Идеологии

Фешенебельные многоэтажки в спальных районах Шинджуку, упрямо подпирающие чернильное ночное небо, бесят своей геометричной архитектурой, упорядоченностью, правильностью. Дайс ненавидит всё, что подгоняется под стандарты и рамки, а потому и в подобных местах бывать не любит. Ряды составленных друг на друга квартир, мерцающих окнами в опустившейся на город мгле, не вызывают в нём ничего, кроме скуки. И нет, не то чтобы высотки в Шибуе сильно отличались, но там Арисугава чувствовал себя как рыба в воде, часть яркой кислотной мозаики. На своём месте, короче, или типа того. И всё же он уверенно направляется по уже изученным переулкам к нужному дому, набирает код и заходит в слепяще-выдраенную парадную, ярко освещённую люминесцентными лампами. Двери подъехавшего лифта разъезжаются перед ним практически бесшумно. От каждого уголка этой панельной коробки чувствуется, насколько она дорогая и презентабельная – аж тошнит. Дайсу больше по душе хаос, непредсказуемый, как каждый момент его жизни, в которой он отбросил всяческую стабильность. Лифт оповещает об остановке негромким «дзынь» и спустя пару секунд выпускает Арисугаву на такую же светлую лестничную площадку с рядами дверей. Нужная ему – тёмная, примостившая в углу – не ждёт, когда тот позвонит в звонок. Дайс дёргает за ручку и попадает в прихожую, в отличие от парадной погруженную в полумрак. Свет сюда льётся из кухни, но его достаточно, чтобы увидеть выключатель и щёлкнуть по нему, извещая о своём приходе. Запах горячего ужина ударяет в нос и бередит аппетит. – А, ты пришёл, – вымотанный и поникший Каннонзака Доппо появляется в проёме, ведущем на кухню. Он прислоняется плечом к косяку и выглядит в крайней степени замученным. Дайс кривится. Доппо его бесит. Реально бесит. Ненавидя систему, в которой вынужден жить, он почему-то упорно продолжает пресмыкаться и уничтожать себя. Всё его существование наполнено серой невыносимой рутиной, от которой у Арисугавы волосы на ногах дыбом. Только вот Дайс всё равно сейчас здесь, смотрит на него и фыркает, сбрасывая с ног пыльные разношенные туфли. Он приходит каждый раз, когда Каннонзака приглашает, и сам не знает, что им движет. В отличие от этого парня с клеймом клерка на всё лицо, отпечатавшимся осунувшимися щеками, мешками под глазами и покусанными от нервов губами, Дайс предпочитает не париться. Ну, приходит и приходит. На причины ему поебать. Доппо угощает его ужином и выпивкой, а потом они трахаются: этот унылый клерк, видимо, снимает таким образом стресс, а Дайс просто любит адреналин, выбивающий воздух из лёгких. Стоит признать, что, при прочих недостатках Каннонзаки, секс с ним дикий и необузданный, и это, пожалуй, одна из немногих вещей, что искреннее Арисугаве импонирует. Не потому, что он любит зверски трахаться, а потому, что настоящий Каннонзака Доппо сам по себе куда более интересный, чем его жалкое подобие в виде белого воротничка, которому порой тянет плюнуть в рожу. – Выглядишь заёбано, хотя мы ещё даже не, – усмехается Дайс и, не дожидаясь приглашения, проходит на светлую кухню. – Я всегда так выгляжу, – смиренно отзывается Доппо из-за чужой спины, но, когда он садится напротив, первым делом в глаза бросаются побагровевшие мочки ушей. На столе стоят несколько старательно приготовленных блюд и кучкуются банки пива. Если бы у Арисугавы было чуть больше совести, он бы, возможно, стремался есть то, что готовит сосед Каннонзаки – этот шумный, искрящийся и смешливый хост Изанами Хифуми, но, вот беда, совести у него нет. Да и Доппо каждый раз сетует на то, что в одиночку столько съесть всё равно не может, а Хифуми чрезмерно заботлив. Готовит он, кстати, реально классно. Дайс не из прихотливых, но оценить хорошую еду вполне способен. Едят они в тишине. Дайс – потому что слишком налегает на ужин, Доппо – потому что гуляет где-то в глубинах своих