***
Маленький домашний дух, Мой домашний гений! Вот она, разлука двух Сродных вдохновений! Жалко мне, когда в печи Жар, — а ты не видишь! В дверь — звезда в моей ночи! — Не взойдешь, не выйдешь!
Марина Цветаева (1919)
Говорят, что звёзды падают только перед бурями. Поэтому Кристофер спешно уходит в дом и запирает окна, когда видит, как ночное небо пронзает белоснежная стрела. Его домик стоит на самом краю деревни и утёса. А снизу бьётся о скалы море. Прошлой весной шторм был такой, что одной волной выдернул из петель дверь и унёс с собой, на развлечение русалкам и прочим морским тварям. Крис, конечно же, поставил новую, да покрепче, только вот с тех пор каждая буря будто сильнее прежнего норовит достать одинокий домик и его хозяина. — Неужто ты чем разгневал морского царя, — вздыхает каждый раз Сынмин, стоит Кристоферу только рот открыть для приветствия. Старшему только и остаётся, что глаза закатывать. — Лишь тем, что ловлю его рыбу, впрочем, как и сотни других крестьян, — парирует он, распутывая отцовский невод, доставшийся по-наследству. — Сплюнь, — толкает его в бок Сынмин, — мало ли он и правда прогневается, тогда уж всю деревню потопит. Вот переехал бы ты, и проблем бы не было… Но Кристофер упорно игнорирует потуги друга вразумить его и построить дом подальше от самого края. Всё одно твердит: — Родители мои жили в этом доме и умерли; я в нём родился, так в нём же и умру. Сынмин каждый раз как-то грустнеет после этих слов, и больше о доме и море не заговаривает. По крайней мере до следующей встречи: на пристани или сельской площади, где рыбаки считают и делят всю рыбу, пойманную за день. Сам Сынмин в море не выходит — он внук плотника, сын плотника, а потому и сам плотник. Вместе с отцом строит деревенские избы и чинит крыши, да раз в неделю предлагает Кристоферу новый дом сколотить, по-прежнему один и тот же отказ получая. — Неужто тебе изба из досок дороже собственной жизни? — возмущается он, но Крис лишь неопределённо поводит плечами. Кто знает, мол. «Своя-то избушка, как милая подружка». Поэтому, крепко заперев дверь и ставни, Кристофер садится на скамью и зажигает одинокую свечку. Море это северное, холодное даже летом, а потому в шторм особо зябко становится. — Если в этот раз повалит камни снизу, то проход в лагуну перекроется, — задумчиво тянет он, рассматривая дрожащий огонёк, — а рыбы там больно много, жалко места будет. Так Крис и засыпает — в раздумьях и на лавке, в ожидании шторма. Звёзды ведь никогда не обманывали. И в этот раз не обманули. Буря вскоре начинается, да такая, что и правда кажется, будто морской царь войну развязал. Кристофер точно так и подумал бы, если б хоть каплю верил в подобные легенды. Он просыпается, когда сваливается на пол вместе с самой лавкой. Стены домика знатно потряхивает, а стол уж и подавно ходуном ходит. Парень поднимается, и, пытаясь удержать равновесие, подходит к окну, аккуратно приоткрывая ставень, дабы проверить как сильно море разбушевалось. А разбушевалось оно ни на шутку. В небе раздаётся гром и молния освещает острые, как клыки дикого волка, камни у подножья утёса. Кристофер бегло окидывает их взглядом, замечая, как скалы разрезает безжалостная стихия, и уже собирается закрывать окно, когда внезапно замирает. Ему чудится? На одном камне, всего в паре метров вниз, будто бы человек лежит. Волны оглаживают его маленькое хрупкое тело, вот-вот норовя утащить с собой в морские пучины. Крис даже не раздумывает, когда хватает со стола отцовский невод и чуть ли не вылетает за дверь, где в лицо ему ударяют холодные брызги. Резким порывом ветра парня чуть не сбивает с ног, и будь Кристофер обычным крестьянином, точно упал бы и разбился о скалы. Но он вырос на берегу моря, над этими самыми скалами, и сегодня проигрывать им совсем не настроен. Накинув невод на близлежащий выступ, Крис одной рукой хватается за сети, как по лестнице опускаясь достаточно низко, дабы дотянуться до незнакомца. Он цепляется за тонкие пальцы, сразу перехватывая поудобнее чужое запястье. Волны тут же, как одеялом, накрывают камень, где только что лежал человек, когда тот оказывается в объятиях Кристофера. Рыбак не смотрит вниз, лишь молится, надеясь, что невод достаточно крепок, чтоб выдержать двоих. И невод вправду выдерживает. Крис заносит парня, такого на удивление лёгкого, словно пушинка, в дом, и аккуратно опускает на лавку, предусмотрительно постелив тому под голову свою рубаху. Глаза незнакомца плотно закрыты, и дышит он ровно, будто бы просто дремлет. «Живой вроде, и ладно» — думает Крис и заваливается спать прямо на полу. Лавка-то занята, а он так и не отдохнул после трудового дня толком. Без труда нет добра, как говорится, а с трудом есть один большой недосып. К утру шторм по-тихоньку успокаивается, и волны возвращаются к привычному своему шуршанию. Чайки кричат где-то за окном, и в такое утро встать бы, да и выйти в самое море, наловить рыбки и век горя не видывать. Только когда Кристофер открывает первый глаз, то видит почему-то совсем не чаек, и даже не деревянный потолок собственной избы. — О, проснулся, я уж думал помер! — расплывается в улыбке незнакомый парень. Крис моргает. У парня белоснежные волосы и веснушки, разбросанные по всему лицу. И большие глаза, в центре которых отражается сам рыбак. Заспанный и немного помятый. Он со вздохом поднимается, отпихивая от себя гостя. — Это я думал, что ты помер. Парнишка округляет глаза, и без того столь круглые и большие, что кажется, будто они могут видеть насквозь и даже глубже. — С чего бы это мне умирать? — он следует за Крисом по пятам, и замирает прямо за спиной, пока тот умывается, ополаскивая лицо прохладной водой из бочки. На полу меж досок блестят солёные капельки, ещё не успевшие просохнуть до утра, половицы немного скрипят под ногами, и если замереть и прислушаться, можно уловить отдалённые нотки жизни и просыпающейся деревни. Мокрые пряди липнут ко лбу и спадают на глаза. Кристофер стоит посреди избы и думает, что парнишка напротив немного странный. Про таких обычно говорят: «с неба свалился». — Голоден? — спрашивает рыбак, кивая на стол, где примостилась булка да кувшин с молоком. Гость смотрит на яства с какими-то недоверием, и Крис, кажется, чувствует как этот взгляд задевает отдалённые струны его гордости. Но когда мальчишка забирается на лавку с ногами, запихивая хлеб в рот, словно голодающий дикий зверёк, и проливая половину стакана молока на свою рубаху, Кристофер не выдерживает. — Эй, — он подходит почти что вплотную, нависая над парнем, испуганно распахнувшим свои огромные глаза, — ты кто вообще такой? Тот вмиг расплывается в самодовольной улыбке, будто бы и не он минутой ранее пугливо жался к стене. — Ждал, что ты спросишь, — кивает головой он, — меня зовут Феликс, и я — звезда. Кристофер никогда не был тугодумом. В деревне его уважают за две вещи: острый ум и сильные руки. И сейчас ум лихорадочно пытается связать образ этого парнишки напротив со словом «звезда», а сильные руки прямо-таки чешутся от желания тряхнуть его за шиворот белоснежной рубахи. Но почему-то Крис только скрещивает их на груди и уточняет, для верности: — Звезда? Которая на небе, что ли? И оказывается полностью обезоружен, получив в ответ утвердительное «да», подкреплённое парой кивков. Кристофер даже руки (сильные, красивые руки, такие бы на ярмарке продавать, да минимум за мешок золотых) опускает. И стоит только, смотрит на гостя как рыбак на новоявленную русалку. Ему бы и поверить проще было, заяви незнакомец, что он русал какой или морской владыка, вышедший на берег ради еженедельной прогулки. Минут десять, и Крис сдался бы, обязательно сдался, он же не невежда какой, в сказочных тварей хоть и не верит, но о существовании оных всё же догадывается. Но нет, здесь запросы посерьёзнее: целая звезда, небесное светило, путеводный огонёк морских судов и рыбаков! — Как же ты звезда, — вздыхает Крис, потирая переносицу. За какие такие грехи ему свалилось это счастье на голову, — звёзды вон где, — тычет в окно, забыв даже, что сейчас уже день, и ночных огней там не увидеть, — а ты вот. А Феликс только пожимает плечами, мол, всё же так очевидно, а ты, болван, никак понять не можешь. — Так я же упавшая звезда! «О, конечно, тогда это всё меняет!» — в голове Кристофера со звоном ломается что-то, до сих пор удерживающее на невидимой цепи его внутреннего маленького чертёнка. — Похоже, падал ты всё-таки на голову, — шипит он, вливая в себя остатки молока. Нужно же (моральные) силы чем-то восполнить. И то ли молоко действительно силы восстанавливает побыстрее всяких колдовских снадобий, то ли просто этот самый чертёнок, как кот, напившись, спать заваливается, однако Криса внезапно такое спокойствие накрывает. Звезда? Ну и ладно. Ну и прекрасно. Упавшая? На голову? Ну хотя бы не на его, крисову, а на свою, и то хорошо. Феликс? Рыбак поднимает глаза ещё раз смеряя взглядом гостя. Ну, пусть будет Феликс. — А меня Кристофером звать. Лицо Феликса озаряет улыбка, и, наверное, этот момент кажется самым подходящим, чтобы действительно поверить в русалок, звёзды и домовых. Только домовых не существует, а Крису пора бы и в море выходить. Рыба сама себя не поймает. (Русалки сами в себя не поверят). Две фигуры спускаются к подножью скалы и Кристофер отвязывает свою лодку, пережившую самые сильные штормы, да и однажды наверняка переживущую самого хозяина, и каким-то почти невесомым движением перемахивает через борт. И вот он уже покачивается на волнах, а лицо Феликса удивлённо вытягивается. — Ты словно рыба, которую случайно выбросило на берег, — с серьёзным видом кивает парнишка, будто бы подводя итог долгим размышлениям. Кристофер не знает смеяться ему или плакать. — Я имею в виду, — быстро исправляется Феликс, — на фоне моря ты смотришься лучше, чем на суше. Тебе море к лицу. И не дав Крису возможности даже удивиться в полной мере такому своему замечанию, с ловкостью не хуже самого рыбака запрыгивает в лодку. — Поплыли, — кивает. И они плывут. Волны покачивают лодку медленно и нежно, как родного ребёнка. Феликс перевешивается через борт, поглаживая ладонью водную гладь. Он мягко улыбается и беззвучно шевелит губами, а Кристофер засматривается. И даже сети чуть закинуть не забывает, но надоедливые чайки своими криками напоминают ему обо всём насущном. А не о каких-то звёздах и светлоголовых мальчиках. Волны всё так же приятно качают лодку, и Кристофер, уже расставив сети, но всё же слишком засмотревшись на Феликса, ловит себя на мысли, что веснушки его очень милые. И будто бы услышав чужие мысли, Феликс внезапно отрывает руку от воды, поправляя волосы, и улыбается Крису. Мокрые пряди спадают на лоб, а глаза заговорщически посверкивают. — Хочешь, расскажу как живут звёзды? — почему-то спрашивает он. А Кристофер почему-то кивает. Неужели ему и правда интересно? Неужели он и правда верит? — С чего бы начать, — тянет Феликс, устремляя взгляд на голубое небо, — там, откуда я родом, нет ни земли, ни лесов, ни хижин. Один огромный океан. Там плавают такие создания, которых ты себе даже представить не можешь. Поющие киты, такие огромные, что само Солнце пред ними преклоняется, возвещают о начале и конце дня, а горы там ярче даже радуги. Когда я просыпаюсь, — он осекается, — просыпался, то видел тебя. Где-то далеко в вышине. Там были и другие люди, и звери (но каждый раз я смотрел на тебя). Знаешь, почему никакие горы не могут достать до облаков, хотя порой они бывают так низко? Это не потому что ваше небо — наша земля. Ваше небо и наше небо тоже. Поэтому на самом деле звёзды не падают. Мы взлетаем. Феликс на мгновение замолкает, опять опуская взгляд к воде, и прежде чем продолжить, пару секунд рассматривает отражение облаков на ровной, зеркальной поверхности. — Люди загадывают желания, смотря на небо, тогда-то они и падают к нам. Людские желания и мечты. Если звезда поймает такую мечту — она взлетит, и обязательно мечту эту исполнит. Это долг всех звёзд. Где-то вдалеке вскрикивает чайка, и Феликс опять замолкает, только уже насовсем. Он взбалтывает рукой воду у самой лодки и задумчиво смотрит куда-то вглубь, будто бы может видеть ракушки на самом морском дне. Кристофер ёжится. То ли с севера приносит холодный ветер, то ли это с самим Крисом что-то не в порядке. — А что потом? — почему-то спрашивает он. Феликс пожимает плечами. — Да ничего особенного. Расскажу как-нибудь в другой раз. И Кристофер соглашается. Ещё около получаса они проводят в лодке, прежде чем в невод забивается достаточное количество рыбы. Пока Крис гребёт к берегу, Феликс немного оживает и начинает рассказывать о русалках, убеждая, что даже знаком с одной. Кристофер многозначительно кивает, но всё равно не верит. По крайней мере очень старается. Не пристало взрослому человеку уши развешивать да рот разевать на такие сказки. По крайней мере не так сразу. На сельскую площадь Феликс не рвётся, и Крис оставляет его в избе, пока сам отправляется делить улов с остальными рыбаками. Идёт по пыльной дороге и думает, что этот мальчишка-звёздочка, похоже, надолго у него задержится, а потому и еды им теперь больше надо. Но говорить о нём всё равно нельзя. Чего доброго, начнёт этим неотёсанным мужикам тоже про свои звёзды рассказывать, так его на осиновый кол посадят, и дело с концом. Ну или наоборот, божеством каким сделают и поклоняться начнут, а если улова не прибавится, так всё равно на тот же кол дорога. Люди такие непостоянные. Кристофер вздыхает, и прячет пару небольших рыбин под рубашку. В дом он возвращается немного измотанный шумными односельчанами. И дома его ждёт Феликс. Сияющий, сидит на полу перед самой дверью, как преданный пёс, и радостно сообщает: — У тебя лавка качалась, так я её починил. Крис выгибает бровь, рассматривая плоский морской камушек, подложенный под одну из ножек скамейки. — Починил, — согласно кивает он, не зная как и опровергнуть эффективность методов этого парнишки. Когда они