oscar anton — play and rewind
Почему-то именно в среду 27 ноября немолодой, слегка просевший форд наотрез отказался сотрудничать и только рыгнул нездоровой струйкой дыма в ответ на попытки завести двигатель. Сергей с некоторым недоумением уставился на приборную панель, как будто рассчитывая услышать оправдания, но автомобиль постучал чем-то и затих. Ни внутренний настрой, ни погода совершенно не располагают к поездкам в общественном транспорте, но простым смертным редко предоставляется выбор — Сергей последний раз оглядывает уютный салон и выпрыгивает наружу, спешит в направлении остановки. До противоположного конца автобуса не добраться, как до того берега океана. Он вытянул руку к поручню, притулился к спине какого-то деда и сдул челку с левого глаза. Пока автобус штормит в море городских автодорог, Сережа рассеянно изучает трогательно сжатые губы и постоянно убегающие глаза девушки в сером пальто. Красивая, — думает Сережа. Его укачивает, он лениво плавает в вязких мыслях. Пассажирская кучка дернулась, поредела. Сергей глянул в окно — автобус отъехал от очередной остановки, предварительно сбросив девушку в сером пальто. В салоне зашевелились, переползая к освобождающимся местам, на каждой остановке — игра в пятнашки. – Постойте! Эй! – неравнодушная бабуля попыталась достучаться через окно, но девушка, забывшая на сидении желтый зонт, конечно, не услышала. – Дайте мне, я догоню, – Сережа подсуетился и выскочил прямо на ходу. Споткнулся о бордюр, вляпался в лужу, задел кого-то плечом. Не очень грациозно. Девушка дошла до конца улицы и скрылась за поворотом, не оглянувшись. Сережа ломанулся вперед, распугивая по пути угрюмых прохожих. Не догнал. Остался стоять среди оживленного проспекта со сбитым дыханием и развязавшимися шнурками ботинок. А когда с неба посыпалась мелкая холодная морось, и за ней — полноценный хлюпающий дождь, Сергей усмехнулся. Может, это не девушка была, а персональный ангел-хранитель? Он не вернулся на остановку и побрел пешком, равнодушно отмечая про себя, как, должно быть, необычно сочетание делового костюма и нелепого желтого зонта. Во всяком случае лучше, чем образ мокрой крысы. Сергею грех жаловаться. Потому и безгрешен. Он из тех, про кого без сарказма говорят "хорошо устроился". Не на безоблачных высотах, но все-таки не на дне. Средний не значит плохой. Для Сережи средний значит пресный. Не рутина даже, а так, невзрачная стабильность. Если откровенно — всем тем неприятностям с промокшими ботинками и капризным автомобилем Сережа чуточку рад. Выдался шанс сменить декорацию "по умолчанию". На недолгое время вылезает из многолетнего кокона привычки, смотрит по сторонам, замечает перемены, дышит запахами — надо же, мир может пахнуть не только салоном форда или гипсовой глиной из мастерской колледжа. Город — в непрерывном режиме обновления систем, придумывает что-то, экспериментирует, меняются лица, их количество и качество. Даже страшно становится от того, как стремительно кружится по своей оси пыльный мегаполис. И оттого еще, что Сережа не меняется вместе с ним, не бежит по спирали в одной упряжке, а стоит на обочине, наблюдая за тем, как проносящиеся минуты обрызгивают грязью трасс, не обращая на него ни малейшего внимания. – Подбросишь до метро? Улыбка не предполагает отказа, подкупая уверенностью, цепко хватает за что-то внутри. Пока Сережа соотносит расстояние до ближайшей станции с интенсивностью дождя и умножает на оставшееся до начала рабочего дня время, незнакомец — мужчина в огромном тренче-мешке и с шапкой влажных темных волос — уже нырнул под зонт, пристроился сбоку, схватившись за согнутый локоть. – Да ладно тебе, я же не дракон. Сережа, не приветствующий внезапного обесценивания границ личного пространства, промямлил нечто раздраженное и опустил глаза, собираясь рассматривать асфальт до самого метро. – Классный зонтик. Веселенький. – Угу. Поддерживать