Чувства

Одиночество. Настя боялась этого чувства, боялась слова и всего, что могло быть с ним связано. Всегда бежала от него, стремилась заполнить пустоту в своем сердце, которая периодически становилась больше. Но, как бы она не убегала, как бы ни искала, все равно оставалась одна. Петрова, убедилась в который раз, любовь — это не для неё. Таким как она властно только одиночество: холодное, темное и вязкое. Ледяная квартира давно покрылась мраком и пылью. Внутри творился полный хаос. Разбитая посуда, пустые бутылки и все что могло быть связано с одиночеством. Настя не жила там уже две недели, отсиживаясь у девочек, которое трепетно поддерживали и восстанавливали её разбитое сердце. Вечера холодные и неприятные, прогулки по городу слишком болезненные. Все напоминает о нем. Настя старалась забыть, стереть из памяти всю боль, которую он причинил ей, но не могла. Не могла так просто отпустить его из своей жизни. Не могла забыть, не могла простить, терзая себя и без того измученную душу. Набирала его номер, просила и умоляла взять трубку, но слышала лишь монотонные гудки, отдающиеся эхом в её голове. Он забыл, ему все равно. Настя любила его и любила чистой любовью. Сначала боялась этого чувства, скрывала его от него. А когда открыла, то пожалела. Всё фальшь, никаких теплых чувств с его стороны не было. Он питался её любовью, а она дарила ему все, что только имела сама: время, веру, заботу и теплоту в такую холодную зиму. Девушка долго не могла придти в себя после того, как услышала его горькие слова. Правда она такая, болезненная и колкая, однако лучше правда, чем сладкая ложь, которую она и без того ощущала пару месяцев, считая это любовью. «Переболело и прошло» — в один из вечеров сказала ей Наташа, сестра девушки, что заботилась о ней, как о младшей, хотя Настя и была старше. И Петрова поняла. Больше нет той маленькой девочки, которая так наивно поверила в любовь, так наивно падала в его руки при каждой из встреч и отдавала всю себя, получая в ответ лишь фальшивую улыбку и ложные слова. Теперь есть Анастасия Егоровна. Холодная, как лед, недоступная никому, кто бы попытался отобрать её сердце вновь. Слишком много боли она испытала из-за любви, слишком много слез пролила. Слишком много травила себя сигаретами и алкоголем, долго кричала в пустоту, до срыва прокуренного голоса. Подруги долго лечили и обещали, что починят. И починили, сделали её еще сильнее. Настя была благодарна им очень сильно. Если бы не они, то она так бы и продолжила прожигать себя в той холодной квартире на восьмом этаже. Настя в очередной раз вышла на улицу, вдыхая морозный воздух, одиноко шагала в сторону любимого кафе. Их любимого кафе. Воспоминания не отпускали её, не хотелось жить прошлым, но ничего не могла с собой поделать и шагала туда отчаянно, будто надеялась встретить его там, поговорить и просто услышать, что он ей соврал. В глубине своей души Настя знала, что просто не захочет с ним разговаривать, не смотря на то, как она сильно скучала по нему. Скучала по их общим вечерам, шуткам и горячему кофе, который они так часто покупали в небольшой кафешке. Заходит внутрь, слышит звон колокольчиков и проходит вглубь заведения, отмечая, что людей сегодня не так много. Берет любимый кофе и садится за стол, где обычно проводила с ним время. Уютная обстановка и тепло заведения согревало её продрогшую душу. Музыка в ушах глушила мысли, не позволяла думать о нем, вспоминать его. Настя часто звонила маме. Звонила и плакала, что не сможет, не забудет, что больно и невыносимо. Раз пятнадцать за месяц она съездила в Петербург, не жалея ни сил, ни денег, которые и без того уходили в пропасть, на очередную бутылку вина и пачку сигарет. Там она находила успокоение. Ничего не чувствовала, но знала, что тут спокойно. Здесь дом. Мама говорила, что любовь — кайф, но не сказала, что вторая её сторона — это яд, отравляющий все живое внутри. Но Настя уже не нуждалась в этой информации, она знала сама. Руки, сбитые костяшки в кровь, подрагивали, то ли от холода, то ли от внутреннего волнения, что сидело глубоко внутри и вертело оставшимися чувствами: страхом, болью, отчаянием, ненавистью. Петрова махнула головой, убирая темные волосы за ухо. Волосы. В первую очередь она перекрасила их, вновь вернувшись в свой родной оттенок. Яркие пряди напоминали о нем, о его глазах, что так внимательно следили за её преображением, за её реакцией на новый оттенок. Потом отменила все сеансы на свод тату. Она все еще нуждалась в помощи, только не знала чьей. Своей или чей-нибудь. Пройдет время, и она сведет её, однозначно, набьет новую и тогда забудет о своей старой жизни. Но не сейчас, сейчас она слишком разрушена изнутри, чтобы убирать этот сигнал. Колокольчик зазвенел вновь, Настя подняла опухшие глаза, подчеркнутые синими пятнами под ними. Высокий мужчина в пальто прошел к столу, Петрова проводила его глазами и снова уткнулась в телефон, переписываясь с Бэллой, что отчаянно просила её о встрече. Бэлла — это спасательный круг, который прослужил Насте спасением. Если бы не Бэлла и её звонок, то Настя бы закинулась таблетками, которыми уже