собираются ужинать, Феликс настаивает, чтобы рыбу пожарили на костре, а не в печи. Кристофер только вздыхает, сидя на траве за домом и наблюдая за бегающим туда-сюда Феликсом. Лицо самопровозглашённой звезды светится небывалым счастьем, и свет этот делает его ещё более прекрасным, нежели оно есть на самом деле. Крис почему-то даже не смущается таких своих мыслей, потому что ему искренне кажется, что существо это поистине самое восхитительное из всех, кого он встречал ранее. Когда сумерки сгущаются, двое, сидящие на скале, неспешно начинают свою трапезу. Кристофер, конечно же, привык есть в избе, но что поделать, если Феликс так настаивает? От углей рыба покрылась чуть хрустящей корочкой, и потому вкус её кажется более насыщенным. Немного странным, но, кажется, и правда каким-то особенным. Таким, каким вкус никакой самой дорогой заграничной рыбы не будет, если есть её не в сумерках. И без звёзд. (Или, если быть точнее, без одной конкретной). Говорят, что звёзды падают только перед бурями. Поэтому Крис жуёт рыбу и думает, что, возможно, звёзды ещё и перед большой удачей падают. По крайней мере ему так кажется. Удача ведь это тоже в своём роде буря, верно? — То есть ты поймал моё желание? — спрашивает Кристофер, задумавшись об их разговоре в лодке, — А почему моё? Феликс в ответ только посмеивается. И в его глазах можно прочесть что-то вроде: «Ты что, совсем дурак?». У Криса глаза большие и чёрные. Ему хотелось бы, чтобы в них сейчас читалось: «Конечно не дурак», но почему-то получается совсем наоборот. По крайней мере весь этот день рыбак себя ровно так и чувствует. Как полный дурак. А Феликс задирает голову к небу и с восхищением его рассматривает. — Не думал, что отсюда оно выглядит ещё прекраснее! — выдыхает он. А Крис дуется, потому что вопрос его всё-таки проигнорировали. — Ты умеешь пускать блинчики? — так же внезапно как, впрочем, и всегда, спрашивает Феликс, и тут же заметив недоумение в глазах напротив добавляет, — Ну, такие, чтобы по воде бегали. Кристофер качает головой. Какие блинчики на море, где волны, кажется, порой достигают самого неба? — Так значит не умеешь, — заключает Феликс. Ещё пару минут они сидят в тишине, такой, что слышно только шелест ветра в траве и немножечко шуршание моря. «Звёздный мальчик», как уже успел прозвать Феликса в своей голове рыбак, внезапно подскакивает на месте, обеими руками хватая Криса за локоть. — Пойдём! — Куда? — Ну очевидно же! Научу тебя пускать блинчики. Кристофер уверен, что хуже этой идеи может быть только внезапный поход в Тёмный лес с ночёвкой. Сынмин часто рассказывал истории о том, как таинственным образом там пропадали селяне из соседних деревень, но Крис никогда особо в эти истории не верил. Просто лес густой, и быть там нужно осторожным, вот и всё. Кристофер всё так же не верит в приведений и русалок. Поэтому и задумка кидать камни в море кажется ему абсолютно глупой. Он в неё тоже не верит. Но тем не менее вздыхает и покорно идёт за Феликсом. «Кажется, ещё немного и он меня окончательно приручит» — думает. Но идёт. И они спускаются к самой воде. Кристофер лениво оглядывает море, и взгляд его тут же замирает. Потому что море — и не море вовсе, а небо. Стеклянное, точно нарисованное, оно отражает каждый небесный огонёк. Крис и раньше редко смотрел на небо, но теперь оторвать взгляд от этой бездонной глади кажется просто невозможным. И ни единой волны, точно это и не море вовсе, а самое-самое волшебное озеро, какое только и существовать может в сказках. Феликс подхватывает с земли небольшой плоский камушек и даже не прицеливаясь отправляет его в путь по воде. Камушек опускается на отражения звёзд и, оставляя после себя лишь слабую рябь, убегает за горизонт, словно маленький лягушачий принц. — Всё очень просто, — Кристофер вздрагивает (просто по вечерам ветра всегда дуют самые холодные, с севера), когда Феликс вкладывает ему в ладонь прохладный камень, и сверху накрывает своей, — они отталкиваются от звёзд, а потому и могут бегать. Без звёзд никак. Без звёзд ничего двигаться не может. Когда тонкие пальцы смыкаются на запястье, Крис чувствует на удивление горячий и южный порыв ветра. Только море почему-то по-прежнему остаётся абсолютно неподвижным. Феликс чуть отводит крисову руку назад и лёгким движением выбивает из неё камень. И он бежит. Сначала как рисовая лепёшка неумело плюхается на воду, как бы пробуя её на ощупь, и тут же взлетает. Потом снова опускается к морю, в аккурат посередине серебряного отражения. И снова летит. И так летает он долго-долго, с каждым взлётом и падением всё удаляясь и удаляясь от берега, а через пару-тройку минут и совсем уж скрываяся за горизонтом. А Крис всё смотрит, распахнув глаза, как не распахивал их ни разу в жизни. Говорят, если распахивать их слишком сильно, то всякая нечисть залететь может. Кристофер, конечно же, в это не верит, но вот в мелких мошек и солёные брызги — ещё как. Поэтому он быстро приходит в себя, смущаясь собственной наивности и неловко потирая переносицу. — Как ты это сделал? — спрашивает он, а Феликс только довольно хихикает. — Просто! И он хватает целую горсть камней, с размаху закидывая их разом в воду. И, о чудо, они все бегут! Какой-то чуть быстрее, какой-то — медленнее; какой-то прыгает выше и длиннее, а кто-то осторожно семенит по каждой-каждой звёздочке, словно боясь оступиться, как самый настоящий человек. И воздух тут же наполняется тихими бульканиями и всплесками. — Очень красиво, — выдыхает Крис. И думает, что это даже больше, чем просто «красиво». Это скорее волшебно или нереально. Как бывает в хороших и тёплых весенних снах. Как-то по-особенному. Этой ночью и засыпает он тоже — по-особенному. Это чувство особенности не покидает его с самого утра и даже во сне. Кристоферу не снится богатый улов и деревенское собрание. Ему снятся русалки. У них огромные золотые хвосты, чешуйки которых больше похожи на дорогие монеты, а в глазах отражается звёздное небо. И сами они почему-то тоже плавают по небу, и хвостами бьют по звёздам, заставляя смольную гладь трогаться лёгкой рябью. А утром моросит дождь и море отрывисто всхлипывает. Кристофер поднимается с лавки, по-привычке опуская ноги туда, где обычно стоят его старые и уже даже мягкие из-за постоянной носки лапти. Но со звучным хлюпаньем наступает в лужу. Минуту смотрит с удивлением, пока чуть поодаль на пол не падает огромная серебристая капля. «Ясно, опять крыша протекла, чинить надо» — думает он. Феликс мирно дремлет в соседнем углу лавки, свернувшись калачиком и только изредка морщась, когда капли падают ему на нос. Крис улыбается и босиком подходит к двери, выглядывая на улицу. То ли он хочет убедиться, что дождь всё-таки идёт на самом деле, то ли решает проверить не убежали ли лапти сами за порог, но, постояв так с минуту, парень закрывает дверь и снова оглядывает всю избу. — Что-то потерял? — сонно спрашивает Феликс, открывая один глаз, — Доброе утро! — Доброе, — Крис улыбается, — да