Одержимость.

В свои пятнадцать лет Стэн постоянно бродил по улицам Нью-Йорка, от заката — когда его лицо освещали лишь неоновые вывески фаст-фудов, круглосуточных магазинов, ночных клубов, и фары проезжающих мимо машин — до рассвета. Дороги города никогда не были такими пустыми, каким был дом юноши.       Позволяя сверстникам хранить в его шкафу с сигаретами свои, Стэнли не понимал их, делящихся с ним жалобами на дотошных родителей, заставляющих своих детей убираться в комнатах и отчитываться о потраченных суммах. Его мать и отец не напоминали о себе даже открытками, какие обычно ожидают получить друг от друга близкие люди, находящиеся на большом расстоянии, только смсками с переводом денег на карту.       Стэнли часто искал внимания у учителей, собственными способами, которые, ему так казалось, были незаметны для них. Однако взрослые всё понимали, снисходительно отвечая на его рассказы и вопросы об их жизни, пока заново объясняли юноше ту или иную тему. Он часто общался с директором и детским психологом, если кто-то вновь восхищённо проговаривался о пистолете, который тот мог достать на территории школы, чтобы привлечь внимание других детей. Осведомлённая о его ситуации с родителями, директриса всё же жалела ребёнка, а в один из дней вызвала к себе за неким важным поручением.       Проходя в кабинет, Стэн встретился взглядами с незнакомым мальчишкой, одетым в безупречно выглаженные брюки, рубашку, лабораторный халат поверх рубашки. Женщина уже собиралась начать говорить, но мальчик опередил её. « Полагаю, это ты Стэнли? Теперь я буду учиться в вашей школе, предоставишь мне сведения о происходящем в этом здании? » Для семнадцатилетнего его речь была...странной, и на речи странности не закончились. Ксено оказался тем, о ком говорят « у себя на уме », держался наравне со взрослыми. Учителя прослушивались к нему, отправляли защищать честь школы на научных конференциях и ставили в пример остальным, даже не догадываясь о некоторых незаконных задумках юного Эйнштейна, Ньютона, или другой великой личности с которой они сравнивали Ксено. « — Так ты значит стрелять умеешь? — Смотря для чего интересуешься. — Предлагаю тебе опробовать  моë новое изобретение. Уверен, что оценишь по достоинству. » Ксено не умел отдыхать, глубоко двинувшись головой на воплощении своих идей. Совсем не спал, ночами читая книги, забывал о приёмах пищи и окружающем мире. Ему нужен был чуткий человек, способный распознать нетривиальные сигналы о помощи. « — Эй, я тут принëс тебе сэндвич, ты ведь опять не завтракал? — Ага, сидел допоздна за одной задачей. » Стэнли решил, что станет таким человеком для Ксено. Для Ксено, который читал Стэну свои научные книги, слушал его рассказы о воровстве из мелких магазинов и серьëзно рассуждал на тему глупости персонажей из культовых страшных фильмов.       А Ксено стал его первым и единственным другом, гостем в его доме, ориентиром, отдушиной для брошенного мальчишки. Однажды, глубокой ночью, Ксено даже согласился прогуляться со Стэнли, и они залезли на крышу одного из самых высоких зданий, уселись на краю, под взглядом светящегося лунного диска. « — Ты похож на того, кто мог бы охранять Луну, если бы она не была небесным светилом и нуждалась в охране. — Одну такую Луну я знаю. — Что ты имеешь ввиду? — Да так, ничего особенного. » Он был тогда таким красивым, близким и одновременно далëким. Но разве можно было забрать с неба Луну, присвоить её себе? Стэн решил, что в тайне от неё, — можно было. Прошло несколько лет, и Ксено получил учёную степень, а Стэнли, оставаясь подле чудаковатого гения, поступил в ФБР, чтобы защищать его от любой угрозы и...знать о нём практически всё. Ксено продолжал испытывать безмерную преданность науке, и Стэн по прежнему не требовал от него никакой отдачи к своему влечению. Было достаточно и того, что Ксено уделяет своё драгоценное время лишь ему.       