беседы — это не то, на чем специализируются преподаватели основ технической эстетики, а незнакомец не похож на человека, готового обсуждать теорию фундаментального мостостроения, поэтому Сережа просто молчит. Думая об этом после, за столь невежливое равнодушие он объявил себе нестрогий выговор. Однако незнакомец не выглядел задетым. О том, как он выглядел, Сережа вряд ли скажет что-то вразумительное — не успел запомнить. Слишком близко оказалась мокрая лестница в подземные миры, слишком короткая прогулка под ручку. Полы тренча едва ли вытирают ступеньки, взгляд Сергея едва ли больше, чем равнодушный. Он уже вертел головой по сторонам в поисках пешеходного перехода, когда мужчина обернулся и вгляделся в его лицо, прищурив глаза. Из-за угла показался фасад колледжа. Как обычно, как положено — не опоздал ни на минутку, небрежно кинул мокрый зонт на подоконник гардероба, надеясь забыть его там навсегда, и направился к аудитории с въевшимся в лаковое покрытие номером 307, выстукивая каблуками ритм медленно и бесполезно текущей жизни. ...А вечером, как дурак, пялится на желтый зонт, все-таки перекочевавший из гардероба колледжа в прихожую квартиры, впадает в своеобразный экстаз от ежедневных, еженощных хирургических вскрытий собственной души, измеряет глубину ямы одиночества, в которую свалился не без собственного участия. Чертова усмешка и почти незаметные веснушки на крупной переносице то и дело мелькают в мути рутинных фантазий. Кажется, что где-то они уже виделись.dotan — numb
спустя месяц Под Новый год время всегда бежит быстрее обычного — его гонит оголтелая праздничная суета. Студенты подтягивают хвосты, с трудом и глицином закрывают сессию. Сережа мерзнет ночами под двумя одеялами в квартире с вечными перебоями в теплоснабжении, возится с зачетками и организационными вопросами, успешно забивает на потребности вроде еды и сна. Здесь та же схема — тяжело, но привычно... Люди слабые по своей натуре, им всегда нужен кто-то, кто возьмет на себя ответственность за ошибки. Духи, души, идолы — хоть кто-то, на кого можно надеяться. Сережа не верит ни в Бога, ни в черта. Единственная, кто вызывает уважение, — гражданка Судьба. Сережа думает об этом, когда заглядывает в соседнюю аудиторию за копией ректорского приказа. Живопись — не сережина сфера, но анатомический рисунок с его природно-математической точностью всегда вызывал восхищение. Стол покрыт черной тканью, которая струится до самого пола и лежит на нем небрежными складками. Смутно Знакомый Незнакомец на столе — расслабленно, неподвижно и совершенно обнаженно. Несколько пар внимательных глаз с профессиональным интересом разглядывают его тело, и невозмутимое спокойствие свидетельствует о внушительном опыте натурщика. Вот, где они могли встретиться раньше. Нельзя описывать ощущения. Слова всему придают характер примитивности, упрощают до общедоступных символов, хотя нам привычней считать иначе. Невозможность прикоснуться — вот, что Сергей почувствовал сразу же, с первой секунды. Стой и смотри – не сказано вслух и нигде не написано. Искусство руками не трогают — так принято. Сережа стоит и смотрит. И как ведро холодной воды на голову — что дальше? Как теперь? Во время пар правила те же, что в библиотеке: не шуметь. Коллега осторожно касается плеча и задает беззвучный вопрос. А Сережа совершенно отчетливо осознает, что не может развернуться и уйти, и дело даже не в наготе. Весь образ целиком доводит до какого-то сладковатого, немого остолбенения. И если этот натурщик окажется вором, убийцей да хоть самим Дьяволом — Сережа готов исполнить любую прихоть, если ему позволят посмотреть еще немного, совсем чуть-чуть. Преподаватель недовольно косится еще минуту и наконец решается нарушить обет молчания. – Что это вы? – с очевидным укором. Еще бы, она явно не ожидала такой неоправданно ребячьей реакции от во всех отношениях взрослого и порядочного