так, мелочи. Феликс поднимается, пытаясь рукой пригладить растрёпанные волосы. Выходит у него, честно говоря, не очень. — А почему ты босой? — Те самые мелочи, — пожимает плечами Кристофер. И хоть пару минут назад его исчезновение обуви действительно тревожило, то сейчас, когда парнишка напротив упорно сражается с непослушной прядью, ему как-то и всё равно уже. Внезапно Феликс опускает руку, позволяя волосам наконец упасть на глаза. — Так твои лапти ещё ночью Чанбин забрал, я видел! — вскрикивает он, чуть ни не подпрыгивая на месте. Кристофер удивлённо выгибает бровь. — Кто забрал? — Ну Чанбин же! — снова подпрыгивает Феликс, хватая висящий на стене половник и пару раз ударяя им по старой каменной печи, которую Кристофер топит только в самые сильные морозы или чтобы пожарить рыбу. Где-то в глубине печи раздаётся шуршание и глухой звук падения чего-то тяжёлого. Потом скрип и тихое причитание. А потом из печи вылезает… Чанбин, вероятно. На голове у него забавная шляпка, отдалённо напоминающая старую кастрюлю. (Не ту ли, которую матушка Кристофера потеряла ещё много лет назад, и, подумав на сына, крепко его наругала?) А ещё волосы у Чанбина немного кудрявые, спутанные и достают до самых плеч. И глазки маленькие. Крису бы удивиться, что какой-то там Чанбин делает у него в печи, с кастрюлей на голове, да ещё и подозреваемый в пропаже любимых лаптей. Но он не удивляется, хотя и сам не уверен, что вообще стоит чувствовать в такой момент. — Чанбин? — спрашивает Кристофер просто потому, что неловкое молчание кажется слишком долгим, да и вообще пора бы уже спросить хоть что-нибудь. — То-то не узнаёшь, — скрипучим, но достаточно приятным голосом фыркает предположительно именно Чанбин, — в былые-то времена каждый день, как был помладше, со мной играл, а теперь! Оооо, — он грустно вздыхает, но глазки его сверкают на удивление сердито, — не помнишь даже! Крис и правда не помнит никого, с кем бы играл в детстве кроме Сынмина. И от этого чувствует себя ещё более неловко. Наверное, если бы Феликс не вмешался, рыбак бы абсолютно серьёзно извинился. (Перед кем-то лохматым, вылезшим из его собственной, крисовой печи. И с кастрюлей на голове вдобавок!) Но всё же Феликс вмешивается очень удачно, повиснув на плече печного гостя и задорно улыбаясь. — Ну полно тебе, Бинни! Наш Крис и меня пока не помнит толком, это у людей у всех так, не сердись на него. Лучше скажи, зачем ты лапти его забрал ночью. «Бинни» снова недовольно фыркает, но заметно смягчается. С очередным звучным вздохом, он указывает на лавку возле стены. — Ну вы просто посмотрите на этот ужас! — Почему ужас? — удивляется Кристофер, — Вполне хорошая скамья. Чанбин раздражённо фыркает и подходит к лавке, тыкая пальцем прямо в ту самую лужицу, в которую несколькими минутами ранее Крис наступил босыми ногами. — Ужас, — чеканит Чанбин по буквам, — Печь топится раз в год, пыль везде, крыша течёт, так не просто течёт, а прямо на заговорённые лапти! Я ведь сам их плёл в своё время, и что? Почём зря это всё было, ежели теперь с ними вот так обращаются — в мокрой луже оставляют? Феликс тоже вздыхает, пытаясь доказать невиновность Кристофера, и что вообще, мол, крыша сама виновата в порче лаптей (заговорённых на благополучие и долголетие, между прочим!), но Чанбин остаётся непреклонным и всё сердито пыхтит. Ещё какое-то время они с Феликсом препираются, пока Крис молча сидит на полу. Ну а что ему остаётся? На улице дождь, а отец ещё с детства научил его, что в дождь в море ходить нельзя. Поэтому, раз выдалось свободное время, можно и на полу посидеть. — Ну вот сам тогда и иди в Тёмный лес к Яге за лыком! — вскрикивает Чанбин, откидывая волосы с лица, — Всё равно я уже слишком стар, а в этом, — он грозно потряхивает в воздухе чем-то наподобие комка мокрого сена, вероятно, бывшего в прошлом заговорёнными лаптями, неизвестно откуда появившимся в его руках, — ходить никак нельзя! Собственно, именно после этого Феликс слишком громко фыркнул, отобрал у Чанбина его тапки, пообещав, что это только на время, и, отдав их Крису, вытолкал его за дверь. Так они и оказались, мокрые, от хоть и не сильного, но всё же упорного дождя, перед стеной из огромных деревьев, охраняющих вход в таинственный Тёмный лес. — Пошли, — тянет Феликс Кристофера за рукав. И они идут. Феликс в своих лаптях, которые и на лапти-то смахивают очень с трудом, и Крис. В тапочках. От дождя они не укрываются, потому что капли тёплые-тёплые и ветра почти нет. А в этом лесу как в доме — со всех сторон толстые деревянные стены, хранящие весеннее тепло. И с крыши капает тоже как в доме. — Ты на Чанбина внимания не обращай, — щебечет светловолосый, — он всегда такой был! Ты, может, не помнишь, но это так! Домовые вообще существа наивреднейшие, но очень добрые. — Домовые? — переспрашивает Кристофер, будто бы это имеет хоть какой-то смысл. И как он только раньше догадался. Ну ведь явно домовой! Феликс смеётся и кивает. А потом рассказывает что-то ещё своим весёлым голосом. Но дождь усиливается. Негромко бранясь, одинокий светлячок выпутывается из паутины, каким-то невероятным образом, появившейся у него на пути. И Кристофер уже не спрашивает, почему светлячок ругается похуже пьяного мужика на главной улице. Бессмысленные, но красивые истории Феликса заканчиваются, поэтому теперь они идут молча, только под чуть слышный стук капель по широким листьям огромных деревьев где-то далеко наверху. Справа агрессивно раздаются звуки Мёртвой Тишины, которая вот-вот, а норовит схватить за горло какого-нибудь заблудшего странника. Очевидно, что прямо сейчас она сердится. На шумные капли, с криками вздымающихся в небо птиц, на ветер, на небо, которое даже не видно из-за густой листвы, на всё-всё. Одним словом, Тишина кажется сегодня совсем не в духе, да и ещё совсем Мёртвой. Весь лес настроен против любого движения из внешнего мира. Ещё пару минут Тишина громко сопит, а потом медленно удаляется обратно в свою норку. Кристофера ей не сломить. С ним же Феликс, который внезапно вспоминает самые нереальные и смешные истории из жизни звёзд. — Люди могут не помнить как и когда загадали нам желания, в которые вложили больше всего чувств. Но мы помним, и только такие желания ловим. Потому что если оно недостаточно сильное, то к тому моменту, когда звезда достигнет человека, ему может это быть уже и вовсе ненужно. Тогда выйдет, что звезда умерла напрасно. — Умерла? — Крис и не заметил, как от шуток Феликс переходит к продолжению истории, начатой ещё в лодке, — Неужели звёзды умирают, исполнив желание? Он резко останавливается и хватает парня за плечи. Сердце начинает колотиться сильно-сильно, и, кажется, дождь следует его примеру, пробиваясь сквозь листья и обрушиваясь на землю водопадом. Феликс округляет глаза, а потом вдруг прыскает. И Крис совсем не понимает что здесь смешного. Может зря они в дождь пошли? Может эта звезда уже промокла, заболела и теперь медленно сходит с ума? Иначе как можно