Сборник «Твиттерский Детройт»

Гэвин мог только догадываться о том, что чувствует его напарник, когда раз за разом обращается в титана. Чем ближе они становились друг другу, чем больше узнавали друг о друге, тем больнее Риду становилось от осознания того, что Ричард м у ч а е т с я. Мужчина мог лишь облегчить страдания Декарта, мог позаботиться о нём после возвращения в человеческую форму, но не больше. Коннору это так легко давалось... Он обращался без всяких проблем, без внутренней дилеммы. Как два пальца обоссать! Гэвину даже было обидно. Обидно за то, что Коннор смог принять свою особенность, а Ричард нет. Обидно за то, что Декарта от этого не избавить. Это его дар и проклятье. Со временем Рид стал тем, кому Ричард начал доверять безукоризненно. Именно поэтому солдат разведкорпуса иногда заставал Декарта за бутылкой чего-нибудь крепкого, слезами, душевными терзаниями и был тем, кому можно было высказаться. Гэвин слушал, поддерживал и был могилой. Никому и никогда он не расскажет о том, чего ужасно сильно боится Рич. Потерять свою человечность. Каждый раз обращаясь в титана, Декарту казалось, что он вот-вот станет безумцем. Войдёт в ярость берсерка и больше не вернётся в сознание человека. Каждый раз ему было чертовски страшно. И только Гэвин, его "путеводная звезда", давал гарантию того, что титан не выйдет полностью из под контроля. Его голос Ричард мог услышать даже тогда, когда пелена ярости застилала глаза титана. - Ну что, детка? Пойдём надерём их голые жопы! - воодушевлённо оголял лезвие солдат. И Ричард готовился к бою. - Ричи, стоп! Хватит! Прекрати! - кричал на ухо титану Рид. И Декарт замирал. - Давай, большой мальчик, пора возвращаться домой, - шептал мужчина, словно с неохотой. И титан, невзирая на боль, отдавал контроль человеческому сознанию. Гэвин всегда очень аккуратно и бережно вырезал напарника, со временем ставшим и любовником, из загривка титана. Приносил воды, помогал дойти до кровати, следил за тем, чтобы ни одна живая душа не смела тронуть Ричарда, пока он отдыхает после тяжёлых для него обращений. Такая забота вызывала тёплую усмешку. Но всё это помогало лишь скрасить мучения Декарта, а не избавляло от них. Всё чаще и чаще он начинал чувствовать... равнодушие. Равнодушие к тому, кого убивает. Равнодушие к смертям. К крови. Телам. Крикам. Мольбам о пощаде. Ему казалось, что он не чувствует. Совсем. Н и ч е г о. Ему казалось, что даже если Гэвин решит его бросить, ему будет в с ё р а в н о. Плевать. На всё. Абсолютно. Что, если это влияние его титана?.. - Я не чувствую, - признался Ричард, когда Рид, заметив странности, решил узнать, что же случилось. - В смысле? - непонимающе вскинул бровь солдат, наблюдая за тем, как Декарт безэмоционально пялится в небольшое окно. - Ты с темы не соскакивай! Ты нахуя один на толпу пошёл?! - Я просто хотел хоть что-нибудь почувствовать... - негромко ответил мужчина, а лицо его было схоже с тем, что лепят у каменных изваяний - безмятежное. Гэвин, поняв, что дело серьёзное, не торопился отвечать первое, что попадёт на язык. - Я просто хотел... не знаю... Испугаться? Разозлиться? Испытать хоть что-нибудь? Что-нибудь, что доказало бы мне, что я всё ещё человек. - И как оно? - Ничего. Рид поджал губы: - Боишься, что теряешь человечность? Напарник слабо кивнул в ответ и солдат тяжело выдохнул. - Ты человек, детка. - Я не чувствую этого. Закусив губу, Гэвин шагнул к нему и заставил взглянуть на себя, взяв за подбородок. Серые глаза смотрели безразлично. Словно Рид ничего не значил, был обычным незнакомцем. - Это нормально, Рик. Ты повидал столько дерьма, столько крови, тел, мяса и жестокости сколько обычный человек за всю жизнь бы не увидел. У меня тоже так было. Это тоже человечно. Ты просто защищаешь себя от излишних эмоций. Переживать всё это дерьмо с душой нараспашку охуительно тяжело. Ты просто... заебался. И это нормально. Это по-человечески. Взгляд Ричарда не изменился. Не дрогнул ни один мускул на его, казалось, каменном лице. - Ты слышишь меня, детка? - Да, - сухо отзывается Декарт. Оба совсем не заметили, как расстояние между ними стало ничтожно маленьким. Они почти соприкасались носами. - Ты человек. Я не позволю титану тобой овладеть, слышишь? - перешёл на шёпот Гэвин. - Да, - казалось, прозвучало с долей облегчения. Голос Рида словно проникал внутрь него, поддевал что-то там, глубоко в Ричарде, крючком, вытаскивая на поверхность. - Ты плачешь... - осторожно заметил мужчина. - Что? - недоуменно переспросил Декарт, касаясь своей влажной щеки. Пара слёз дорожкой рассекли щёки Ричарда, что вызвало у Гэвина мягкую, но ласково-насмешливую улыбку: - Вот видишь. Я же говорю - человек. Чувствуешь. Всё ты чувствуешь. Иди сюда. Рид ненавязчиво загрёб в свои объятья любовника, примыкая губами к влажной щеке. Судорожно выдохнув, Декарт ощутил наплыв эмоций. Самых разных. Словно он до этого складывал их в ящик и запирал там, а Гэвин с ноги выломал замок. В его стиле. - Тебе хоть немного легче? - интересуется по-прежнему тихо солдат. - Да, - шепчет на ухо Ричард. - Я люблю тебя. - Приятно, что ты "чувствуешь что-то" персонально ко мне. И я тебя люблю, голожопик. Но больше не лезть один в пиздец, окей? Иначе я по количеству седых волос обгоню Андерсона. Декарт растянул губы в улыбке, после чего увлёк напарника в неторопливый поцелуй. Этой ночью они оба заставляли друг друга чувствовать нечто яркое, насыщенное, трепетное, неописуемое. Человеческое. Гэвин будил в Ричарде все те эмоции, которые он невольно подавлял и помогал с ними справляться. Секс со слезами - это, конечно, нечто странное, но они оба отвели душу. Хоть на какое-то время забыли о том страшном, что творится в мире. А на утро, проснувшись лицом к лицу, Гэвин увидел самую искреннюю, самую счастливую, самую человеческую, улыбку своего голожопика.