мужчины, с которым знакома не первый год. Легко быть уверенным в себе, когда сидишь на диване в пустой квартире. Никогда не угадаешь, где и при каких обстоятельствах застанет врасплох эта безликая и необъяснимая материя — случайность. Сергей повел плечом, поправляя воротник пиджака, и отвернулся, чтобы больше никогда не поворачиваться. Не пытаться даже вспоминать. Что-что, а прятать собственные чувства, выдавая за иные или за их полное отсутствие, Сергей к тридцати двум научился. Одиночество способствует развитию навыка самообмана. Поэтому он ощущает себя довольно уверенно, когда в пролете стилизованной под античный мрамор лестницы архитектурного колледжа попадает под обстрел — или пока только на мушку — коричневого, чуть усталого взгляда. – Подбросить до метро? – непринужденно, игриво. Неплохо, Разумовский, продолжай в том же духе. В чужих глазах замешательство сменяется удивлением, потом улыбкой — узнал. Сережа перекидывает всякий хлам на задние сидения, галантно придерживает для Олега — не незнакомца больше — дверь. С той самой осени, в которую им довелось прогуляться под желтым зонтом, форд побывал в нескольких автомастерских и почти перестал вредничать. Навязчивый речитатив диктора новостной сводкой разбавляет паузы, затягивающиеся до неловкости, а Сережа начинает спрашивать самого себя: и чего полез? Олег неразговорчив, равнодушен к чужим попыткам завести беседу и вообще-то ничем не обязан. По нему видно — он прочитал в Сереже все, что было к тому моменту написано, и простоannenmaykantereit — oft gefragt
Лера подпирает стенку каблуком аккуратненьких полусапожек, двумя пальцами поправляет челку, прижатую беретом, и презрительно кривит губы, когда мимо проходят третьекурсники и отпускают комментарии. Сергей молча шагает вперед и закрывает Леру от чужих взглядов. Просто ждет, когда станет тихо. Просто отворачивается от неудобств и не претендует на звание героя. Не ценит дружбу, мало что знает о взаимности. Сережа из тех, кто смотрит, как друзья совершают самоубийства, и завидует. Зима совсем не зимняя, промозглая, Сергей кутается в плюшевую подкладку пальто, вслушиваясь в какофонию близкого проспекта. Солнце опаляет дворы вздохами предсмертной агонии, Лера с тонкой сигаретой в тонких пальцах выглядит так, будто вот-вот выдаст что-то глубокомысленное, в ее стиле. Они оба игнорируют косые взгляды, потому что ей на все плевать, а он не видит ничего зазорного в сексе со студентками. Да и от этого самого секса уже ничего не осталось, у них что-то вроде дружбы, которая помещается в заседаниях в барах и перекурах между парами. Хотя Сергей не курит. Она вдруг окликнула кого-то, выходящего из колледжа. Сережа издалека узнал элегантно-черную фигуру и нервно дернул плечом. Интересно, кто так упорно сводит их друг с другом? Олег подошел с широкой улыбкой, охотно ответил на дружеские объятия, ввязался в разговор, как будто нарочно не замечая Сергея. – Знакомься, мой препод по техничке, – Олег смахнул со лба челку и очень талантливо сыграл дружелюбное приветствие. Лера обернулась к Сереже. – Олег приходит к нам натурщиком в этом семестре, ты, может, видел. Видел, еще как. Уязвленное самолюбие еще разок укололо под ребро. Если прямо сейчас развернуться и уйти, можно избежать новых неприятностей для гордости. Да, точно, пора уходить. – Подбросишь нас, Сереж? Разумовский не обращает внимания на олегову усмешку и вникает в слова Леры — она рассказывает что-то о недавней драке в центре. То ли ее друг, то ли брат, то ли она сама были рядом когда завязывалась потасовка. И чего вдруг она уселась сзади? Да еще Олег в этом дурацком худи поверх водолазки и тренче, как в тот день. Ухмыляется. Форд несется по питерским дворам с резкостью неврастеника. Студентка нагнулась, поцеловала в щеку Олега, потом Сережу и помахала рукой, убегая к дому. Сережа хмуро смотрит ей вслед. – Куда ехать? – Домой, в