Но одна встреча смогла пошатнуть то созерцание, которым довольствовался Стэн. Потому что, подобно оторванной молекуле в длинной углеродной цепи, по всем мирским законам, гений не мог сталкиваться только лишь с совершенно противоположными себе людьми, к нему пробился схожий. Тогда науки стало больше, кажется больше, чем существовало в сутках часов. Гений общался с гением, и этот досуг был ему также увлекателен, как времяпровождение с когда-то забытым мальчишкой, а сейчас уже военнослужащим. И даже более привлекали учëного горящие пониманием глаза, умение поддержать дискуссию о сложных научных процессах. Военные не могут дать этого, Стэн не мог, потому Ксено радостно возился с одарëнным школьником; приглашал его на своë место работы, в НАСА, и Стэнли, снова чувствовавший себя тем забытым мальчишкой, не мог помешать этой встрече. Ему даже никогда не удавалось пересечься с этим учеником Ксено. А если бы удалось он, быть может, лишь поговорил бы с ним. Тогда...Тогда ещё Сенку мешался только своими посещениями станции. Однажды землю накрыло ярким зелëным светом, и всë обратилось в камень. Учëный потерял связь со своим учеником, и забытый « мальчишка » вновь завладел всем его вниманием. Здесь, на девственной земле, они строили своë « Королевство », испытывали новые изобретения, поддерживали тесный контакт. Стэнли предположил, что ученик Ксено остался в камне, в своей Японии, или может вообще погиб в момент катастрофы. Два определëнных гения уже никогда не должны были встретиться. Но ко всему, что они усердно взращивали, к кукурузным полям и замку, приблизился неопознанный корабль. « Избавься от научного лидера. » Ксено вёл изощрённые расчёты.  Стэн поэтапно обращал в единый образ поступающую к нему информацию, когда учëный поражëнно заключил. « Сенку! » Ну конечно, кто же ещё? Чтоб его. Прицел ружья стремительно нашëл мальчишку. Он — свет всех сосвобождëнных от каменного плена, — стоял там, возомнив себя чуть ли не восставшим божеством, слишком расслабленно для того, кто вторгся в чужие владения.       Стэн словно повторно испытал корочку окаменения и передëрнул плечами. В расширенных зрачках его, подобных двум голубым омутам, затаились черти, за штурвалами военных кораблей, кораблей, которым было бы легко потопить собранный мальчишкой Ноев Ковчег. Всего лишь игра в морской бой со знанием куда нанести удар. Или он мог бы сам расколоть этот корабль на две части, нервным оскалом, что сейчас играл на губах. И они бы пошли ко дну, как Титаник. « Тебе точно нужен его труп? » Без дозволения нельзя. Нельзя, как бы он не оглаживал пальцем курок. Это « нельзя » железная дисциплина, которую воспитывают в армии, но не оттого с прямым запретом Ксено, Стэнли без промедлений опустил бы ствол. Это всë чрезмерное поклонение, потакание любой прихоти, идеалам, идеологии. Всё оно. « Да. » Можно. Взять. Стэн шумно выдохнул и выстрелил без колебаний. Пули вгрызлись в лидера вражеского корабля и должны были прогладать плоть, задеть жизненно важные органы, покончить с излишне любознательным мальчишкой. Прощай, Сенку. Стэн не дожидался пока цель свалится бездыханным телом. Невозможно выжить после его выстрелов. Но Сенку выкарабкался. Дело в огромном желании продолжать открывать земные и космические тайны или в раздражающем Стэна упрямстве?       Разговоры между учëным и военным « Научного Королевства » теперь вечно сводились к вражескому лидеру. После битвы на кукурузных полях, — ничья; но детишки забрали то, что принадлежало Стэну. Ксено с ним должно быть было привычно, с ним, с Ишигами Сенку, вести разговоры научные. Гению с гением. Что-то точно поменялось. Учëный пленника своего замка после всего случившегося, после запоздалой победы, преподнесëнной ему Стэном, от себя не отпускает. А пленника ли? Может уже почти союзника? Достаточно. Мальчишка не поспевает за его широкими шагами, путается в своих ногах, но Стэн не даёт ему повалиться вперëд, дëргая вверх за руку, которая не прекращала болеть с момента как он выволок Сенку из лаборатории Ксено. Пока Сенку держался возле своего научного наставника и производил фальшивые шаги навстречу к нему и его философии полного порабощения нового мира, в замке к нему почти не применяли насилие. Вероятно, Ксено хотел ему верить, притворялся, лишь бы ненадолго вернуть их беседы. Не предвещает ничего хорошего Сенку Стэн, удерживающий его без указаний Ксено.       