смеяться над таким? Крис не понимает. — А ты не хочешь, чтобы я умирал? — спрашивает Феликс, и теперь уже наступает черёд Криса округлять глаза. — Конечно нет, — абсолютно серьёзно говорит он через пару секунд, — совсем не хочу. И тогда Феликс делает странное. Он прикрывает глаза, протягивает руки вперёд и смыкает их на крисовой спине. И стоит так молча, пока с неба на них льёт дождь. Кто-то однажды сказал, что море часто грустит и страдает гораздо больше кого бы то ни было на всей земле. Но плакать оно совсем не умеет, его никто не научил, что когда больно нужно плакать. Поэтому море умеет только бушевать. А небо, которое заботится о море больше всех на свете, не может спуститься к нему и утешить. И когда сердце у моря болит слишком сильно, но сил бушевать у него нет больше, небо плачет за него. Поэтому и идёт дождь. Кристофер никогда раньше ни с кем не обнимался. Возможно, только очень-очень давно с мамой. Он же мужчина. Зачем ему это? Но сейчас под дождём он чуть крепче чем нужно сжимает пальцами острые плечи. Чуть ближе чем нужно придвигает чужое тело к себе. И стоят они так гораздо дольше чем нужно. — Я не умру, — улыбается Феликс, отстраняясь, — Я верю, что ты по-прежнему всем сердцем желаешь того, ради чего я пришёл сюда. Поэтому я не умру. — И чего же я пожелал? — хрипло спрашивает Кристофер. Феликс смеётся. — Когда придёт время ты сам вспомнишь. Крис молчит, но сказать ему хочется очень много всего. — Я возьму тебя за руку, — то ли спрашивает, то ли говорит он. И Феликс с улыбкой соглашается. И они идут дальше. Идут долго, потому что с боем отобранные у Чанбина тапочки уже начинают порядком промокать. И живот тихонько урчит. И, хоть листва над головой всё сгущается и сгущается, капли дождя бьют в лицо всё сильнее и сильнее. — Мне кажется, мы прошли уже достаточно, — задумчиво тянет Феликс, оглядываясь по сторонам. — Достаточно для чего? — уточняет Кристофер. — Чтобы встретить его… Кого именно — Крис спросить не успевает. Потому что прямо над его ухом раздаётся звонкий, почти детский голос. — Меня! Источником голоса оказывается мальчишка, на вид, будто бы ровесник Феликса. Он сидит на ветке дуба и смотрит на путников своими лисьими глазками, чуть склонив на бок голову с вплетёнными в маленькие косички различными травами и цветами. Крис с любопытством оглядывает забавного незнакомца. — Леший что ли? — спрашивает он, и лицо мальчишки тут же искривляется гриммасой отвращения. — Сам ты леший! — в сердцах вскрикивает он, чуть не сваливаясь с ветки, — Ты леших вообще видел? Немытые, нечёсанные, как нас вообще можно сравнивать! — кажется, от скромности это существо точно не страдает. Он выпрямляется во весь рост, едва не стукаясь головой о верхний сук, но тем не менее весьма гордо откидывая назад волосы, — Лешие низшая раса, а я — чистокровный альв! — Дух леса он, дух леса, — горячо шипит Феликс Крису на ухо, — не серди его! И только теперь рыбак замечает за спиной незнакомца маленькие, едва заметные полупрозрачные крылышки и остроконечные ушки с серебряными серёжками. Феликс делает лёгкий, но до забавности неловкий реверанс, и Кристофер следует его примеру. (Правда, у него выходит ещё хуже, но чистокровный альв, кажется, остаётся вполне доволен таким проявлением уважения). — Моё имя Чонин, — улыбается во все тридцать три (или сколько их там у альвов бывает) зуба он, — зачем искали меня? — Нам к Яге надо, за лыком. Сможешь проводить? — спрашивает Феликс. — Нам же нечего дать ему взамен! — встревоженно шепча толкает его в бок Кристофер, — Так ли просто он нас проводит? — Да, — всё с тем же шёпотом отвечает Феликс, — придётся расплачиваться натурой. Крис бледнеет, а Феликс с Чонином взрываются звонким, как колокольчики, смехом. — Забавный у тебя друг, Ликси, — утирает подступившие к глазам слёзы лесной дух, — почему ты нас раньше не познакомил? — Я только вчера вернулся, — честно отвечает Феликс. Чонин понимающе кивает головой и больше ничего не спрашивает. Только оглядывает Кристофера каким-то оценивающим взглядом и как будто бы безразлично бросает: «Ну ты позаботься о нём». Крис не совсем понимает к чему это, но уверенно кивает. Он позаботится. Он должен. Альв остаётся таким ответом вполне удовлетворён, поэтому ловко, словно весит он не больше пушинки, перепрыгивает на соседнее дерево, маня путников за собой. — И много у тебя ещё таких интересных друзей? — тихо спрашивает Крис, пока помогает Феликсу перебраться через корягу. Чонин оказывается на удивление быстр, поэтому они вдвоём с трудом поспевают за ним. — Да не особо, — смущённо улыбается звезда, — всего-то пятеро. И Кристофер тоже улыбается. Наверное, потому что когда он видит феликсову улыбку, губы сами расплываются. И что-то внутри тоже. Расплывается. Дождь потихоньку сходит на нет, и теперь вместо капель сквозь листву пробивается розоватый свет. — Неужто уже закат? — вслух удивляется Крис и задирает голову. — А ты как думал, — хмыкает Чонин, даже не оборачиваясь, — это Тёмный лес, здесь время идёт по-другому. Ты и правда поверил, что я вас не поводил кругами, прежде чем выйти? И то верно. Это же лесной дух, наверное, им ещё повезло, что Феликс знаком с ним, иначе, кто знает, сколько бы времени они здесь провели, да и смогли бы вообще выбраться живыми. В памяти Кристофера навязчиво всплывают все страшные истории про этот лес, рассказанные Сынмином, и рыбак машинально поводит плечами. С каждым шагом деревья толпятся всё сильнее и сильнее, что уже приходится с трудом протискиваться между ними, и вот, когда Крис уже уверен, что в следующей щели его плечи точно застрянут, чаща вмиг рядеет и выводит троих на небольшую полянку, вдоль и поперёк засаженную мухоморами. А посреди поляны стоит огромный дуб. Если собрать здесь всю деревню, то они всё-равно не смогли бы обхватить этого гиганта. — А Иванушка-то знатно подрос за эти годы! — восхищённо произносит Феликс, похлопывая дуб по стволу. — Иванушка? — с дрожью в голосе переспрашивает Крис. Чонина это почему-то забавляет, и он вновь заливается смехом. Феликс старательно изображает серьёзное лицо, хотя, ему это удаётся ровным счётом так же как и Кристоферу танцевать. — Это жильё Яги, — поясняет альв, немного успокоившись, — а у Яги всякая поганка в лесу к чему-нибудь назначена. Имена и клички давать всем подряд любит. Ещё раз усмехнувшись, Чонин разворачивается лицом к дубу и громко произносит. — Воротись, Иванушка, ко мне дуплом, а к лесу как-нибудь потом. И дуб, немного покряхтев как старый дед, достаёт из земли свои громоздкие корни и с грохотом оборачивается вокруг своей оси. Кристофер непроизвольно сглатывает. А Иванушка, повернувшись, будто бы раздвигается ещё больше, открывая небольшой проход у самых корней. — Проходите, — улыбается альв и исчезает в темноте то ли норы, то ли дупла. Крис уже собирается сделать шаг следом, когда чувствует, как Феликс снова накрывает его ладонь своей. — Не волнуйся, — мягко говорит он. Не то чтобы Кристофер особо