Мурманск. Сергей кивнул. Потом медлительные импульсы-пенсионеры добрались-таки до пункта назначения. – Куда? – Шучу. Давай до метро, – Олег улыбнулся, не поворачиваясь, и опустил глаза к экрану мобильника. Блестящий маневр. Сережа бросил бы что-нибудь язвительное, но неожиданная мысль сверкнула ярче, чем ущемленное эго. – Давай покатаемся? Он хрустнул шейным позвонком и дернул коробку передач. Олег все еще улыбается, но смотрит уже по-новому. Хотя Сережа ничего не обещает. – Просто покатаемся. Парки, улицы, высотки. AnnenMayKantereit с флешки. Олег без спроса крутит громче. Сереже нравится, что Олегу нравится. – Там есть пара журналов... сзади. Бери, когда станет скучно, - Сережа неопределенно машет рукой. – Не даешь себе шанса выступить с лучшей стороны. – Разговоры — не лучшая моя сторона. Здорово, что нужно смотреть на дорогу, а не в глаза — это тоже не входит в список того, в чем он хорош. Точно не сейчас. – Тогда что? – Что? – Что — твоя лучшая сторона? – Да вообще-то ничего. Ничего особенного. – Либо врешь, либо прибедняешься. Человек, имеющий отношение к искусству, не может быть скучным. Ты... – Олег рассматривает сережин профиль, горбинку носа, впадины глаз. – Мне кажется, ты пишешь ночами шедевры, расходящиеся на аукционах за баснословные суммы, или под лаконичным псевдонимом снимаешь короткометражки в стиле артхаус, поражающие своей скандальностью и принципиально новой концепцией. Тон Олега слишком уверенный, не хочется разочаровывать. Сережа хмыкнул, покривив губы. – Теперь у меня точно нет ни одной причины говорить о себе правду. Тот, кого ты придумал, нравится мне больше. Олег оперся локтем о дверцу, не переставая смотреть. – А может, не я придумал, а ты? Придумал и сам поверил. Реальность-то другая, выходит? Сережа бросил быстрый взгляд, чтобы понять — продолжается шутка или уже серьезно. По чужому лицу ничего не прочитать. Где-то в голове красная лампочка пульсирует тревогу, активируется режим защиты. Олег тактично замолчал, но в салоне уже запахло потекшим гноем из задетой раны. – Извини. Ты не обязан соответствовать чужим ожиданиям. Сережа остывает, молчит еще немного. – Хорошее оправдание. Я и своим-то не соответствую. – Самокритичность — верный признак одаренности. Это твои мосты висят в коридоре на втором этаже? Сережа с компьютерной точностью воссоздал в памяти собственные чертежи, которыми так восхищались преподаватели в его студенческие годы, что забрали в архив колледжа. – Я в таких вещах, честно говоря, дилетант, но выглядит потрясающе. – Спасибо. Знаешь, похвала дилетанта мало что значит. Он — как всегда — поздно спохватился и прикусил язык, но Олег только рассмеялся. Сережа выдохнул с невольной благодарностью. Попадись ему менее дипломатичный пассажир, поездка не принесла бы ничего, кроме всепоглощающего дискомфорта. – Что насчет тебя? Ты ведь тоже... как ты сказал? Человек, имеющий отношение к искусству? – Ничего серьезного, просто подработка. Слушай, у меня дела сегодня. Высади на остановке, еще поболтаем как-нибудь потом.winona oak — with myself
Сережа читает город, как передовицу утренней газеты. Проспекты, переулки, корпус администрации, на скорую руку сколоченные торговые палатки, жилые кварталы. Бесцельно мчится по Невскому, слушает дорожный гул. Тридцать два года. Два высших, работа, квартира, машина, вклад в банке. Вот так скачешь по ступеням вверх и вверх, не выдыхая, весь в мыле и чужих амбициях, забываешься в бешеном ритме, и кажется, что нельзя быть еще более успешным и счастливым. А потом наступает вечер, когда не находится срочного дела, и, в изнеможении присев на диван, понимаешь, что вокруг, кроме дорогой мебели и наград в золотистых рамках, — тотальное ничего. С друзьями связывает только работа, девушки надолго не задерживаются — либо такие же карьеристки, либо падкие на материальный достаток. И неизвестно кого спрашиваешь — а нахуя, простите? Какой