Военный затаскивает пленника в комнату, располагающую только тусклым светом от лампочки на потолке. Таких пустых помещений как это вообще-то не существовало до приказа Стэна их подчинённым. У Ксено всë было прибрано к рукам, всë использовалось, в качестве складов для реактивов и механизмов. Стэнли подводит мальчишку к стене и отпускает его запястье. Тонкое, какое он легко может сломать, сдавив несколько сильнее. Сенку обхватывает свою руку, пульсирующую и словно пронзаемую спицами, за локоть. Смотрит вперëд с тревожностью и улыбкой, призванной скрыть страх, — единственное, что он может сделать безоружный. Стэн хмурится, сдавливает тлеющую сигарету между зубов, ещë немного и та обломится, оставит во рту привкус горечи. — Догадаешься в чëм проблема, гений малолетний? Он касается лица пленника ладонью в белой перчатке, большим пальцем трëт корочку засохшей раны на щеке, обводит места, где подзажила обожжëная и вместе с тем содранная до мяса кожа. Сенку морщится, но не рассматривает возможности сбить руку, не мотает головой, не выворачивается, продолжает смотреть перед собой. Все исходы просчитаны, — оказывать сопротивление нерационально. Много ли нужно времени на то чтобы оглушить его ударом по голове, стянуть конечности верëвками, может сломать их или челюсть? Новая поставленная перед самим собой задача, — вернуться к своим людям, к своему «Научному Царству», без осложнений со здоровьем. В условиях каменного мира какие-то из увечий будут долго играющими или вовсе неизлечимыми. Допустим, сотрясение мозга, его мозга, который необходим всей их возрождающейся цивилизации.       Сенку вовсе не представляет, на чëм мог поймать его военный. На мыслях о побеге? Невозможно. Бред, в который люди научной сферы, к которым относится Сенку, не верят. — Ты заигрался с чужими вещами. Ксено принадлежит мне. Сигарета перебегает от одного края губ до другого, подстëгиваемая языком. Пленник озадаченно вскидывает бровь. Это последний вариант, к которому он мог прийти в установлении причины своей вины. Гена бы сюда, чтобы подсказал, какими словами оперировать с помешанными. — Не понимаю о чëм ты. Мы...сражаемся лишь за свободное возрождение человечества. Я принимал...вынужденные меры. С расстановкой объясняет Сенку. Но разве кляп не был провокацией? Может быть он играл на том, чего не мог понять до конца в силу возраста? Стэн смеëтся тому как Сенку пытается отстоять свою позицию. Что за детский лепет? Словно он приходится мальчишке родителем и легко простит за содеянное, словно попытается понять его. Да, военный сегодня научит его допустимым границам, но не стоянием в углу, не чтением моралей...Моралей у Стэнли вовсе не осталось, даже на себя. — Не понимаешь, да? — врёт Сенку не так хорошо, как ему кажется, — Если играешь во взрослые игры, готовься отвечать по-взрослому. Стэнли отводит ладонь к губам пленника, оглаживает их фалангой указательного пальца, опускает его по подбородку и шее, к воротнику одëжки, и мнёт ткань в кулаке. — А таких знаний у умного мальчика нет. Военный слегка тянет пленника на себя, усмехаясь — под его взглядом Сенку даже не шевелится, не понимая как интропретировать чужие действия; отчаянно нужно вжать голову в плечи, но пленник догадывается, что её тут же вздëрнут до болезного натяжения горла, и он будет наказан за препятствование — но тут же отпускает. Как же они, блядь, похожи. Стэнли никогда не пробовал так прикасаться к Ксено, тем более принуждать к чему либо, но был твёрдо убеждëн, что они с Сенку воспринимают многое одинаково: гениев пугают простые вещи, которые нельзя определить вычислениями.        С особенно глубокой затяжкой, военный выдыхает дым в сторону, извлекает из кожаного чехла на бедре кинжал и поднимает к щеке пленника, демонстративно прокручивает орудие между пальцев. — Интересно выходит, у меня всё никак не получается с тобой покончить. Сенку следит за лезвием, зная, что Стэн не собирается убивать его. На этот раз Ксено ему не разрешал.       Военный действительно лишь срезает швы между двумя бежевыми тканями у всë той же аляповатой пародии на платье, в какой увидел мальчишку впервые. Только эта сшита здесь, в « Королевстве Науки»: на ней нет формулы — символа, которому пленник придавал так много значения. Пальцы Сенку рефлекторно тянутся за расходящимися кусками ткани, но, задев ладонь Стэнли, замирают. Военный пропускает это, лишь сдвигает ткани с груди мальчишки, к его плечам. — И как же ты выжил тогда? На коже пленника затянувшиеся шрамы от пулевых ранений, Стэн обходит их взглядом искрящимся от самодовольства. Всё равно это был хороший выстрел. Он убирает кинжал назад, кидает на пол сигарету, придавливает еë подошвой сапога и, наклонившись к мальчишке, накрывает его талию с боков, примеряясь зубами к первому рубцу. —...