мрачных путаных мыслей и лишь ковыряется палочками в тарелке. Сегодня он даже унылее, чем обычно, и от тяжёлого молчания, застывшего в кухне, становится не по себе. – Слушай, ты ешь или нет? – так звонко спрашивает Арисугава, едва проглотив остатки своей порции, что хозяин квартиры аж вздрагивает. – Откуда в тебе вообще силы берутся? – А, да… Я ем. – Твой друг круто готовит. Я почти готов напроситься жить с вами ради такой хавки, а ты несчастную порцию доесть не в состоянии. Каннонзака неловко потирает шею и окидывает кухню блуждающим взглядом, словно не понимает, как вообще здесь оказался. За ним водится эта непонятная отстранённость, он закрывается в своей скорлупе от внешнего мира, чтобы не мешать его существованию, и чтобы сам мир ему не мешал, потому что Доппо выбрал тактику смирения. Это бесит пиздецки, но Дайс всё равно замечает: сегодня офисный клерк совсем не в себе. И нет, это не имеет значения, в конце концов Арисугава здесь не для того, чтобы вести беседы по душам, однако ощущать себя так, будто ты совсем один, когда в помещении в пределах твоего взгляда есть ещё кто-то – стрёмно, блядь. Чиркнув зажигалкой, Дайс закуривает и поднимается со своего места. Ужин Доппо так и остаётся почти нетронутым, хотя, по наблюдениям игрока, он любит поесть после работы. – Эй. Витиеватый сизый дым устремляется под потолок, разнося по кухне запах табака. Доппо должен был уже заметить и раздражённо рыкнуть, что курить здесь нельзя, но он даже не поднимает на Дайса свой пустой отсутствующий взгляд. Арисугава затягивается, чуть щурясь, запускает пальцы в густые волосы мужчины, наконец, привлекая этим жестом внимание. Доппо сконфуженно напрягается, упрямо глядя в стол. Тогда Дайс с усмешкой несильно сжимает пряди на затылке и заставляет того повернуть голову. – Я со стенкой говорю, что ли, твою мать? Чё ты убитый такой? Мне уйти? – с каждым словом дым дешёвых сигарет выдыхается Каннонзаке в лицо, тот морщится и взмахивает ладонью, развеивая его горечь, и это первое более-менее активное движение за вечер. – У меня проблемы на работе. Т-ты здесь не за этим, разве нет? – У тебя всегда проблемы на работе, – фыркает Дайс, приближаясь к чужому бледному лицу. – Бесишь. Последнее он выдыхает уже в самые губы, прикусывает и оттягивает нижнюю, срывая судорожный вздох. Сигарета наощупь утыкается в дно банки из-под консервов. Доппо цепляется пальцами за запястье руки, которая всё ещё стискивает его волосы в кулаке, но не отстраняет. Лишь впускает в рот горячий язык. В отличие от своей покорности и раболепия в повседневной жизни, в сексе Каннонзака не из тех, кто подчиняется и уступает первенство, так что поцелуи выходят жадными и напористыми. Дайсу нравится. Первый раз, когда он подумал, что Доппо хорош, был во время рэп-баттла, после – в момент их секса. И эта другая его сторона, кипящая жизнью и агрессией, пылающая и раскрепощённая, жаждущая признания и воздаяния за все нелепые и абсурдные поручения начальства, справедливости, мести, в конце концов, – Арисугава был бы рад видеть её всегда, а не только в минуты, когда язык клерка настойчиво шарится в его рту, а руки – по крепкому телу. Этот ублюдок заводит его, несмотря на то, что Дайс ненавидит подобных ему людей. – Это была моя ошибка, – выдыхает Доппо, соскользнув губами на шею и прихватив пульсирующую венку, – наверное. – Агх!.. «Наверное»? Ты, бля, сам не знаешь… Н-н… Мысль теряется, потому что ладонь Каннонзаки перебирается на пах и бесцеремонно сжимает вставший член через ткань потрёпанных джинсов. – Так бешу тебя, что от поцелуя уже стоит, – хмыкает Доппо, и в глазах его загораются опасные огоньки. Вот это уже другое дело. – Пошёл нахуй! – огрызается Арисугава, потираясь о ладонь пахом, и шумно втягивает носом воздух. – Обычно на хуй ходишь ты, – отстранившись, клерк резко поднимается со своего места и цепляет