смысл карабкаться еще выше, если там, на вершине, будешь стоять один? А общество не дремлет, расфасовывает людей по стереотипам. Зловещая отметка возрастного порога нетерпеливо долбит в дверь, пока хозяин в суматохе бегает по комнатам в поисках налогов для гостьи. Состоялся, реализовался, научился водить, жарить тунца и тушить овощи, но с ужасом, что сродни суеверному, не находит рядом с собой ту заботливую, нежную и пышущую здоровьем и широкими бедрами красавицу, что принесет уют и необходимость в покупке детской кроватки. Откладывая в сторону пресловутые обязан, Сергей заглядывает в глаза тому, кто сидит в его крепком, жилистом теле, — нерешительному, ни в чем, начиная с самого себя, не уверенному мальчишке с грустными глазами. Сережа не ощущает себя в моменте, не может уловить связь текущей минуты с собственным Я. Его тело существует в материальном пространстве, совершает ряд манипуляций, мозг работает в творческом ключе, добивается успехов, но ложась в остывшую за день постель, бессонно изучая потолочную темноту ночи, Сережа с тянущим, обреченным отчаянием ищет, анализирует, складывает. И на выходе получает романтизированное в своей плодотворности одиночество и непонятую, глубоко спрятавшуюся от правды личность. Припарковавшись во дворе, Сережа гасит фары и постепенно привыкающими к вечернему полумраку глазами всматривается в лица. На детской площадке визжит ребятня, по тротуарам стучат каблуки возвращающихся с работы родителей. Школьники, сделав уроки, гуляют с собаками. Сережа усмехается, глядя на чужое счастье, и глушит мотор. Ветрище сбивает с ног, в лицо летит кружащая ураганом пыль, Сергей плотнее запахивает пальто и широким шагом пересекает парковку колледжа. Выезжая, замечает у дверей закутавшегося в свой бесформенный тренч Олега, и тормозит у входа, снимает внутреннюю блокировку дверей. Олег приветливо улыбается. – А я думал, у тебя отпуск — не слышно, не видно. – Работы навалилось. – Вот оно что. Можно покурить? По салону растекся запах табака. Сережа поморщился. Сегодня Олег не кажется серым и уставшим, хорошее настроение так и блестит в его глазах. Сережа побарабанил пальцами по рулю. – Может, поужинаем? Здесь недалеко есть приятное местечко. – На свидание зовешь? – Нет. Не хочешь — не надо. Олег смотрит, подперев голову рукой с сигаретой, и еле сдерживает улыбку. Сережа хмуро сжал губы и отвернулся. Пожалуйста, пусть потешается, не жалко. – Не дуйся. Я бы с удовольствием, только занят сегодня. Сережа молча кивнул, ковыряя заусенец. Дела, дела. У всех дела, все заняты. Олег стряхнул в окно пепел и поправил челку. – Слушай, можно тебя попросить? Мне в икею сгонять надо, не поможешь? И потом поужинаем, идет? В эту субботу, я скину адрес. В субботу Олег прыгает в форд домашним, лохматым, пахнущим зубной пастой. Сережа не любуется. Олег целеустремленно толкает тележку по магазину, поглядывает по сторонам, постоянно сверяясь с внушительным списком, и между делом заявляет, что широкий воротник свитера Сереже очень к лицу. Выходной день, в икее не протолкнуться, складывается впечатление, что весь Питер одновременно решил обновить интерьер квартир и прикупить пару-тройку стеллажей. То и дело объявляют о пропавших и найденных детях, молодые семейки, похожие одна на другую, ссорятся, выбирая цвет коврика для ванной, а пожилые пары заполонили отдел комнатных растений, вполголоса дискутируя о благотворном влиянии ароматов бегоний на работу сердечно-сосудистой системы. У Сережи плохо с переносимостью больших скоплений людей, на него нападает тотальная рассеянность, сложно сосредоточиться на чем-то одном, и в конце концов он вырывает у Олега ручку тележки, чтобы не потерять ориентир. Тот принимает на себя роль штурмана и, просунув два пальца в решетку, медленно и верно рассекает людское море, правя судно в направлении касс. Он купил постельное белье, кухонную доску с особым прочным