Ме-медицина. Хрипло выдавливает Сенку, пальцы заламываются, упираясь в железную стену. В горле скребëт и мелких капель слюны не хватает, так что то как язык мечется по полости рта, —бессмысленно. В начале он дёргается, затем лишь мычит, — телёнок под тавро раскалённым железом — пока чужие зубы болезненно тянут плоть и, кажется, могут оторвать кусок от его тела, что проводит аналогию укусов с проникновением пуль и жжëт само себя в каком-то нервном приступе. — Мм, такая скудная, если сравнивать с прежним временем, и всë же получилось. Шепчет военный в ушную раковину пленника, лезет в неё языком, прихватывая мочку губами. Мерзостное, щекочущее ощущение. Мозг Сенку с опозданием подключает адреналин. Всё это время он пытался противостоять автономной реакции страха. Кожа становится липкой от пота, к лицу примешивается нездоровый алый, сердце сбивается и от кистей по всему телу расходится тремор. Военный прижимает пленника к стене и порывисто целует каждый отпечаток зубов, замазывая его чёрной помадой. Смотрится безвкусно, вульгарно. Смотрится так, как Ксено терпеть не может.       Стэн отстраняется, чтобы полностью видеть свой трофей и протягивает фривольно. — Откро-ой рот. Трясущийся Сенку хлопает глазами, не может сосредоточиться на другом языке, и всë для него звучит как-то рвано. —..Я н-не..п-понимаю..тебя.. Он часто дышит, не замечая, что сам перешёл на свой родной язык. Слишком много насильно внедрённых ощущений отторгает тело. Стэн кивает — как бы Сенку не доказывал всему их королевству свою правоту в серьёзных вопросах, ему всё равно ещё только семнадцать — соображая без перевода, и убирает руки. Через несколько минут мальчишка успокаивается. Гении быстро адаптируются или могут поддержать иллюзию собственной адаптации. — Сенку, открой рот. Повторяет военный мягче и теперь Сенку слушается, медленно разжимая челюсти. Между зубов, на середину языка, ложатся четыре длинных пальца. Перчатка отдаëт сухостью ткани. Другой рукой Стэнли забирается в его волосы, накручивает пальцем пряди чëлки и рывком продвигает кисть вперёд. Горло Сенку тут же охватывают спазмы, на хрусталиках собирается плёнка слëз. Колени подгибаются, и он цепляется руками за руку военного, пытаясь дышать носом. Стэнли прикусывает губу с нездоровым блеском в глазах. — Хорошо, малыш. Он вытаскивает ладонь и выдëргивает запястье из мокрых пальцев Сенку.       Сенку валится на колени, разбивая их и локти в кровь об металлический пол. Горло всë ещë раздражено и его тошнит, но не рвёт. Нечем. Их не лишали пищи, но он всё равно ел ничтожно мало.       Стэн уходит к двери, останавливается у косяка и прощается с Сенку явным фашистским жестом. — Я скоро вернусь. Военный прикрывает железную дверь, не закрывает её на ключ. Незачем. Пленнику, всë же, бежать некуда. В метровых коридорах замка он будет остановлен их с Ксено подчинëнными. Сенку поправляет края одëжки и пробует опереться на руки, пробует ползти, семимильными, повторяющимися усилиями над собой. Как же хочется пить. Хотя бы пару капель. Слабые руки скользят и разъезжаются, он бьëтся подбородком до новой небольшой раны, но продолжает понемногу возвращать себе чувство контроля над телом. Наконец можно прислониться спиной к двери, стереть с лица пот, кровь и слëзы рукавом накидки. Сенку ставит ладонь ребром одновременно к двери и к уху, и слушает. Иногда его люди, заточëнные здесь, кричат один из девизов « Научного Царства ». Должно быть, это мероприятие придумал Ген. Здесь, в чужом « Королевстве», оно поддерживает их боевой дух, но также влияет и на самого вождя, силком отстранëнного от своего народа. Сенку не виделся с ними уже пару месяцев, и как же ему не хватает того постороннего шума, той разгильдяйской возни. Он скучает по тому как Ген отирался в лаборатории и иногда подходил совсем близко, складывал свои ладони на плечах и, чуть наклоняясь в бок, делал вид, что что-то понимает в лежащих на столе чертежах, но вообще-то собирался напомнить о необходимости заботиться о себе, не только о мире; как они с Хромом могли всю ночь провести на палубе корабля, пока Сенку рассказывал ему о прежней цивилизации и делал предположения, что за « Почемучка » прячется на Луне; как Тайджу приставал ко всем пяти генералам с очевидными вопросами (вроде: скоро ли они доплывут до места назначения) а лично к нему, вместе Юдзурихой, ещё и с тëплыми воспоминаниями со времён учëбы в