Дайса за запястье, чтобы утянуть следом. В комнату. Не включая свет, они за поцелуями и переругиваниями добираются до кровати. Доппо по пути спотыкается о собственный портфель и раздражённо матерится, падая на одеяла. Дайс смеётся. – Ты так и не поел. Если вырубишься во время секса, я к тебе больше не приду, усёк? – он седлает бёдра и с удовольствием упирается в чужой стояк своим. Аметистовые глаза поблёскивают в проникающем в окно свете улиц Шинджуку. – З-заткнись... Ты принципиально игнорируешь уважение и субординацию? – сиплым шепотом спрашивает Каннонзака, стаскивая с партнёра чёрную кофту. – За что мне тебя уважать? – Дайс склоняется к нему и кусает мочку уха. – За то, что в свои тридцать ты не живёшь, а существуешь? Или за то, что классно трахаешься? Доппо издаёт звук, похожий на рычание, и Арисугава расплывается в улыбке. Чем злее партнёр, тем веселее в итоге выходит процесс. Распалившись, он коротко облизывает губы и больно кусает в шею. Почти под самым ухом, там, где не скроет ворот рубашки. – Блядь! – шипит Каннонзака, упираясь ладонями Дайсу в грудь. – Я просил не оставлять следов там, где будет видно! – А иначе что? В офисе засмеют? Дайса больно хватают за волосы, отстраняя. Доппо смотрит на него с прищуром и нервно закусывает нижнюю губу. Арисугава не имеет ни капли понятия, почему клерк ещё сдерживается, ведь именно злости он и добивается. Необузданного, болезненно-ненормального и бешеного секса, в котором Каннонзака выплеснет все свои негативные эмоции, весь свой стресс, заставит Дайса дрожать от разгоняемого по крови адреналина на грани удовольствия и войны за жизненную идеологию. Это, наверное, нездорово и ебануто, но они оба не претендуют на звание нежнейших любовников в мире. Стремление через секс прочувствовать в этом человеке всю сдерживаемую им злобу на мир выводит на какой-то иной уровень ощущений и разговоров не вслух, но телами. В глубине зрачков Доппо плещется невыраженная ярость, и Дайс скалит зубы в клыкастой улыбке. Волосы на затылке стискивают ещё ощутимее, он шипит и жмурится, но подставляется под ладонь, позволяя расстегнуть ремни и приспустить джинсы. Череда болезненных укусов в шею и ключицы сопровождается на удивление мягким поглаживанием напряжённого члена сквозь ткань боксеров. Коктейль ощущений выходит убийственно классным, и Дайс хрипловато постанывает, ёрзая ягодицами по чужим бёдрам. Доппо выдыхает рвано и тихо, словно боится быть услышанным. Опять сраные самоограничения. Это раздражает – Арисугава стискивает его пах и удовлетворяется лишь последующим вскриком. – Не сдерживайся, – выдыхает он где-то за ухом, расправляясь с пряжкой чужого ремня, чтобы тоже, наконец, запустить руку в бельё. – Это бесит. – Я н-не… специально. Ах! Пальцы проскальзывают по горячей коже, оглаживая вздутые вены, подушечка чуть задерживается у уздечки и резко соскакивает с неё по головке. Каннонзака невольно сводит ноги и запрокидывает голову, сдавленно замычав. Сбившееся дыхание пуще прежнего вздымает худую грудь под наполовину задравшейся рубашкой. Дайс стаскивает брюки и трусы ниже – мешают – обхватывает рукой основание члена, сделав пару неспешных движений вверх-вниз, и склоняет голову над ним. Когда кончик его языка прокатывается по коже, Доппо аж подскакивает от неожиданности. – Т-ты чего?! Н-не… Дайс поднимает на него глаза, хмыкая, хотя получается больше похоже на резкий выдох, потому что губы смыкаются на члене. Смятение на лице партнёра видеть привычно – он всегда такой: потерянный, оторванный от мира, запрятавшийся в собственноручно построенную для себя клетку. Окружение для него – белый шум, но Арисугаве не очень-то хочется присутствовать в его сознании лишь фантомно, так что он собирается выдернуть Каннонзаку из этой туманной отрешённости, вернуть в реальность и заставить думать только о Дайсе. Они, в конце концов, вдвоём