Idiot / Идиот

      Он идиот.       Мой брат, самый умный и одновременно самый глупый человек на земле.       Я вернулся, и ничего для меня не изменилось, мой приоритет — защита Сэма. Но я вернулся из ада и нашел моего младшего брата в компании этой суки Руби. При этом Сэм использует те силы, которые поклялся не использовать. У меня такое чувство, что я надрываю себе задницу, пытаясь спасти его, а он играет с ножами на кухне.       Он идиот.       Но этот идиот по-прежнему мой младший брат, и я все равно буду защищать его, даже если мне придется избить его до полусмерти.       Конечно, он этого не понимает. Я не пытаюсь уберечь его от зла — я пытаюсь не дать злу заполучить его. Я надрываю глотку, говоря ему как волнуюсь, а он думает, что я считаю его идиотом, а я так не думаю.       Хорошо, я так думаю. Но он мой идиот. Так что мне разрешено.       Я не понимаю, почему до него не доходит, что я беспокоюсь о нем. Я сказал, если бы не знал его, то начал бы за ним охоту. Но я же его знаю, так что я буду защищать его от всех желающих ему смерти. Как мне еще выразить мое беспокойство? Как сказать яснее, насколько он важен для меня? Что еще он хочет от меня услышать?       То, что случилось с этим парнем Джеком сегодня вечером напугало Сэма. Кажется, наконец-то, до него дошло, что нет серой зоны, когда дело касается зла. И, слава богу, он сказал, что покончил со своими силами. Надеюсь, что это касается и сучки Руби, потому что я не хочу ее больше видеть.       Думаю, раньше я не понимал, насколько Сэму было тяжело. Когда он разговаривал со мной на обочине дороги, то был расстроен, и таким я его еще никогда не видел. Он назвал себя «уродом совершенно нового уровня». Но Сэмми не урод. Он был один, пока меня не было, и делал все, что мог, чтобы выжить. Но я вернулся, и мы разберемся с этим. Он должен позволить мне разобраться во всем.       Мы пришли в бар, в какое-то место, где якобы подают еду. Закончив охоту на бедного Джека, мы ехали несколько часов. Сэм молчал, поэтому я знаю, что он в плохом настроении. Сэмми говорит, когда он счастлив, ноет, когда злится, и когда он молчит, значит ему очень плохо.       Я заехал сюда, потому что думал, что нам стоит перекусить, но мы пробыли здесь больше часа, и никто из нас не заказал ничего, кроме алкоголя. Когда мы вошли, Сэм направился прямо в дальний конец комнаты подальше от меня. Я остался в баре возле двери, где мог следить за ним на случай, если он покажет какие-нибудь признаки уступки. Но он был в ярости.       Идиот.       Кстати, о идиотах. Должно быть, какому-то деревенщине явно не хватает мозгов. Или он сильно пьян. Или хотел произвести впечатление на одну из дам в баре, и поверьте мне, в таком месте это о многом говорит. Но он точно пытался кого-то впечатлить. Слишком громко говорил, слишком много смеялся, и, по сути, был той еще большей занозой в заднице, чем большинство вещей, на которые мы охотимся.       И ради его же блага, этому придурку стоит держаться подальше от Сэма.       Потому что Сэмми в ярости.

***

      Дин в ярости. Ничего нового.       Он злится на меня. Это еще менее ново.       Он зол, потому что я использовал свои способности. И потому что я не сказал ему, что использую их. И не сказал ему, что знал о крови демона во мне. И потому что я все еще «якшаюсь» с Руби. Он говорит, что не злится, но это так. Я всегда знаю, когда он злится.       Все кажется неправильным. Когда Дин вернулся, я думал, что все будет хорошо, замечательно, счастливо, только иногда мне кажется, что все совсем не так. Иногда кажется, что мы больше не знаем друг друга. Иногда мне интересно, знали ли мы когда-нибудь друг друга.       Я устал. Возможно я надеялся, если Джек сможет удержаться от зла, то и я смогу. Может, я ем слишком много нездоровой пищи или у меня слишком низкий уровень сахара в крови. Но я просто зол. Не на Дина. Не совсем так. Я зол на жизнь, судьбу и собственные слабости. После того, что случилось с Джеком, после того, как я подумал, что нашел способ сделать что-то хорошее в своей жизни, я вдруг обнаружил, насколько я был неправ. И узнав, что Дин думает обо мне, я понимаю, что еще никогда в жизни не чувствовал себя таким несчастным.       Мы в баре в заброшенном городке, где-то между «где мы были?» и «куда мы направляемся?». Я бы предпочел — думаю, мы оба предпочли бы — быть где-нибудь в номере мотеля и смотреть телевизор, но никто из нас не хочет быть наедине друг с другом. Дин сидит в дальнем конце бара, он так зол, что даже не пытается уделить время местным красоткам. Я сижу за столиком в дальнем конце комнаты, пытаясь не выпить пива больше, чем следовало бы, и игнорирую крикуна, который выставляет себя идиотом. Но он лишком много пьет, слишком громко разговаривает, и пытается произвести впечатление на зрителей.       