старшей школе; как за барной стойкой « Персея » Укë и Франсуа смеялись над подвыпившим Рюсуем, « честно » заявляющим, что раньше все марки знаменитых брендов принадлежали ему и вообще в богатом обществе были массоны, под чьим контролем всё существовало; Ему недостаëт волевого настроя Кохаку и состязаний, которые львица устраивала между Цукасой, Хьëгой, Магмой и Йо; не достаёт Суйки и её постоянного желания быть частью всего происходящего; небольших недовольств людей утренними подъëмами и необходимостью работать, их эмоций во время каких-то празднеств и особенно новых открытий. Всё это составляет « Царство Науки», держащее своих людей не под гнётом угроз, а под их собственным желанием идти вперёд. Это то, за что Сенку продолжит бороться до тех пор пока вариантов совсем не останется, используя даже самые рискованные методы, и он ни на йоту не поверил людям Ксено о том, что его народ медленно переходит на сторону соперника. Не после того, через что все они прошли вместе. Сенку всё прислушивается, но по ту сторону двери только звенит металл, и звук постепенно становится громче. Он отползает от железной двери к стене, рассчитывая покинуть место в радиусе того, насколько та может открываться. И не зря. Совсем скоро Стэн возвращается в комнату, держа в руке какую-то маленькую стеклянную баночку с жестяной крышкой. И сосуд и его содержимое должно быть изготовлены Ксено.       Сенку сейчас может пробежать за спиной военного, выскочить за дверь, в коридор. Только это ничего не даст, здесь ему никто не поможет: какими бы больными не были методы Стэна, для его подчинённых их оправдывает военное положение. Они те, кто избрали эту политику, те, кто согласен вершить революцию на могильных землях, убивать даже детей и стариков, если те являются помехой. Они бы вернули Сенку Стэнли даже если бы он был в полу-обморочном состоянии, харкал кровью и всё его тело было похоже на глубокую открытую рану. А до Ксено Сенку просто не успеет добежать по длинной винтовой лестнице. Военный скоро находит пленника. Краем глаз он смотрит на практически распахнутую дверь, теперь уже находясь к ней боком, пару минут, и садится перед мальчишкой на колени, располагая ноги так, чтобы не задеть себя алюминиевыми шипами с подошв собственной обуви. — Передохнул немного? Сенку молчит, выражая смирение. Опасно провоцировать того, кто обладает властью над тобой, не то что словом, даже видом, и он старается изобразить абсолютное поражение. — Теперь будешь молчать значит? А Ксено говорил, что тебе нравится вести беседы. Хмыкает Стэн, кладёт баночку рядом с собой и тянется к мальчишке, даже в этом положении несколько возвышаясь над ним, чтобы снять порванную одежду, и бельё, и убрать их в сторону.       Сенку кажется, что он перестаёт ощущать своё тело пока военный избавляется от его вещей так, словно раздевает куклу. Он теснится спиной к стене, снова морозит, теперь ещё сильнее. Вялые яички давно поникшего члена поджимаются, между висков бьëтся потребность отсрочить происходящее, избежать его. Сбежать, сбежать, сбежать. — Иди сюда.  Стэн подмигивает Сенку как любовнику, а не как пленнику и берëтся ладонью за его лодыжку, подтягивая к себе. Сенку страхует голову от удара руками и медлительно ложится на пол после тычка в грудь со стороны военного. Никогда не покорявшийся злосчастной судьбе, он впервые не способен решить еë загадок и, если во время окаменения важно было оставаться в сознании, то сейчас с тем же окоченением тела, хочется потерять его. Страшно. Страшно, потому что нет совершенно никаких вариантов. Стэн снимает с ладоней перчатки, прихватывая ткань за верхушки пальцев, отбрасывает их прочь и откручивает крышку с сосуда. Сенку старается смотреть только в потолок, не собирать никаких мыслей о процессе, к чему он не привык, но сразу цепляет одну — прямая кишка вовсе не предназначена для таких процессов, ему придётся терпеть боль. А потом вторую: ничего страшного, по ходу пути его испытывали самые разные болевые ощущения. Ничего. Есть вещи хуже боли.       