сексом занимаются. Если Доппо так нравится замыкаться в себе и натягивать на шею всё больше петель, то мог бы и подрочить, а не звать Арисугаву на ночь. Красное до макушки лицо, поджатые губы и полные волнения глаза нравятся Дайсу больше. Ему мало что в Доппо нравится, но моменты ярких и живых эмоций – одно из цепляющих исключений. Язык обводит головку парой круговых движений. Дайс не отстраняется, несмотря на все протесты Каннонзаки, и тот с очередным стоном сдаётся, откидываясь назад на подушки, когда Арисугава берёт глубже в рот. Он не разменивается на томительные ласки и двигает головой уверенно и быстро. Доппо ёрзает под ним по постели, то сдавленно всхлипывая, то поскуливая и рвано дыша. Но этого мало, он всё ещё сдерживается, поэтому Арисугава чуть отстраняется и, склонив набок голову, проводит губами по всей длине, то просто целует, то ощутимо прихватывает кожу. Если у него есть возможность вытянуть из Доппо больше эмоций, Дайс ей воспользуется. Утыкаясь носом в редкие волосы на лобке, ласкает у основания, поглаживает ладонями напряжённые ляжки. Длинные грубоватые пальцы поднимаются к головке и нажимают на уретру, пока клыки давят на горячую кожу – Доппо, наконец, вскрикивает, содрогнувшись. Больно ему или приятно, хер знает. По правде, Арисугаве насрать на это. Он сразу после вновь берёт член в рот и принимается с двойным усердием двигать головой. – Х-хва-тит!.. – протестующе шипит мужчина, и мурашки на его коже говорят всё за него. Дайс и не думает отстраняться, потому что пойти на поводу у желаний Каннонзаки – против его существа. Это не столько секс в обычном понимании, сколько схватка, в которой удерживать первенство куда более захватывающе. Каждая мелочь, способная заставить Доппо выйти из себя, повышает ставки в их игре. В конце концов, Доппо с глухим рычанием кончает Арисугаве на лицо, в последний момент больно отдёрнув за волосы на затылке. Дайс жмурится и шипит, горячие капли странно ощущаются на смуглой коже. Каннонзака испускает сдавленный всхлип, и секундная злость в его взгляде вновь сменяется виноватым выражением. Да блядь. – Ох! Извини-извини-извини! Мне так жаль!.. – он бросается за салфетками, но игрок отпихивает его руку и без капли отвращения вытирает сперму тыльной стороной ладони. – Да уймись! – П-прости!.. – в голосе столько вины, что Арисугава закатывает глаза, но всё-таки позволяет салфетке пройтись по щеке и убрать оставшиеся следы. – Ещё одно «извини», и я тебе врежу, – криво усмехается он, толкая Доппо назад на спину, – или трахну. В глазах клерка мелькает удивление, но затухает так же быстро. Он поджимает губы, наблюдая за тем, как Дайс окончательно стаскивает с ног джинсы и вновь седлает бёдра. Стоит, честно говоря, пиздецки, аж больно. Арисугава шумно втягивает носом воздух, позволяя пальцам Каннонзаки сжать член и начать оглаживать кожу. За лубрикантом приходится тянуться куда-то за кровать, вглубь ящика, потому что Доппо, будучи почти тридцатилетним мужиком, по какой-то причине всё равно прячет всё подальше от глаз своего друга. Дайс всегда находил это тупым, и сейчас в очередной раз убеждается в своей правоте, пока безрезультатно шарится наощупь среди каких-то ненужных вещей, когда медлить, вообще-то, нихуя не хочется. Наконец, выцепив кончиками пальцев пузырёк и заодно пачку презервативов, он возвращается обратно на бёдра Доппо и грязно ругается. Партнёр на это неожиданно тихонько посмеивается, но, поймав на себе недоумевающе-раздражённый взгляд Арисугавы, тут же поджимает губы. – Что тебя развеселило? – Дайс хмыкает, выливая на ладонь холодную вязкую жидкость. – П-прос– – очередное извинение почти срывается с губ, но Арисугава затыкает Доппо одним взглядом, смотрит с вызовом горящими возбуждением глазами. – Т-то есть! Подумал, что ты… м-милый?.. – Я?! – игрок вскидывает брови, а после хрипло смеётся, распределяя