с непреодолимой силой. Мастер делает шаг. Доктор не шевелится. Нет никаких шансов, что она его не заметила, не почувствовала и не услышала. Но она не двигается, не вскакивает, не начинает кричать что-нибудь про его сумасшествие и не удивляется тому, что он вообще здесь. Она сидит где-то на ступеньках, которые спускаются от главного сердца-механизма, и выглядит абсолютно … разбитой. Мастер выключает музыку, делает еще несколько шагов и опускается рядом. Странным образом весь гнев, который оставался в кончиках пальцев на протяжении последних нескольких минут, улетучивается, пропадает и пришедшее с ним навязчивое желание сжимать до синяков. Он легко прикасается рукой к ее руке. Она поднимает глаза. Конечно, он не ожидал увидеть у нее слезы – Повелители Времени все же не настолько сентиментальны, чтобы плакать так часто. Но все же Мастер ловит себя на том, что удивлен, ведь ее лицо не выражает практически ничего. Тишина не напрягает. Она просто есть, так же, как была последние несколько десятков часов в наушниках музыка. А потом она спрашивает: - Почему? Мастер молчит. Она ведь спрашивает не его, она словно обращается в пустоту. Потому что понимает, что эту странную тягу, что все чувства, которые всегда только на кончиках пальцев и не больше, что эти барабаны – это не сказать, не выразить. - Глупо было верить, что ты стал другим. Будут проходить десятки тысяч лет, а ты по-прежнему будешь сжигать звезды ради меня и никогда не оставаться рядом. Мне казалось, что тогда, на корабле-колонии, ты что-то решила для себя. Осталась ради меня. Словно где-то в глубине души готова была взять меня за руку и не отпускать. Но одна регенерация – и ты все также готов уничтожить вселенную, чтобы только коснуться меня. Решила? Тишина была нарушена. С каких пор Доктор путается в гендерах? Мастер не помнил собственно процесса своей последней регенерации, но не придавал этому значения – разве стоит обращать внимания на то, как меняется твоя оболочка? Но его память все же оставалась при нем, и одно он мог утверждать точно – он никогда не был женщиной. Доктор словно уловила мысли. Мужчина рядом был удивлен, достаточно сильно, словно… - О … Доктор повернулась к нему в попытке заглянуть в глаза. - Ты никогда не был женщиной? Мастер кивнул, подтверждая эту мысль: - Никогда. На лице Доктора удивление сменилось пониманием. Она словно выплыла из своего разбитого состояния, сменила его на странное спокойствие, которое сейчас было невыносимо чуждо Мастеру. Он был на грани. Барабаны, затихшие рядом с ней, грозили вернуться, как вдруг… Она положила свою руку на его плечо. Снова заглянула в глаза. И сказала так тихо, словно совсем не вслух, а где-то в мыслях: - Я мало что помню, но он очень любил Hozier. Включишь?