Военный прикусывает колено мальчишки, разводит его ноги и прикасается пальцами, опущенными прежде в жирную субстанцию, к сфинктеру, надавливает практически сразу. Сенку вздрагивает от того какой крем — по консистенции это похоже на крем, — холодный, и рефлекторно дëргается назад, стукается головой об стенку, когда пальцы входят внутрь по вторую фалангу. Стэнли цокает языком с напускным сочувствием и чуть мотает головой. — Что я скажу Ксено, если ты по своей неосторожности разобьëшь голову об стену? Будь аккуратнее. Сенку кривится, ощущая то как холод раздражает кишку, как тело сдавливает пальцы, вошедшие в него уже до конца, и вдруг начинает отсчитывать цифры. Похоже, это стало привычкой. Разум хочет обмануть себя что определëнное число закончит насилие над организмом, как было с окаменением, но то лишь становится триггером сильнейшего эскапизма. Быть не здесь. Быть в тепле, в спокойствии. Вспоминать первые, спустя три тысячи семьсот лет: рамен, лампочку Эдисона, магнит, гидро-генератор, противогаз, граммофон, колу, сладкую вату, телефон, паровой двигатель, и дальше, и ещё заглядывать в будущее. Сотни, тысячи вещей. Быть...Может у костра, в деревне Ишигами, где все они пили вино и танцевали после многодневного труда. В деревне, где он снова услышал голос человека, ставшего ему ближе родного отца.       Стэнли прекращает подготавливать тело с третьим пальцем. Отсутствующий взгляд Сенку не предоставляет ему желанной власти. Мальчишке чужда сама идея телесного контакта и военный не ожидает податливости от его организма, но требует реакции от самого Сенку. Он вытаскивает пальцы, привстаëт на коленях, расстёгивая серебряный пояс комбинезона, и тянет вверх собачки молний, чьи разветвления встречаются уже на уровне паха. Стэн оставляет их несколько выше, для удобства, спускает боксеры с налитого кровью члена и скользящим движением, вниз-вверх, вдоль головки, наносит на него крем. Подсаживаясь ближе к мальчишке, военный обхватывает ладонями его бëдра и ладонью прикладывает свой член к покрасневшему от прежних манипуляций сфинктеру. Первый толчок лëгкий, медлительный — процесс подчинения, — но несоответствие в размерах тел и зажатость Сенку всë равно сказывается на том как тело сдавливает Стэнли. Сенку жалко вскрикивает, с силой откидывает назад голову, и все мышцы шеи напрягаются. Он непроизвольно зажимает ногами Стэна — смесь яркой боли и встряхивающей внезапности глушит разум, — но настолько слабо, что вовсе неощутимо. Потолок размывается слезами, солёные капли собираются на ресницах и у переносицы, в то время как ладони сжимаются в кулаки, а пальцы протираются об пол до крови. — Шшш, не делай себе хуже. По сдавленному голосу Стэна слышно, что ему самому некомфортно. Военный удерживает мальчишку в одном положении, постепенно входя на всю длину, а закончив останавливается и тянется к его шее, смыкая зубы вокруг кадыка. Сенку вовсе не чувствует этого покалывания. Как только военный отпускает шею, он кусает собственное запястье, сдерживая рыдания. Звукоизоляции в комнате недостаточно для того, чтобы его было неслышно, и ещё открыта дверь. Стэнли начинает плавно двигаться. Его лицо багровеет, на оголëнных участках кожи проступает пот, костюм постепенно весь пропитывается потом. Военный зачëсывает лоснящиеся волосы ладонью, когда пряди чëлки прилипают к лицу.       Сенку не хватает на долгий захват, он вытягивает подрагивающие конечности и глубоко дышит носом, спина больно протирается об железный пол. — Вот так...Уже лучше. С придыханием шепчет Стэн, наваливается на Сенку, опираясь на одну свою руку, возле его головы, и пальцами убирает пряди чёлки с его лба, опускает руку на грудь, проводит по ней и животу линии гладким чёрным ногтем.        Сенку втягивает живот. Кажется, что Стэн вот-вот достанет кинжал и станет резать по ранее намеченному, а потом нафарширует его как поросëнка, подаст к столу, где все служащие замка будут праздновать свою победу. Мерзкая фантазия, но следующая оказывается ещë более отвратительной. Им будут кормить его же народ и никто из них не узнает об этом, долго не узнает, пока в блюде не попадëтся что-то, что можно отнести только к человеческим конечностям. Сенку жмурится, воображение издевается над ним. Окружëнный болью и отвращением, он просто не может думать о чëм-то ином. Стэн касается локтя Сенку, с лёгким нажимом, предупреждая, что может и сам оторвать его руку от рта, но пока предоставляет выбор, проверяет, как усваивается дрессировка. Пленник разжимает зубы. Отпечаток их отчётливо кровит и уже начинает приобретать лиловый оттенок. Сенку прижимает согнутую руку теперь уже к рëбрам. —...