покрытием, огромный цветочный горшок в горчичную полоску и всякую бытовую мелочь. К трем бумажным пакетам добавляется рамка для постера немыслимых габаритов, и Сережа очень старается не уронить скользкий горшок, пока они волокут покупки к машине. Элитный спальный район радует глаз минимализмом современной архитектуры, теплыми тонами песочного кирпича и стеклянных балконов. Сережа тормозит недалеко от шлагбаума. – Я должен отблагодарить тебя за услуги шофера? – Олег нахлобучил шапку. – Ну что ты, я помогаю тебе совершенно бескорыстно. – Какое благородство! Кто бы мог подумать, что ты способен на альтруизм. – Полегче, а то я начну думать, что ты меня боготворишь. – Не больше, чем эту миску, поверь, – Олег улыбается уголком губ, взваливая на себя пакет и рамку. Сереже выпало тащить керамический горшок до подъезда, потом до лифта, потом до квартиры. Масштабы поражают. – Оставь здесь. Стуча коготками по паркету, из-за угла выбежал лохматый пес и тут же принялся изучать покупки. Сережа медлит. Он встречается с серо-зелеными глазами и замечает в них надломившуюся уверенность. – Спасибо, без тебя бы не дотащил. – Это точно. В комнате, наверное, открыто окно, потому что в ногах ощутимо ползает сквозняк. Сережа водит пальцем по шву джинсов. – Пока? – Олег неловко улыбается. – Ты спрашиваешь? – Нет. Он наклонился, чтобы забрать у собаки рамку. Сережа вздохнул, поправил ворот свитера. – Тогда я пошел. – Погоди, а ужин? – Олег вдруг вспомнил и будто рад новому поводу. – Слушай, я пойду. Прости. Олег кивнул два раза, смотря Сереже куда-то в живот и перебирая ошметки разодранной упаковки. Молчание насторожило собаку, она растерянно повертела мордашкой и, подумав, удалилась вглубь коридора, а Олег нехотя поднял глаза. Видно, как медленно вздымается под толстовкой его грудь. Он незаметно стал на пару шагов ближе, а посеченные концы челки четче. Губы расслаблены, только между бровей напряженная морщинка. Сережа хватает его за руку и встряхивает, вкладывая в рукопожатие нереализованное желание. Идиот. Брови Олега взлетели в разочарованном недоумении. – До встречи, – пробормотал Сережа, вышел бочком, плотно прикрыв дверь, и стремительно двинулся к лестнице, игнорируя лифт.oscar anton, clementine — nuits d'été
В пятницу вечером Сережа не спешит домой. В оконные щели задувает ветер, трепыхая жалюзи, в аудитории горит только одна лампа. Сережа склонился над мольбертом — вычерчивает строгие линии. Провод наушников болтается, свесившись с подставки. Плотный свитер не очень-то спасает от холода. Сквозняк хлопнул дверью, и Сережа обернулся. Натягивая на ладони рукава, Олег подошел к мольберту. – Я думал, расчеты делают строители, – он кивает на черновик с длинными наклонными формулами. Башня с циферблатом на фасаде состоит из четких, высчитанных отрезков и фигур. Сережа смотрит на свой проект с нежностью. Олег из тех, кому хочется ее дарить — нежность. – Здание из серого камня, думаю. А часы стеклянные. К цифрам провести подсветку, – Сережа четче обвел линию балкона. Наушники совсем свалились, повисли на проводе, и музыка теперь шуршит где-то внизу. – Хочешь помочь? Олег подставил стул и подвинулся ближе. Карандаш, наточенный канцелярским ножом, неуверенно лежит в его руке, брови сводятся на переносице. Неосознанно улыбаясь, Сережа накрывает чужую ладонь, направляя. Колени прижимаются к его бедру, запах шампуня с волос неуловимо касается слизистой носа — Олег затаил дыхание, боясь начертить неровно. – Возможно, когда-то ты увидишь эту башню в городе и вспомнишь, что приложил руку к ее проекту. Олег молча смотрит на сережину улыбку. Наверное, осознает важность минуты. Свет лампы льется сбоку, из-за мольберта, и, повернув голову, Сережа разглядывает Олега сквозь блик собственных ресниц. Красивый. – Поехали ко мне? Сережа шепчет и снова накрывает рукой чужую ладонь, на лице Олега — секундное согласие. Но он