волнуется, просто почему-то мурашки сами пробегают по телу, когда он смотрит на чернющую пустоту внутри недо-дупла. И то ли он правда после этих слов успокаивается, то ли и не в словах вовсе дело. Но парень благодарно улыбается, крепче сжимает руку своей звезды и делает шаг в темноту. Изнутри темнота эта оказывается не такой уж и тёмной. Стоит только Феликсу последним переступить порог, как дупло будто бы зарастает, а на стенах загораются маленькие свечки, освешающие широкую винтовую лестницу, ведущую куда-то ввысь. И только если приглядеться, можно заметить, что свечки эти и не свечки-то вовсе, а небольшие группки светлячков, устроившиеся на заботливо и аккуратно сколоченных резных деревянных подсвечниках. Путники медленно поднимаются по высоким ступенькам, и Крису даже приходится немного поддерживать Феликса за локоть, чтобы тому было удобнее идти вверх. Где-то впереди изредка посверкивают отблески маленьких крылышек альва. Наконец они упираются в дверь. Тяжёлую, дубовую, с большими и украшенными такими же узорами как и подсвечники ручками. Чонин тянет за одну из их, и дверь на удивление легко распахивается. В лицо сразу же ударяет смесь необычных запахов от петрикора до шалфея и елового отвара. Кристофер с удовольствием потягивает носом. — И где Яга? — тихо спрашивает он у Феликса, оглядывая комнату. По полу помещения стелется сероватый дым, а стены, на удивление, увешаны совершенно не вениками с травами, а сотнями маленьких часиков. Некоторые из них тикают, некоторые ползут беззвучно. С потолка свисают то ли цепи, то ли какие другие штуки, сложные для понимания простому человеку. По периметру комнаты, кажущейся гораздо меньше, чем она есть на самом деле из-за огромного количества разбросанных по углам вещей, стоят широкие столы, также заваленные бумагами и свитками со странными рисунками и чертежами, открытыми книгами и поломанными карандашами, молотками необычной формы и топориками с резными наконечниками. — Яга? — раздаётся откуда-то из-под столов голос, — Я прямо здесь! И, параллельно уронив на пол кипу пыльных бумаг, перед гостями появляется невысокого роста парень с огненно-рыжими волосами и собранной в маленький хвостик забавной чёлкой. Одежда у него, местами рваная, но аккуратно заплатанная, и то ли тоже пыльная, то ли уже просто полностью выцветшая. А на голове красуется немного странная шляпа, больше смахивающая на огромную голову мухи. — Яга? — переспрашивает Кристофер, косясь на Феликса и получая пару быстрых и утвердительных кивков. — Он самый. Яга. И Яга с энтузиазмом жмёт руки по очереди и Крису, и Феликсу, отмечая, какая у него теперь отличная причёска. А Чонина звучно чмокает в щёку, когда тот обвивает руками его шею, спрятанную под высоким воротником рубашки. Кристофер тихо давится воздухом, но тут же получает толчок в бок. — Прояви уважение, — беззлобно шипит Феликс, — они вообще-то пара. А Крис думает, что от этой информации ему не легче. Потому что не каждый день увидишь хозяина всего Тёмного леса — Ягу, которая даже и не баба вовсе, в объятиях лесного духа. И пока они ласково щебечут чуть поодаль, рыбак узнаёт парочку необычных фактов. Во-первых, хранитель и хозяин этого леса вовсе не Яга, а альв. Яга — хранитель альва. А во-вторых, зовут Ягу на самом деле Минхо, и знакомы они с Феликсом уже больше, чем сам Крис живёт на свете. Вероятно услышав их перешёптывания, Яга наконец отлипает от Чонина и с улыбкой обращается к Крису. — Но ты можешь звать меня Ли Ноу. — Ли Ноу? — Это на латыни. Потом Минхо приглашает всех за один из столов, самый широкий, бесцеремонно скидывая все карандаши и кисти на пол, бегает и суетится, подогревая чай в каком-то диковенном и очень громко пыхтящем приборе. Феликс в двух словах рассказывает, зачем они пришли и Минхо очень настаивает, чтобы тот обязательно передал привет Чанбину. Феликс соглашается сразу, но Яга всё упорно твердит, что они ни в коем случае не должны забыть передать этот привет, и что из-за его, Минхо, работы, они с домовым не виделись уже многие столетия. Кристофер решает из вежливости не уточнять их возраст. Чонин фыркает, потягивая свой напиток, и замечает, что на самом деле они перестали общаться с тех пор, как Яга в шутку подменил чанбиновы тапки на тапки-скороходы. Кристофер решает вообще ничего не уточнять. — Лыка заговорённого у меня много, — меняет тему Минхо, — есть на симпатию лягушек, есть на призыв дождя, хороший урожай желудей, на большой чл… — Чонин резко подскакивает и зажимает ему рот рукой. — На удачу им надо, не слышал что ли? — жалобно стонет он. Минхо делает глазами жест, который, по идее, означает удивление, однако больше смахивает на тот, который непроизвольно отражается на лицах людей, когда их душат. — Так этого добра у меня куры не клюют, — будто бы даже немного разочарованно тянет он, кивая на плетёную корзину в углу, до краёв наполненную ивовыми лубами. — У тебя-то и кур нет, — звонко смеётся Чонин. Минхо игнорирует его колкость и открывает небольшое и единственное во всей комнате круглое окошко. — Поздно уже, — замечает Яга и предлагает гостям остаться на ночь, — а спать можете в дирижабле. И только теперь Крис с Феликсом замечают под потолком нечто огромное, похожее на толстую рыбу без хвоста и полностью закутанную в железную броню. Вместо чешуи на этой «рыбе» можно заметить несколько вытянутых окошек и резных картинок. А из брюха её свисает нечто наподобие лодки, только тоже железной и заваленной очередными бумажками и карандашами. У Феликса из груди вырывается восхищённый вздох, и пока ворчащий Чонин командует Кристофером, уже забравшимся в подвешенную на тяжёлых цепях лодку по лестнице и помогающим чистить её от ненужных свитков и пергаментов, звезда с Ягой очень эмоционально обсуждают данное чудо техники, и Минхо даже не глядя достаёт откуда-то чертёж дирижабля, тут же расстилая его на столе и чуть не проливая на него чай. Спустя где-то полчаса уборки и возмущений Яги по поводу и без, Феликс и Крис наконец снова оказываются в одной лодке. Только на этот раз не в море, а в небе. Ну, или в дубе, если быть точнее. Где-то внизу уже помирившиеся Минхо с Чонином как-то странно хихикают и всё-таки роняют на пол кружку с чаем, заливая им пару десятков чертежей. Кристофер лежит на мягкой подушке, сшитой из множества цветных лоскутков, и смотрит на феликсову макушку рядом, стараясь дышать как можно тише. (Стараясь хотя бы просто дышать). — Спишь? — внезапно шепчет Феликс, не раскрывая плотно сомкнутых глаз. — Пока нет, — так же тихо отвечает Крис, скользя взглядом по его лицу. Феликс немного улыбается. — Тогда самое время рассказать сказку на ночь до конца. И он пододвигается к Кристоферу ещё ближе, почти дыша ему на ухо. Говорит он тихо, но по-прежнему мягко и приятно. — На чём же я остановился? — тянет Феликс, а Крис невесомо проводит пальцами по его болоснежным волосам, — А, точно. Когда звезда ловит человеческую мечту, то она взлетает. И отправляется в путь. И путь