смазку по своим пальцам. – О херне какой-то д-думаешь… Ннгх… Скользнув между ягодиц, он принимается разрабатывать себя. Другая рука упирается Доппо в плоскую худощавую грудь. Дайс устанавливает с ним зрительный контакт, потому что он срать хотел на стыд. Тем более, когда перед ним такой загнанный человек. Вздрагивает, нервно сглатывает, но впивается глазами в Арисугаву, ритмично толкающегося в руку и ласкающего себя. Член клерка при этом заметно твердеет, и это вызывает новую усмешку. Все его желания и предпочтения как на ладони, почему только Дайс сегодня неожиданно задумывается о них – загадка. Он приходит сюда брать, а не отдавать, а в итоге по непонятным причинам парится о состоянии этого придурка. Его стоны постепенно становятся протяжнее и громче, а движения резче, но Доппо в какой-то момент убирает руку от члена и приподнимается на локтях, обхватывая ладонями крепкие бёдра Арисугавы. Дайс несколько разочарованно выдыхает и открывает глаза, чтобы мазнуть взглядом по напряжённому лицу мужчины, а затем опуститься и к паху. Ага, кто-то уже не в состоянии терпеть. – Резинка, – напоминает Дайс. Поспешно кивнув, Доппо цепляет глянцевую ленту и отрывает от неё один презерватив, чтобы после надорвать упаковку и натянуть на член чуть подрагивающими от возбуждения пальцами. Он вообще весь мелко трясётся, а на висках собираются капельки пота. Зато губы, наоборот, пересохшие, и Арисугава, едва опустившись на твёрдый член со сдавленным «ннннх», наклоняется, чтобы поцеловать и поймать ртом рваный стон Каннонзаки. Он не даёт себе долгих минут на то, чтобы привыкнуть к ощущению внутри, лишь ёрзает немного, а затем начинает двигать бёдрами. Языки сплетаются во влажных ласках, и Дайс отмечает про себя, что Доппо ничуть не брезгует вкусом своего члена в чужом рту. Ему реально стоит просто… ну, расслабиться чутка, что ли? Дать волю сдерживаемой натуре или типа того. Может быть, если бы он всегда вёл себя настолько уверенно, как сейчас, когда вталкивается бёдрами в Дайса и терзает его язык в агрессивном поцелуе, у него было бы меньше ёбаных проблем на работе и в жизни. – Ты, – подаёт голос Арисугава в перерывах между облизываниями и покусываниями губ, – в-всё-таки… ах!.. такой… неуд-дачник. Доппо чертыхается и больно кусает, а затем вдруг опрокидывает Дайса на спину, оказываясь над ним. Член при этом выскальзывает, а в глазах желание смешивается со злостью, и они опасно мерцают сквозь упавшую потрепанную чёлку. Дайс хрипло посмеивается и коротко облизывает клыки, глядя с вызовом на нависшего над ним мужчину. Ну, и что ты сделаешь, Каннонзака Доппо? Продолжишь позволять оскорблять тебя? Клерк, однако, молча выпрямляется и хватает Арисугаву под коленями, чтобы вновь толкнуться внутрь. Дайс шипит и жмурится – получается неожиданно глубоко и резко, а после Доппо и не думает сбавлять темп, наваливаясь на него своим щуплым телом. Щуплым, но давление сейчас всё равно чувствуется, почти гвоздит к кровати и не позволяет воспротивиться. Это в какой-то степени дико, а Арисугаве нравится всё будоражащее, разгоняющее пьянящий адреналин по венам и туманящее разум похлеще любого наркотика. Он мог бы поклясться, что живёт ради таких моментов, а потому удовольствие захватывает его с головой. Не думая этому сопротивляться, игрок позволяет себе раствориться в кислотном бешеном ритме до тех пор, пока сквозь его собственные стоны и рычание не доносится сбивчивый хрипловатый голос Доппо. – П-получу ли я ч-часть… удачи, если… ха… имею сейчас с-счастливчика вроде тебя? – он усмехается, вонзив в Дайса настолько прожигающий взгляд, ловя каждую эмоцию и реакцию на свои действия, что все ответные колкости спотыкаются о кончик языка, и вместо них тот лишь стонет и выгибается. Когда Доппо смотрит так, почему-то возбуждение сковывает низ живота лишь ещё сильнее, будто все внутренности