Иногда, когда я оглядываюсь, то ловлю на себе взгляд Дина. Иногда нет. Я не хочу, чтобы он злился на меня. Я не хочу, чтобы он был для меня незнакомцем. У меня такое чувство, что я ему больше не нравлюсь. Неужели я так сильно изменился, пока его не было? Думаю, что один из нас точно изменился, и вряд ли это был Дин.       Я снова оглядываюсь, но вместо Дина вижу крикуна, который подошел ко мне, закрывая обзор на моего брата.       — На что уставился? — спрашивает он меня, требовательно, вызывающе. Он точно придурок, если решил доставать меня сегодня вечером.       «Просто заткнись и уходи», — думаю я, и смотрю на свое пиво. Папа воспитал нас так, чтобы мы знали, как защищаться, и чтобы мы не попадали в поле зрения властей. И то, что я сделаю с этим парнем, если он сейчас толкнет меня, поставит нас с братом в поле зрения полиции, а этого придурка — в больницу.       — Эй, я с тобой говорю.       Серьезно? Я не в настроении для этого разговора. Выскочка шире Дина и, может быть, немного выше, но не такой высокий, как я. Хотя было бы неважно, если бы он был таким же высоким. «Черт возьми, я убивал монстров страшнее тебя, просто силой мысли. Если бы ты был умнее своей уродливой обуви, ты бы отступил прямо сейчас».       Но он, видимо, не так уж умен, потому что подходит прямо к моему столу. Остальные посетители, официантка и бармен наблюдают за нами, и наверное, поэтому он повышает голос — явно хочет произвести впечатление на публику.       — Я сказал, что говорю с тобой. Ты что глухой? Урод.       Ну все, с меня хватит. Он точно труп. Я собираюсь встать из-за стола и внезапно перед моими глазами оказывается спина Дина.       — Какие-то проблемы? — спрашивает он своим «не связывайся со мной» тоном. Я не вижу лица крикуна, но слышу насмешку в его голосе.       — Ты защищаешь его?       — Нет, я защищаю тебя. От него.       Я встаю в полный рост и глаза пьяницы поднимаются на меня. Все выше и выше. Он точно не знал, насколько я высокий. Дин явно видит это внезапное осознание в его глазах.       — А теперь посмотри на него еще раз и скажи мне, что хочешь с ним связываться. Если ты это сделаешь, я отойду в сторону, а все, что от тебя останется, потом я лично разорву в клочья.       Я пытаюсь выглядеть еще более угрожающе, но на моих губах появляется улыбка. С самого детства, как бы я ни злился на Дина, я не могу удержаться от улыбки каждый раз, когда он входит в «режим воина». Особенно в такие моменты, как сейчас, когда мой старший брат решил, что меня нужно защитить от парня, которого я могу вырубить одной левой.       — Вы оба уроды, — говорит придурок.       Дин качает головой, и я могу представить себе выражение его лица, когда он притворно сочувствующе смотрит на этого парня.       — Неверный ответ.       Идиот снова смотрит на меня, я засовываю руки в карманы куртки, и от этого движения он вздрагивает. А Дин улыбается. Я слышу улыбку в его голосе.       — Почему бы тебе не прогуляться подальше от этого места? Потому что, если ты этого не сделаешь, — он кивает на меня, — я могу выйти и оставить вас наедине.       Наконец до идиота дошла вся суть ситуации. Он отворачивается, хватает свою куртку с барного стула и идет к выходу. Дверь за ним захлопывается, и все, кто остается в баре, притворяются, что меня и Дина не существует. Когда прошло несколько секунд, а парень так и не вернулся, Дин поворачивается ко мне.       — Ты в порядке? — спрашивает он, как будто меня все же ударили.       — Да, спасибо. — Мой ответ оказался мягче, чем я ожидал.       Дин кивает. Затем кидает на меня взгляд, словно пытается без слов помириться.       — Так ты все еще не разговариваешь со мной?       Я снова сажусь за стол и делаю глоток пива. Дин садится напротив меня.       — Это не я играю в молчанку, — говорю ему.       — Мог бы и первым начать разговор.       Его тон похож на тон нашего отца, когда папа хотел обуздать мой гнев.       — Я устал.       — В паре кварталов отсюда есть мотель. Мы…       — Дин, перестань. Просто перестань. Прекрати пытаться все исправить.       Это останавливает его на полуслове, но ненадолго. После краткого размышления он говорит мне:       — Я никогда не пытаюсь все исправить. И независимо от того, что… У тебя все еще паршивый вкус в музыке и в одежде.       — По крайней мере, я не ношу рубашку пурпурного цвета.       Сейчас он эту рубашку не носит, но знает, о какой я говорю.       — Это моя любимая рубашка.       — Я знаю, — он был в этой рубашке, когда мы впервые увидели папу после моего возвращения в семейный бизнес. Он был в ней, когда я умер и вернулся. На днях, когда он собирался уйти от меня, он первой схватил именно эту рубашку. Я чуть не похоронил его в этой рубашке.       — Эй, Дин?       — Что?       — Я изменился?       — В каком смысле?       — Нет, забудь.       Это был глупый вопрос. Плаксивый, снисходительный, глупый вопрос. Дин берет пиво у официантки и получает от нее большую тарелку кренделей, даже не попросив об этом. Как он это делает?       — Тебе известно… — начинает он, но потом замолкает.       — Нет, полагаю, я знаю не больше, чем ты.       — Ты не один, Сэм. Мы разберемся с этим. — В его тоне обещание и мольба. Он хочет, чтобы я ему верил, тогда поверит и он. Если я позволю ему помочь мне, я помогу ему в ответ. Не знаю, смелость это или взаимозависимость.       — Я изменился? — спрашиваю еще раз.       — В каком смысле? — спрашивает он снова, как будто не слышал моего вопроса всего несколько секунд назад.       — Я не такой каким был раньше?       Он понимает о чем я спрашиваю, и долго смотрит на меня, прежде чем ответить. Он часто так делает, и иногда мне кажется, что он просто берет паузу, чтобы подчеркнуть свои слова, а иногда мне кажется, что он пытается придумать ответ.       — Нет. Нет, это не так.       — Вот так просто?       — Вот так просто.       — Это не то, что ты сказал на днях.       Я не хочу этого, но мои слова звучат как вызов, обвинение или жалоба. Но я просто хочу знать, думает ли он обо мне так до сих пор.       — Я сказал, что ты солгал мне о том, что делал.       — Ты сказал, что будешь охотиться за мной. Ты сказал, что я больше не человек.       — Я сказал, что пытаюсь уберечь тебя, и буду признателен, если ты ничего не сделаешь, чтобы это испортить.       Он замолчал, и я тупо смотрю на него. Это не те слова, которые он рявкнул мне в то утро. Я помню, что он сказал. Когда ваш брат говорит вам, что по словам Бога вы пустая трата пространства, вы запоминаете эти слова. Вот почему Дин злится. Я знаю что либо он по-царски зол, либо он…       — Сэм?       Либо он напуган. Дин боится, потому что его работа — защищать меня, и ему кажется, что я играю с ножами на кухне.       — Прости.       — Ты извиняешься, что не слушаешь меня? — спрашивает он. — Или ты извиняешься, потому что ты только что понял, какой я классный старший брат?       — Прости…       «Прости за то, что ты умер. Прости за то, что ты попал в ад. Прости за то, что я делал, когда был один. Прости за то, что могу поссорить тебя с Богом, который вытащил тебя из ада. Прости за то, что ты, по-видимому, все еще несешь ответственность за меня, и должен либо спасти меня либо убить. Прости».       Дин решает не ждать, пока я закончу свою мысль.       — Сэмми, мы разберемся с этим. Это просто новая информация, не так ли? Я имею в виду, что это информация от Бога, но все же…       Я не верю в это, и он видит правду в моих глазах.       — Сэм, это происходит постоянно. Мы узнаем что-то новое о деле, и меняем тактику. Это происходит постоянно, верно? Ничего нового. Что-то перестает работать для нас, и мы просто перестаем этим пользоваться. Ясно? Я понимаю, почему ты думал, что твои действия были для добра. Но теперь мы выяснили, что это не так, поэтому мы меняем тактику. Вот что происходит. И все.       — И все?       — Ага.       Это вызывает у меня улыбку. Как я уже сказал, Дин не изменился: черное — это черное, а белое — это Винчестер.       — Так ты не злишься на меня?       — Почему ты думаешь, что я злюсь на тебя?       Он говорил серьезно. И меня это так удивляет, что я просто молча указываю на свою челюсть, куда он ударил меня — дважды — на днях.       — А это?       — Это? Это было просто… — К его чести, он не может придумать оправдание.       — Просто ты испугался, я знаю. Я только что понял это.       Дин смотрит на меня с фальшивым удивлением.       — Я? Испугался? Нет, никогда.       — Боятся это нормально, Дин, — пытаюсь заверить его, но мне самому нужно немного уверенности. — Не так ли?       Он не отвечает мне сразу, и я знаю, что на этот раз он молчит не для того, чтобы создать драматический эффект. Итак, я исправляю свои слова:       — Пока мы вместе, верно? Мы всегда сильнее вместе.       — Ты чертовски прав, — и он дерзко мне усмехается.       Дин сводит меня с ума больше, чем кто-либо другой, но он заставляет меня чувствовать себя в большей безопасности, чем кто-либо другой.       — Что ты скажешь, если мы найдем настоящее место, где можно поесть? — спрашивает он меня. — Какое-нибудь местечко, где есть женщины достойные внимания.       — Веди, я прямо за тобой. — Я достаю бумажник, чтобы оставить деньги за пиво, но Дин отмахивается.       — Я заплачу, — он кладет за меня деньги. — Пошли.       Мы идем к двери и по дороге он оставляет деньги за свою выпивку. А потом мы уходим.