Хорошо. Стэн прикасается губами к след, всасывает немного крови, кладёт пальцы на щëки мальчишки и давит, вынуждая открыть рот. Сенку открывает, и военный придавливает его губы своими. Сенку снова тошнит, от смеси собственной крови и чужой слюны, он несколько раз почти брыкается, пока Стэн грубо сплетает свой язык с его языком и двигается быстрее, но всё же размеренно. Жëстче, без сильных внутренний повреждений, не позволят сжимающиеся стенки кишечника, и не столь важно с какой скоростью всё это происходит, дело не в самом акте. Стэн скоро замирает и кончает, отпуская губы мальчишки, рыча что-то на американском сленге, с превосходством над Сенку, который получал внимание Ксено, и над Ксено, что это внимание обеспечивал. Стэн заковывает его горло в кольцо пальцев, но не давит и вскоре вообще убирает ладони.       Пленник отворачивает голову, наконец дышит ртом, сплëвывая кровь и слюну на пол. Сил держать глаза открытыми нет, и он щурится. Стэнли неспешно выходит из измученного тела, укладывает мальчишку на полу и застёгивает молнии комбинезона. Сенку с трудом заваливается на бок, далеко не с первой попытки, прижимает к себе ноги и руки. Всë ещё так холодно, каждая мышца ноет. Вытекая из сфинктера, сперма течёт по ягодице и собирается в лужи на полу. — Поспи. Стэн смотрит на него со странным, больным состраданием. Гении приручают забытых мальчишек и других гениев, и это вредит всем. Ксено не предупреждал ученика, что однажды тот может оказаться под взрослым мужчиной и ни один научный процесс, ни одна формула, никакие заумные слова не возымеют действия. Вечный вопрос борьбы гениального интеллекта и грубой физической силы. Побеждает же оказавшийся в комфортных для себя условиях или создавший их в момент сражения. ____________________________ Стэн вновь заходит в комнату через полчаса. Его волосы немного блестят от влаги и уже уложены, комбинезон такой же как прежний, но сухой и чистый. В руках командира тряпка, на плече висит новая одежда пленника, идентичная предыдущей. Сенку тупит в стену слишком сильно раскрытыми глазами, обильно потеет, кашляет, и дышит со свистом. Обтëсанные ногти на окровавленных пальцах царапают внутренние стороны ладоней.       Стэн хмыкает, садится рядом, вытянув ноги в сторону, и вытирает тело мальчишки. — Сенку, вставай. Военный легко хлопает его по щеке. — Вставай.  Сенку только мычит что-то непонятное. Ему словно ноги сломали, а теперь говорят подниматься с их помощью. Стэнли вздыхает, садит его, осторожно прижимая за плечо к стене, и одевает. Похожи они, похожи. В день аварии на мотоциклах и сегодня, заснув за чертежами, Ксено выглядел также беспомощно. Не люди, а марионетки своих убеждений в силе науки. Отрежь эти нити и куклы перестанут ориентироваться в реальности. Стэн подхватывает Сенку под колени и спину. — Посмотрим как там дела у твоих. Военный выходит с ним в коридор в котором встречается с несколькими своими подчинёнными, проходит до середины этого коридора, до широкой арочной двери, уходящей к потолку. — Ксено прежде планировал избавляться от несогласных сразу, а не брать их в плен. Поэтому здесь нет темницы. Поясняет Стэнли Сенку, будто проводит ему экскурсию по замку, и пересаживает мальчишку на одну руку, чтобы открыть дверь другой. Ещё вне помещения слышится некоторое бурное оживление, само же оно видимо задумывалось как обеденный зал — посреди стоит длинный стол, — а теперь напоминает место для какой-то подростковой вечеринку, посвящённой Хэллоуину, если ориентироваться на одежду. Хотя, практически любой, включая и людей « Королевства науки », в одежде каменного мира выглядит сказочно для мира утраченного. Зал большой, и они не сразу замечают Стэна и своего вождя, привыкнув, что охрана часто сменяется. Сенку получает возможность посмотреть как всё происходит без него, как они справляются в сложившихся обстоятельствах. Поначалу, за общим помутнением мыслей, он не может даже вспомнить имëн и ориентируется по отличающим признакам.       