возвращает улыбку, убирает руку и отходит в тень. – Как-нибудь потом. В продуктовом медлительная кассирша, запах рыбы и духота. Вместе с женщиной, что стоит перед ним в очереди, Сережа смотрит на свой нехитрый набор — пакет молока, огурцы в целлофане, лезвия gillette и половинка черного — и хмыкает. На некрасивом заплеванном фоне спального района ждет красивая, тонкая Лера. Ей бы взмахнуть ресницами и уйти под руку с кучерявым французом — пить вино и говорить о кинематографе прошлого века. Сережа смотрит на её губы в темной помаде и безмолвно клянется в том, что загонит иглы под ногти любому, кто сделает этой девушке больно. Начать стоит с себя?fhin — quand on arrive en ville
Олег стал навязчивой идеей. Смеясь над собой и ненавидя, Сережа не может не представлять, не проигрывать всевозможные сценарии, перерабатывать свои и чужие реплики, переиначивать действительность до полного несоответствия. Олег пропал из поля зрения, удалился со сцены, и это еще сильнее раззадорило воображение. Сережа с нервозным нетерпением ждет конца рабочего дня, а когда остается один, дает волю своим чертям. Он не тоскует, не скучает, нет, ему совершенно не обязательно иметь Олега рядом физически. Достаточно одного образа — из него можно лепить все, что вздумается, по настроению. Днем Олег для Сережи — мечта, набор диалогов, несколько встреч; ночью он воплощается в осязаемый, движущийся объект, обжигающий горячей кожей, шепчущий соблазнительную грязь. Сережа неосознанно выбирает партнера, внешне схожего с предметом фантазий, и в темной спальне позволяет ему очень многое. В реальности — незнакомцу, в собственной голове — Олегу. Когда спустя две недели он объявляется, позвонив в районе одиннадцати вечера, Сережа ни капли не смущен и спокойно соглашается заглянуть в гости. – Я задолжал тебе ужин, – смеется Олег с порога, держа на руках лохматого песика. Темно-синяя футболка прилипает к влажной после душа спине, длинный обеденный стол накрыт на двоих. Олег включает музыку — что-то ужасно старое, из первых альбомов the beach boys, — и Сережа усмехается, вместе с тем осознавая, насколько ему самому подходит определение "ужасно старый". – Красное? Сухое? Или может, коньячку? – Я за рулем. – Да ну тебя, оставайся. Олег улыбается так, что Сережа уже ничего не решает — все решили за него. Возражения не принимаются, шаг влево, шаг вправо — расстрел. Атмосфера располагает к нарушению правил. Сережа закусывает, не теряя себя под градусом. С Олегом потеряться — опасно, чревато последствиями. – Недурно, – Сережа неопределенно ведет рукой. – Готовил не я, это доставка, – Олег почесывает за ухом, улыбается чертом, ангелом, кем-то очень красивым. Электрический камин приятно шелестит ненастоящими дровами. – Ты знал, что на Филиппинах весьма странный обряд захоронения — усопшего не закапывают, а строят над ним нечто вроде склепа. Спустя несколько лет этот склеп вскрывают и относят истлевшие кости в дом, где жил покойник, – Олег отвлекся, чтобы дать собаке кусочек мяса. Сережа следит за каждым жестом. – Зачем? – Считается, что вместе с костями в дом возвращается душа. Необычно, правда? Заговаривает, отвлекает, рассеивает внимание. Демон. Сережа не отстает. — Я слышал, где-то в Австралии по сей день фиксируются случаи погребения по древнему ритуалу: если при жизни мужчина не был женат, то и в ином мире ему придется быть одному. Чтобы избавить усопшего от такой перспективы, родственники выбирают невесту и хоронят ее вместе с «женихом», в подвенечном платье и рука об руку. Бывает — заживо. Сережа приподнял бокал, адресуя Олегу. Тот замер, наклонив голову к плечу, с прежней легкой улыбкой на губах. Ни взглядом, ни движением не дает себя раскусить. Неторопливо подошел к широкому подоконнику и взял крупный гранат из вазы. Спокойные, темно-оранжевые тени плавают по стенам, по силуэту, растушевывают контуры. Олег присаживается на угол стола