внезапно стиснули невидимые руки. Каннонзака обхватывает пальцами твёрдый член, заметно нуждающийся в разрядке, и принимается грубо ритмично ласкать под собственный темп. Дайс запрокидывает голову и давится стоном, когда ощущает чужие зубы на своей шее – тот кусает его куда-то возле кадыка, и это вообще-то больно, на секунду кажется, что он вот-вот закашляется, но Доппо заменяет зубы языком, вылизывая вспотевшую кожу. Остервенелые толчки не прекращаются, выбивая из игрока всяческие связные мысли, отрывки их беспорядочно метаются в затянутом удовольствием и адреналином разуме. Поделиться удачей с Доппо. Бредовая мысль с его стороны. Вся фортуна принадлежит Арисугаве. Или нет? Хочет ли он разделить её с кем-то? Гентаро и Рамуда. Нет, им точно не место в его голове в данную секунду. Блядь, как же хорошо. Дрожь сковывает каждую клеточку напряжённого тела, Дайс даже не успевает заметить, в какой момент его ноги обвивают чужие бёдра, прижимая теснее к себе, а руки цепляются за худую спину партнёра, впиваются ногтями и, наверное, непременно оставят следы, но не похуй ли? Доппо осыпает его беспорядочными поцелуями и укусами, и один чёрт знает, что за бесы сейчас в его голове, когда он использует предоставленное ему тело для того, чтобы выпустить весь накопившийся стресс. Иногда в потемневших глазах Каннонзаки проступает настолько густая тяжёлая тьма, что создаётся ощущение, будто он в данную секунду представляет, как не оставит от Дайса ни волоска, просто превратит его в пыль, разорвёт на части, и это опасное нечто в нём приводит Арисугаву в неописуемый восторг. Он, кажется, даже смеётся, срываясь на высокие стоны, когда эйфория от драйва, удовольствия и боли смешивается с этим трепетным ощущением опасности. Чувствовать себя загнанной в угол кошкой на прицеле у острых волчьих клыков поистине безумно и ещё безумнее ловить от этого какой-то наркотический кайф до самого яркого момента оргазма. Дайс дёргается и вскрикивает, кончая на свой покрытый испариной живот, где-то на грани сознания отмечая, что Доппо тянет его за волосы назад, чтобы вновь впиться в шею зубами, будто хочет перегрызть её и обглодать каждую кость. Это то, чем Арисугава наслаждается. Кончив следом с низким гортанным выдохом, Каннонзака будто в секунду превращается из дикого разъярённого зверя в скучного клерка. Маниакальный животный блеск в потемневших глазах меркнет, а взгляд становится привычно уныло-растерянным, но вид у Доппо, кажется, удовлетворённый. Дайс, правда, уже теряет к нему всяческий интерес. Чуть отодвигается к стене, чтобы оставить мужчине, возящемуся с использованным презервативом и салфетками, часть тесной кровати, лениво заводит руку назад, нашаривая сигареты и доставая из помятой пачки две штуки. Спрашивать у Доппо, будет ли он курить, нет смысла. – Хифуми почувствует запах табака, – зачем-то пытается протестовать тот, укладываясь рядом и принимая сигарету. – Я уже курил на кухне, придурок, – безучастно тянет Дайс, небрежно стирая следы своей спермы с живота салфеткой и после щёлкая зажигалкой. – Точно, – растерянно бросает Доппо, видимо, тогда настолько бывший вне кондиции после происшествия на работе. Грязные салфетки он кидает в мусорное ведро почти не глядя. – Извини. – Скажешь своему муженьку, что это от него несёт после хост-клуба или где он там по ночам пропадает. – Не зови его так! Звучит почти обиженно, и Дайс негромко смеётся на выдохе, обнажая свои красивые клыки. Они одновременно выпускают дым под серый унылый потолок не менее унылой комнаты. Минуты спокойного молчания после бурного секса, в которые можно с наслаждением посмолить сигарету, в какой-то степени тоже имеют свою прелесть. Дайс, привыкший к ярким эмоциям, думает, что иногда ценить такие моменты стоит чуть больше. Тишина в компании Каннонзаки не ощущается дискомфортно, может, потому что он в целом