этот может занять долгие и долгие годы, никто не знает где именно окажется звезда, когда попадёт на землю, и никто не знает как долго ей придётся трудиться, чтобы это желание исполнить. Поэтому некоторые звёзды остаются в мире людей на века и тысячелетия. Они скитаются по миру, остаются сначала в одних деревнях, потом, когда люди начинают обращать внимание на соседей, которые не стареют, переходят в другие. И от людей их отличить почти невозможно, если не знать один секрет. — Что же это за секрет — спрашивает Кристофер. — Очень простой! — наконец открывает глаза Феликс и смотрит прямо на Криса, — У всех звёзд, попавших на землю, есть веснушки. И это не просто точки, разбросанные по лицу или рукам. Веснушки — это карты неба, под которым было загадано этой звезде желание. Кристофер с удивлением вспоминает, что живёт в их деревне один такой веснусчатый парень, Минхи, кажется, и ни на шаг не отлипает от Сынмина, можно сказать, второй, после него, Криса, лучший друг плотника. — Выходит этот парень тоже звезда? — озвучивает он свои догадки, — Только Сынмина, да? Светлоголовый мальчишка довольно усмехается и ярко улыбается. И Кристофер тоже. Как будто бы до него только сейчас наконец доходит, что перед ним — самая настоящая звезда. Его звезда. Так они оба и засыпают. А на утро прощаются с Минхо и растрёпанным Чонином, сонно потирающим глаза, берут небольшую коробочку с заговорённым лыком и отправляются домой. — Эй! — кричит альв, высунувшись из окна, когда гости уже выходят на мухоморный двор, — главное — идите прямо! Лес вас проводит! Феликс машет ему, высоко задрав голову, а Крис с улыбкой кивает лесному духу. — Спасибо! — громко отвечает он, и Чонин тоже улыбается. А потом, резко краснея, исчезает в окне и быстро возмущённо говорит что-то неразборчивое, но точно адресованное Минхо. Когда Кристофер и Феликс возвращаются домой, Чанбин сидит у печки и играет с бельчонком. — Ну наконец-то! — всплёскивает руками он, когда дверь в хижину наконец закрывается, и не без упрёка косится на мятые тапочки, которые Крис возвращает ему, — Долго же вы бродили. — Да уж, — смеётся Феликс, — А тебе Минхо привет передавал! — и снова смеётся. Домовой фыркает и устремляет всё своё внимание на коробочку с лыком, бормоча, что вещь всё-таки хорошая, и сплетёт он новые лапти часа за два. Тем временем, немного уставший Крис опускается на корточки перед бельчонком и гладит его по голове. — Я его на заднем дворе подобрал, пока вас не было, — говорит Чанбин, уже вывалив всё содержимое на стол и аккуратно раскладывая волокна по-отдельности. Кристофер усмехается, мол, тоже, небось, говорящий? — Конечно, — отвечает бельчонок, — Все уважающие себя белки говорящие. Меня, кстати, Джисоном звать. — Крис, — отвечает Крис, не переставая гладить очевидно довольного своим положением зверька, и думает, будто бы это абсолютно нормально: после путешествия по лесу из самых страшных легенд и чаепития с Ягой и альвом вернуться вместе со своей звездой в избу, где ждёт домовой, и гладить говорящую белку. — А орешков не будет? — прерывает его мысли Джисон. — Я на базаре завтра куплю, — честно обещает Кристофер. Чанбин, уже вовсю занятый плетением лаптей, вдруг поднимает голову и сообщает, что испёк булочек с джемом. На вопрос Криса «из чего?» — не отвечает. И рыбак просто надеется, что он их хотя бы не украл. А если и украл, то хотя бы сделал это незаметно. Но булочки оказываются поистине чудесными. Даже Джисон, который всё же предпочёл бы орешки, хватает с блюда самый большой и запрыгивает вместе с ним на печку, где потом долго хрустит корочкой и чавкает. Феликс немного измазывается в джеме, и Кристофер заботливо вытирает ему лицо салфеткой. Чанбин от булочек отказывается, но чай из рук Криса всё же принимает, и, иногда отвлекаясь от своей работы, пьёт его маленькими глотками. И так проходит неделя. И Кристофер думает, что это лучшая неделя в его жизни. Он привозит Джисону с базара орешки, и тот очень быстро толстеет, становясь сам всё больше и больше похожим на орех по форме. Носит новые лапти, сплетённые Чанбином и раз в два дня ест его вкусные булочки, (которые всё так же появляются совершенно неизвестным образом). Выходит с Феликсом в море, слушает его нескончаемые истории о звёздах, спит с ним на одной лавке, подстелив под головы свёрнутую рубаху, и гладит мягкие белые волосы. Ходит на деревенские собрания и слушает нравоучения Сынмина, но почему-то теперь не сердится и не возражает ему. Просто слушает со спокойной улыбкой, (чем, кстати, очень друга удивляет) и чинит протекающую крышу. Но через неделю с неба падает звезда. И море поднимается так, как не поднималось доселе никогда. Оно бьётся, как в предсмертной агонии, и маленькая хижина на краю утёса вздрагивает и ходит ходуном. — Плохо дело, — заявляет Чанбин, когда очередным ударом волны его насильно вытряхивает из печи, — Эту бурю дом не выстоит. Кристофер чувствует как эти слова словно обухом ударяют его по голове. (Хотя на самом деле ему на макушку всего-то падает Джисон). — Ты хочешь сказать, что нужно уйти? — хмуро спрашивает рыбак. — А ты не видишь? — поражается домовой, пытаясь запереть ставни, когда через выбитые волнами стёкла в избу хлещет вода, — Ещё минута и нас унесёт в море! — Я здесь родился, если ты хочешь, то можешь уходить, — смурнеет Кристофер ещё сильнее, по-прежнему подпирая плечом стену и даже не думая двигаться с места. Феликс сидит на лавке в самом углу и молчит. — А я жил здесь ещё до твоего рождения, кретин! — выплёвывает Чанбин, и, уже обращаясь к Феликсу, кричит так громко, будто бы тот находится в в другом государстве, а не углу, — Видишь? Ничего ему кроме своей избы не надо! Ты только себя обрёк на погибель, связавшись с ним! — и чуть помедлив, уже почти шёпотом добавляет, — Я ухожу. Шагает в темноту между печью и стеной, и замолкает. Джисон удивлённо вертит головой и бросив «всё-таки мой хозяин он, а я без хозяина никуда» тоже растворяется в темноте. Феликс бледнеет. Они остаются вдвоём. Кристофер молчит, но почему-то чувствует тонну боли в груди. — Ты тоже уходи, — как-то слишком надломленно говорит он, обращаясь к Феликсу, и сам своего голоса пугается. Звезда поднимается на него свои большие глубокие глаза. «Я не могу» — в них читается. «Почему?» — также молча спрашивает Крис. «Тогда мы оба умрём.» Наконец старая дверь слетает с петель и их обоих с ног до головы окатывает ледяными брызгами. Кристофер едва не подскальзывается, но тонкие пальцы успевают схватить его за локоть. — Крис! — так умоляюще зовёт его Феликс, — Крис, ты правда не помнишь, что загадал однажды под звёздным небом? Не помнишь, куда вложил всю свою душу и о чём мечтал по ночам? Кристофера внезапно накрывает страх. Свободной рукой он хватает Феликса за плечо и прижимает к задней стене печи, где ещё можно спрятаться от воды, поднявшейся уже до самых щиколоток. — Я не помню, — одними губами произносит он, силясь не заплакать. — Неправда! — выдыхает Феликс