перед Сережей и отставляет ногу на стул. В теплой немоте колышется свет искусственного огня. Кажется, на одной из стен висят часы — зря. Есть место, где время бессмысленно. Замедляются ритмы сердца, съеживаются мысли, останавливается движение мира. Мера исчисления пространства — дыхание. Вдох — Сережа кладет в чужую руку нож со стола. Выдох — из грубого, рваного разреза течет терпкий гранатовый сок, пачкает кожу, футболку. Вдох — Олег поднимает руки, позволяя красным каплям падать на чужое лицо, стекать по скулам, губам. Выдох оборвался, когда Сережа встал, резко выхватив фрукт из чужих рук. Олег отклонился, снизу вверх разглядывая бордовые дорожки, двумя пальцами подцепил и оттянул ворот водолазки, в которой Сереже весь вечер невыносимо жарко. – За тобой тоже должок, – Олег внимательно смотрит, как сережина рука ложится на голую кожу бедра, как мажет красным соком до самого колена. – Ты меня вызвал с долгами рассчитываться? Металлический ремешок часов неосторожно оставил царапину. Олег не перестает улыбаться и смотреть как будто издалека. Сережа снимает с него футболку, прикусывает губу — оценивает. Не тело, а альбом — рисунки, надписи, чьи-то лица. Интересно, что Олег чувствует, когда его любовники и любовницы восхищенно вздыхают, задерживаются, рассматривая причудливые татуировки? Он забавляется, каждый раз придумывая новые истории и значения, или вкрадчиво объясняет смысл каждой? А может, истину — прячет. Довольно странный фокус, по сути, не такой уж и нужный, но есть в этом какая-то извращенная романтика — переводить мысли на тело, зашифровывать до бессмыслицы и никому не давать ключ. Можно представить себя героем красивой легенды, который унесет свою тайну в могилу. Сережа медлит, сомневается, хочет добраться до выключателя и оказаться в темноте — как он привык, как безопаснее. Но в Олеге что-то такое, от чего тянет вывернуть себя всеми уязвимыми местами наружу. Он снимает водолазку, опуская глаза. Олег долго молчит. Ни одного вопроса. Ни одного лишнего движения. Только взгляд — теплый, понимающий, принимающий — по узким, белым и бордовым, глубоким и не очень шрамам на предплечьях, тазовых костях, ребрах. Клеймо, следы тоски, самоедство, возведенное в культ. Олег положил ладони на чужие плечи и медленно опустил по груди к бедрам. Натянул джинсы за пряжку ремня, сдавливая член. Сережа прикрыл глаза и прижался щекой к щеке. В горле что-то набухло и попыталось прорваться — Сережа не дает, резко опускается на колени и гладит голени в пушке волос. Он скован не робостью — скорее, несвободой. Нельзя просто взять и раздеть, не получив разрешения. Серая резинка трусов обтягивает таз прямо под V-образной мышцей, Сережа обводит рукой линии ребер, издалека ощущает разгорающийся в чужом паху пожар. Олег положил ногу Сереже на плечо, и тот сел на пятки. Пол под ними покрыт каплями гранатового сока, как чьей-то жидкой кровью. Олег не улыбается, он спокоен, но Сережа чует — что-то в нем опасное. Он как мартышка перед мудрым Каа, такой же завороженный, готовый подчиняться и быть убитым. Олег молча оттолкнул его, пересек комнату и одним щелчком погрузил ее в полную темноту. Камин погас, перестал шуршать. Сережа, покачиваясь, встал. Почувствовал — чужие зубы прошлись по ключице, остро задели напряженное сухожилие шеи. Верным слепым псом идет на своё имя, на шепот, сильные руки подхватывают его, чтобы бросить в постельную вату и — нырнуть следом. Дразнится надеждой, ласкает теплом взглядов и иллюзией близости, а потом уходит. Все так делают. Олег не исключение. Олег сломает его. Останется новыми шрамами, безлунными ночами, жаркой памятью. Сережа уверен, потому что привык быть уверенным. Ему не придется увольняться из колледжа — Олег там больше не появится. Лера достанет сигарету красивыми пальцами, а Сережа уснет на её коленях. История без начала и конца, история без смысла и морали.saint mesa — lion