не особо разговорчив в повседневной жизни. При нём не возникает надобности что-то говорить, тем более, пока они курят. Горечь сигарет перебивает вкус поцелуев и солоноватой кожи на языке, оседает в горле и упорядочивает хаос в голове. Потушив сигарету первым, Арисугава протяжно зевает. – Иди в душ, – чуть сипло после курения шепчет Доппо. Вообще-то игроку кажется, что мужчина в принципе курит только с ним за компанию после секса, раз даже от своего лучшего друга это скрывает. – Ле-е-е-ень, давай ты первый. – Ты вырубишься, пока я там буду… проходили уже. – М-м, – Дайс утыкается лицом в подушку, борясь с навалившейся послеоргазменной усталостью, но всё-таки отдирает себя от кровати и нашаривает бельё. Уже на выходе из комнаты он оборачивается и усмехается. – Может, пойдем вместе? У тебя от влаги смешно волосы вьются. Вместо ответа в него летит всё та же подушка, от которой он едва уворачивается, звонко расхохотавшись. Стоя под струями горячей воды, Дайс думает, что некоторое ребячество, которое позволяет себе Доппо, оставаясь с ним наедине, определённо импонирует Арисугаве больше. Возможно, потому, что в его собственной команде два неугомонных дурня, которые изо дня в день устраивают настоящий цирк из любого развлечения, и если по Рамуде с первого взгляда всё понятно, то Гентаро, внешне островок благоразумия, активно подстраивающийся под любую ситуацию, всё равно ни капли не кажется сдержаннее остальных двоих. У Матенро же атмосфера совсем другая, отталкивающая. Дайс правда находит их скучными, но доставать из Доппо его внутреннюю свободу почему-то каждый раз оказывается слишком интересно. И не то чтобы Арисугаву сильно ебёт состояние или проблемы этого парня, но их странная связь удовлетворяет и потребность самого игрока. В адреналине? Или азарте? Или во всём сразу. Насрать. Он хорошенько вытирается полотенцем, натягивает трусы и выходит из душа. Доппо всё ещё лениво растекается по постели, как отожравшийся тюлень, по-прежнему голый и разморенный, полуразмытым взглядом втыкает в смартфон. Дайс, однако, замечает, что вместо зеленовато-болезненной бледности на лице клерка проступает более-менее здоровый румянец. Он поднимает с пола подушку, которую не потрудились вернуть на место, и, поморщившись, отряхивает. – Двинься, – Арисугава легонько пихает мужчину ногой в тощее бедро. – Или пиздуй в душ. Доппо двигается к стенке, и Дайс закатывает глаза. Его, значит, выгонял, а сам никуда не торопится. Завалившись на живот и обняв подушку, Арисугава несколько секунд изучающе всматривается в подсвеченный дисплеем гаджета профиль. Возможно, если бы не цвет кожи мертвеца, осунувшиеся щёки и синяки под глазами, Доппо мог бы показаться симпатичным и заинтересовать какую-нибудь женщину… хотя, может, он гей. До этого Дайсу тоже нет ровным счётом никакого дела. На шее алеет след от зубов, такой под рубашкой не скроется, и это маленькая победа Арисугавы. Он протягивает руку и накручивает завившуюся прядь на палец, ловя на себе растерянный взгляд. – Всё равно завились, – хмыкает, – от пота, наверное. – Не трогай, пожалуйста. Улыбнувшись, Дайс осторожно тянет прядь и наблюдает за тем, как на лице Каннонзаки проступает лёгкое раздражение, укладывающее морщинки между тонких бровей. Почему-то мужчина всё равно не препятствует тому, что пальцы Арисугавы копошатся в его взъерошенных волосах, и Дайс продолжает. Доппо вдруг несколько сконфуженно вновь подаёт голос: – Слушай, – он пожёвывает губу, – ч-что на тебя нашло? Ты раньше никогда не… ну ты понял. – Что? Никогда не отсасывал? – хмыкает Дайс, и щёки Каннонзаки моментально пунцовеют. И кому из них тут двадцать девять? – Ну, у тебя был херовый день на работе? Считай… чем-то вроде бонуса, не знаю. В повисшем молчании ощущается, как атмосфера постепенно тяжелеет. Кажется, что упоминание этого портит Доппо приподнявшееся после