была наполнена её ладонь, но услышав её голос, её дрожащий голос, выбросила их и решила оставить эту мысль. Настя была благодарна ей. Она любила её, как сестру и искренне радовалась, когда Бэлла понимающе гладила её по спине и сдерживала от ударов по стенам. Бэлла — лучик света в её кромешной тьме. -Настя? — Слышит знакомый до боли голос, содрогается всем телом и не силится поднять глаз. Только не он. Набирается мужества и надевает маску безразличия, как он тогда. Вскидывает подбородок и гордо смотрит на чужое лицо. -Здравствуй. — Хрипит и кивает на место напротив. Мужчина усаживается, молча ставит стакан на стол и нервно складывает руки. — Какими судьбами? — Едва усмехается через силу, хочет показать, что ей не больно. Он не смог её сломать, не смог причинить столько боли. Взгляд холодный, пронзительный. Так смотрят только на тех, кто сломал человеку всю жизнь. А разве это было не так? -Рад тебя видеть. — Дима опускает взгляд. Настя замечает его встревоженное лицо и довольствуется собой. -Это не взаимно. — Делает глоток и ставит стакан обратно. — Что-то хотел? — Вскидывает бровь и видит его отчаянный взгляд, устремленный прямо на неё. -Поговорить. — Робко и кротко, будто надеется, что она его не услышит. Но Настя слышит и сдерживает все эмоции внутри себя, с силой бьющиеся наружу. — Я очень скучаю по тебе. -Сладкая ложь, на которую я уже не поведусь. — Откидывается спиной на кресло и продолжает внимательно изучать его лицо. Как же она скучала. Как же ей его не хватало. Но она не простит, больше не пустит его в свою жизнь, как бы она не любила. — Что-то еще? -Не знаю, с чего начать. — Тревожно теребит в руках ключи от машины и закусывает губы. Настя борется. Борется внутри себя за то, чтобы не сорваться. Она сильная, как бы ни была нужна ей его, чертова, дружба. Стерва давно победила в ней ту маленькую девочку, которой она была рядом с ним. -С правды. — Вновь делает глоток и облизывает искусанные губы, обветренные на ветру. — Её нам не хватало в наших отношений. Ты так не считаешь? -Зачем ты так? Как? — Усмехается, глядя в глаза и опираясь на локти. — Как, Дим? Так холодно? Твоя школа, зай. Ты меня многому научил, за что тебе огромное спасибо, а теперь прощай. — Резко встает и идет на выход, держа в себе боль и слезы, так предательски, накатившиеся на глаза. Снова сорвалась. Нужно было уйти раньше, не смотреть в его глаза, не тонуть в них. Девушка быстро шагала и сдавливала крики в груди, отчаянно пытавшиеся вырваться. -Настя, постой! — Кричит в след и догоняет её, хватая за плечи. Петрова отталкивает его от себя и с жестокостью смотрит в глаза, от чего по его коже бегут мурашки. -Еще раз коснешься меня, и ты пожалеешь, будь уверен. — Шипит, как кошка, цедя слова через зубы. Дима останавливается и умоляюще смотрит в глаза, наполненные холодом и болью. -Прости меня, Насть. Прости! — Кричит и пытается подойти ближе, но получает звенящую пощечину тяжелой рукой. — Да, я знаю, что сделал тебе больно, знаю, что я идиот, но прости меня! — Настя замахивается еще раз, но останавливается, затормозив руку в воздухе. Как бы ни было ей больно, она не могла. Не могла сделать больно ему. -Знаешь, сколько я ночей провела в холоде и пустоте? Знаешь, сколько скурила за этот месяц? Знаешь, сколько раз разбивала руки в кровь о стены своей квартиры, на восьмом этаже? Не знаешь. — Подходит ближе и толкает его с новой злостью, срывая голос и выпуская боль наружу. — Чего тебе не хватало? Я же так любила тебя, дурак! Это моя душа, зачем ты с ней так? — Бьет его в грудь и глубоко вздыхает, чувствуя как начинает содрогаться от рыданий, выбивающихся из её груди. -Знаю, я знаю, знаю, Насть. Я знаю! Мне тоже было тяжело! Мне тебя не хватало! -Ложь! Очередная ложь! Ты вот почему один, Дим! Вот почему тебя никто и никогда не полюбит! Тебя вообще любили когда-нибудь? -Нет. Я не знаю. — Опускает взгляд. — Понимая, насколько Настя сломлена и чувствуя горечь на собственных губах. -Вот! А все потому что, ты гонишься за хайпом! Потому что ты не видишь очевидного! А сейчас, спустя месяц ты возвращаешься и пытаешься все вернуть. Что подписчики убавились? Что тебе от меня надо?! — Истерично смеется и вскидывает руки в высь, разводя ими в стороны. — Чего тебе, Дим, не хватало? Моих чувств? Веры? Заботы? Глубины моего чувства? Это все, что ты не вернешь уже. Это моя боль на восьмом этаже. — Останавливается, глубоко дыша и содрогаясь всхлипах. — Я слабая только на вид. И сейчас, я в тебе не нуждаюсь. — Шепчет сорванным до хрипоты голосом и разворачивается, уходя от него. Слышит, что-то в след, но не оборачивается. Слышит крик, но не оборачивается. Теперь её очередь делать больно. Все говорили, что они идеальная пара, но посмотрите, что с ними стало. Настя плачет, плачет громко и больно, отчего в груди саднит еще сильнее. Но чувствует облегчение и выдыхает, сидя на одинокой лавочке в парке. Все это были чувства, отравленные и фальшивые его и такие чистые, но никому не нужные её. Это все были чувства, оставшиеся в том кафе, в тех криках и в тех глазах, которые пленили её когда-то своей искренностью. Это были лишь её чувства.