и хватается за воротник крисовой рубашки, — Ты помнишь, помнишь, помнишь, просто боишься себе признаться! Скажи это и мы оба выживем, и тебе не придётся больше прятаться в этом доме, — и как мантру повторяет, — Скажи, скажи, скажи! — Я, — Кристофер почти задыхается, — я, кажется… Хотел каждый день иметь хороший улов… — Не то, — одёргивает его Феликс, — близко, но не то! — Хотел, чтобы море сильно не бушевало! — всё ещё хрипло, но уже чуть громче отвечает Крис. Изба опять вздрагивает, и уже без всяких сомнений наклоняется, готовят провалиться в морскую бездну. — Не то! Сердце Кристофера бьётся в сумасшедшем ритме, ему кажется, если он сейчас не выкрикнет то, что так и вертится у него на языке, но почему-то кажется слишком тяжёлым и страшным, он точно умрёт. — Быть свободным! И словно весь мир вокруг замирает. — Я не хотел ловить рыбу всю жизнь как отец, — на одном дыхании перечисляет он, — Не хотел жить на краю утёса, потому что с детства боялся высоты, хотел отправиться в кругосветное путешествие, хотел завести собаку, хотел покрасить стены в своей избе в зелёный, хотел держать кого-то за руку не потому что он ведёт меня на шумную ярмарку, а просто потому что мне захотелось! Хотел верить в сказки про домовых и русалок, и чтобы надо мной не смеялись за это, — голос Криса вздрагивает, когда он замечает то ли морские капли, то ли слёзы на глазах Феликса. Он открывает рот, чтобы выкрикнуть последнюю фразу, но ветер вздымает волны, и они, взлетев точно до самих небес, накрывают шаткую избушку, мгновенно стаскивая всю хрупкую постройку с утёса. Кристофер больно ударяется спиной о стену, крепко прижав к груди Феликса. Ему очень хочется извиниться. Перед Чанбином, за то, что нагрубил, перед Джисоном, за то, что покупал ему не так много орешков, как тому хотелось, перед Минхо с Чонином, за то, что вот опять намочил ценное заговорённое на удачу лыко. И перед Феликсом. За то, что до конца не смог был честным. Крис зажмуривается, молясь морскому владыке, чтобы, когда он упадёт спиной на скалы, его светлоголовую звёздочку вынесло на берег, и теряет сознание, столкнувшись с ледяной пучиной. А потому и не слышит, как где-то на берегу Чанбин, надрывая голос, орёт: — Хёнджин, Яга тебя дери, Хёнджин! И как своим писклявым голосом вторит зову сидящий на его плече Джисон. И конечно Кристофер не видит, как улыбается, уткнувшись в его широкую грудь, Феликс. — Хёнджин, — тихо шепчет он, — пора.***
В себя Крис приходит на незнакомом песчаном пляже. Неподалёку растут камыши, а море совсем не бушует, даже наоборот, приятно лижет пятки. — О, проснулся! — раздаётся чей-то голос, и перед глазами Кристофера тут же появляется Феликс, заботливо склонившийся над ним. — Ты как? В порядке? Парень медленно кивает и не без помощи принимает сидячее положение. — Прямо-таки спящяя царевна, — фыркает Чанбин, стоящий рядом с огромным, почти что его роста песчаным замком. — Он же мужчина, — удивлённо замечает Джисон, выглядывая из окошка этого самого замка, — тут, скорее уж, принц. Кристофер не понимает абсолютно ничего. — Разве вы… — тыкает он пальцем в Чанбина, — разве мы, — поражённо смотрит на Феликса и едва успевает поймать его в свои объятия. — Ты молодец, Крис, — тихо и с огромной благодарностью в голосе говорит звезда, спешно целуя Кристофера в уголок губ. Чанбин многозначительно присвистывает, поглядывая чуть поодаль песчаного замка. Феликс, кажется, сам своей смелости ужасно смущается, поэтому Крису приходится собрать всего себя в кулак и уткнуться светлоголовому парнишке в шею, параллельно переплетая пальцы. — Я испугался, что мы и правда умрём из-за меня, — быстро начинает он, отстраняясь, — мне очень жаль. И вы простите, — поворачивается к искусно выстроенному замку, белке и домовому, — я был слишком груб. Чанбин снова фыркает, но уже не так обиженно как прежде. Так, как обычно фыркают все домовые и коты для того, чтобы просто фыркнуть. Феликс довольно улыбается. И только теперь Кристофер замечает того, чьё существование никак не укладывается у него в голове. — Познакомьтесь, — вспыхивает энтузиазмом Феликс, — это Хёнджин, один из моих друзей отсюда, о котором я тебе рассказывал! — Кристофер, — кивает Кристофер. И тут же поднимаясь на ноги, добавляет, — А ты настоящий? Хёнджин с любопытством смотрит на него из-под спутанных синих волос. И как во сне у него огромный золотой хвост и чешуйки похожи на дорогие монеты. А в глазах отражается небо. — А ты? — отвечает вопросом на вопрос. — Ну так я не русалка, — парирует Крис, но тут же исправляется, — Водяной? Русал? Кажется, Хёнджину приходится по душе чувство юмора (на самом деле никакого юмора здесь и не было!) этого человека, потому что, довольно хохотнув, он протягивает Кристоферу руку с полупрозрачными перепонками между пальцами. — Хозяин здешних морей. Рад наконец встретиться с тобой. И Крис жмёт его нежную руку, удивлённо хлопая глазами. Не менее удивлённым он выглядит, когда Хёнджин сообщает, что падение избы было спланировано заранее, и вообще, всё это задумано только чтобы заставить его, Криса, признаться в своих желаниях и слабостях. (Феликс потом будет очень долго извиняться, но в ответ получит только лёгкий поцелуй в макушку). И Кристофер почему-то смеётся. Наверное, не смеётся только Сынмин, который через два дня после падения крисовой избы в море, возвращаясь с похорон лучшего друга, внезапно получает письмо, в котором этот самый друг пишет, что жив, здоров, (но об этом лучше никому кроме Сынмина не знать) и даже оставляет свой новый адрес: «Если захочешь встретиться, то можно где-нибудь через два года в Южной деревне. Сейчас я отправляюсь в кругосветное путешествие!» — Вот засранец, — орёт Сынмин на траву во дворе, перечитав письмо четыре раза и точно убедившись, что это почерк Кристофера, — Я сам утоплю его, клянусь! — Что-то случилось? — крепкие руки заботливо обвивают его талию. — Ох, Минхи, если бы ты знал! — вздыхает Сынмин оборачиваясь и наигранно прикладывая ладонь ко лбу, — Пойдём в дом, я тебе сейчас такое расскажу! Тут Крис про звёзды пишет! — Ооо, — тянет Минхи, — бедненький, наверное, головой ударился! — Я тоже так думаю, — кивает Сынмин, чмокая чужой веснушчатый нос.***
Ветер тихо шуршит кроной деревьев. Домовой, в шутку теперь кличущийся «палаточным», спит, как ни странно, в палатке, уступив свою подушку ещё более заметно увеличившейся в размерах белке. Говорят, что звёзды падают только перед бурями. Поэтому Кристофер с восхищением задерживает дыхание и распахивает глаза, когда видит, как ночное небо пронзает белоснежная стрела. — Ну а всё-таки, — спрашивает он, переворачиваясь на бок, чтобы лучше видеть лицо, освещённое лунным сиянием, — что же я загадал тогда? Феликс хитро улыбается, тоже поворачиваясь к нему, да так, что они оба теперь оказываются в непозволительно смущающей близости. — А сам-то как думаешь? Крис подаётся вперёд и целует уголок чужих губ. — Чтобы встретить тебя, моя светлоголовая звезда.***