секса настроение вновь. – Чё у тебя случилось? – сдаётся Дайс. – Тебе разве интересно?.. – Доппо поджимает вечно искусанные губы, а Дайс пожимает плечами. – Кто-то из сотрудников перепутал чёртовы бумаги и вложил отчёты не в те папки, из-за чего директор не смог найти нужные на собрании. А так как папки ему отдавал я, он не стал разбираться и просто вывалил всё это дерьмо на мою голову, повесив исправление косяков в сметах в наказание. Но, возможно, это, и правда, всё моя вина, мне надо было убедиться и перепроверить всё, и директор был прав, что я ни на что неспособный растяпа… с другой стороны, меня просто попросили отнести эти ёбаные отчёты! Каннонзака почти рычит и устало потирает переносицу. Кажется, если бы у него была такая возможность, он бы реально надрал своему начальнику задницу. То есть, ну, по мнению Дайса, у него эта возможность есть, просто Доппо не умеет постоять за себя и предпочитает пресмыкаться. – Почему ты не уволишься? Медленно повернув голову, мужчина смотрит на Дайса так, будто он только что выдал что-то из ряда вон. – Как у тебя всё просто, – фыркает он и отбрасывает телефон в сторону. – Нахуя усложнять? – Да потому что не бывает, блядь, всё просто в жизни! – Доппо вдруг подскакивает на локтях, и пальцы Дайса соскальзывают с его рыжих волос на подушку. – Непросто найти другую работу после увольнения, непросто удержать статус в обществе, непросто чего-то добиться!.. – Это всё имеет значение? Статус, работа, всякое дерьмо… – бормочет Арисугава, уже чувствуя, как его бесит им же начатый разговор. Они с Каннонзакой никогда не поймут друг друга. – Да?! Потому что я не хочу быть как ты! Тебя, похоже, ни разу в жизни ни в чём не ограничивали и не заставляли подчиняться… На этом моменте Дайс, уже собиравшийся продолжить эту словесную перепалку, вдруг резко захлопывает рот и мрачнеет настолько, что у Доппо на лице отражается растерянность и даже испуг. Он совершенно неожиданно ступил на территорию, к которой игрок не подпускал никого в своей жизни и тщательно оберегал эту часть его прошлого. И совершенно точно, что клерк не прав, что именно от этого Арисугава когда-то сбежал, но он не собирается оправдываться и вытаскивать из себя всю эту наболевшую гниль, расковыривая зарубцевавшиеся раны. – Я знаю вкус свободы и не променяю его ни на что из твоих сраных идеалов, – произносит он, наконец, после небольшой паузы довольно вкрадчиво и неожиданно серьёзно. – Меня не ебёт, чем ты живёшь или как выживаешь. Закончим это. Понурив голову, Каннонзака кивает и нервно теребит милые завитки на своём затылке. Посидев некоторое время в прострации, он медленно перелезает через Дайса и на ватных ногах поднимается с кровати. – Я… я в душ. – Угу. Едва дверь за Доппо закрывается, Арисугава тоже сползает с постели и натягивает джинсы и кофту. Конечно, возможность переночевать в уютной квартире – это круто, но Дайс понимает, что и сам сейчас не в том состоянии, чтобы оставаться с партнёром наедине. Всё в этом офисном планктоне выводит его из себя. Разговаривать бесполезно, да и, в конце концов, они оба изначально знали, что встречаются здесь не для общения по душам. Начинать этот диалог было ошибкой. Не лезть в жизнь друг друга – лучший вариант их взаимоотношений. Уже обуваясь, он слышит, как в душе выключается вода, и успевает выскользнуть из квартиры как раз, когда щёлкает щеколда двери в ванную. По пути вниз он бегло набирает Каннонзаке сообщение: «захочешь почувствовать, что такое свобода, звони, как обычно». Улица встречает его прохладой предрассветного часа, тишиной и предвкушением чего-то нового. Потоптавшись пару секунд на месте, Дайс решает вернуться в Шибую и потратить время до завтрака в каком-нибудь автомате с пачинко. Если повезёт, сегодня он, может быть, сорвёт куш или сделает удачную ставку, а пока решает не париться ни над чем, как и всегда.