Парень в шляпе капитана пристаëт к охране с шуточной взяткой. — Да ладно вам! Я же не прошу выпустить меня отсюда, всего лишь привести красивых девушек и парней! Наши, конечно, красивые, но я за всë время заточения здесь уже привык к ним! Требует он, упирая руки в бока. За ним повторяет маленькая девочка со странной маской из арбуза, полностью накрывающей её голову. Со спины к капитану подходит другой парень, с чёрно-белыми волосами, в распахнутом сиреневом пальто поверх юкаты, и обнимает за шею. — Хочется чего-то нового, Рюсуй-чан? Я могу стать для тебя и тем и другим. Он умело пародирует женский голос, и с ним таким Сенку вспоминает какое-то устройство для передачи сообщений на дальние расстояния. Парней окружают другие части его народа: Лучник, чересчур громкий парень, похожий благодаря своим кривляниям на примата, мастерица, девушка с другого острова, географ и доктор. Они хлопают. Бывший полицейский крутит пальцем у виска. Дворецкий капитана скромно улыбается. Ученик Сенку отвлекается от вырисовывания чего-то невидимого, на полу, пальцами, вместе со стариком-ремесленником, и смеётся. Один из прежних стражей деревни прижимается к своему телохранителю, косо посматривая на стражу в другом конце зала. Львица, самый сильный человек каменного мира, копейщик, парень с другого острова, и мужчина, периодически становящийся проблемой для царства науки, коротко усмехаются. — Я смотрю вы здесь неплохо проводите время. Военный прекращает молчаливое наблюдение, повышая голос, но не делая его этим строгим. Интересно наблюдать за тем как они пытаются удерживать позитивный настрой. Все замечают его, своего лидера в руках Стэна, и сценка прерывается. Военный командует охране бездействовать. — Сенку! — одно имя переливается десятками обеспокоенных голосов, и люди толпой подбегают к нему.       Стэн не был прав в том утверждении. Если оборвать нити, что связывают Сенку с наукой, он закрепится на нитях человеческой воли и группового союза, и во взгляде уже не сквозит потерянность, он улыбается им, своему народу, которому тоже пришлось нелегко, шепчет одними губами. « Не падайте духом, мы справимся. » Ксено такое неведомо, он — диктатор. Наука для него как аппарат управления, он не готов делиться ей с каждым. Все ощущают что-то нехорошее, тяжело поддающееся восприятию, но понятное мгновенно: по вялости Сенку, что тяжело скрыть лишь за улыбкой, его красному лицу, неспособности стоять, по следу зубов и чëрной помады на шее, а одну из рук вождь вовсе прячет. Им о стольком хочется поговорить с ним, но сейчас вопросы — лишние.       Стэнли наблюдает за всем этим увлечённо, даже отводит больше времени, достаёт сигарету и закуривает. — Мы все дождëмся победы, Сенку! кричит Тайджу, Юдзуриха держит его за руку — Сенку начинает вспоминать имена — стража смеётся над ним, но после направленного тяжёлого взгляда Цукасы словно трезвеет и замолкает, понимая, что они бы не справились с этим парнем в честном бою.        Суйка жмëтся к Рюсую и капитан берёт девочку на руки. Поверхность линз, вделанных в маску, у неё размылилась от слëз. Детям всегда тяжелее встречаться с насилием.  Луна и Ген стоят чуть поодаль от толпы, оценивая ситуацию. Стэн находит их взглядом и подзывает к себе жестом ладони, после чего подаёт охране обговорëнный знак и выходит из обеденного зала вместе с парнем и девушкой. Ген ненадолго обгоняет его. — Сенку-чан, не закрывай глаза, хорошо? Это очень важно для меня. Ген всë же удерживает личину спокойствия, прикрывается лёгкой улыбкой, спрятав дрожащие пальцы между рукавов пальто. Луна старается подражать менталисту, но в этом театре Арлекина Асагири Гена она, — Пьеро. Сенку едва-заметно кивает. Они идут быстро и вскоре уже останавливаются у знакомой доктору двери. — Думаю, вы знаете, что делать. Безразлично заключает Стэн и открывает помещение ключом, пропуская их. В новой небольшой комнате пару застеленных белых кушеток, светлая мебель — шкафы и тумбочки — широкое окно в половину стены. Обитель света в этой тьме. Лазарет, медпункт — неважно. За стеклянными дверцами центрального шкафа стоят разные препараты, мази, лежат бинты.       Стэн кладëт Сенку на кушетку и, проходя вперёд по комнате, достаёт из кармана наполовину опустошённый пузырёк снотворного, ставит его в шкаф. « — Тебе необходим сон. — Мне некогда спать, Стэнли. Сейчас Сенку вовлëк меня в действительно элегантную загадку науки. Только посмотри...» Ген подходит к Сенку, пока Луна мельком замечает пузырëк и то как Стэн использовал его наводит еë на определённые опасения. Это достаточно большая доза. Он понимает что делает? Стэнли уходит, оставляя Сенку наедине с менталистом и доктором, потому что забитым и потерявшим себя, он не будет более оказывать на Ксено такого влияния. Нельзя терять столь действенный способ манипуляции.