Чай с пряностями

      Возможно, Джисон слишком много играет в видеоигры.       Вся жизнь порой кажется игрой — сложной, замысловатой и не совсем понятной. Уровни сменяют друг друга с бешенной скоростью, только и успевай проходить базовые квесты: сдать тест на допустимые шестьдесят из ста, отдраить дом до блеска, сделать всю домашнюю работу до вечера, чтобы потом до трёх часов ночи спокойно засесть за просмотр нового тайтла. Всё кажется таким простым и базовым, но на семнадцатом году Джисон понимает: он не справляется.       Жизнь становится в мгновение ока какой-то бессмысленной и серой. Не хочется абсолютно ничего, когда подрагивающими пальцами он обводит красным написанный балл на листе с его тестом. Пятьдесят три. Мама не расстроится: она, в принципе, и не особо интересуется успехами Джисона в учёбе. Они с отцом постоянно на работе. Потом — домашние дела и любимые сериалы. Хану совершенно не обидно. Ни капли.       Он чувствует себя так, будто проматывает неинтересные диалоги персонажей, но слишком долго держит кнопку зажатой: в итоге всё перематывается в самое начало. Раз за разом, минута за минутой, каждое мгновенье похоже на предыдущее. Часы тикают навязчиво и неприятно, руки едва дрожат, а коленка безостановочно трясётся. Сосед по парте то и дело поглядывает, поэтому Джисон заставляет себя прекратить. Лишь на пару минут, конечно, ведь кто вообще может долго контролировать неосознанные действия.       — Слышал, Хёнджин собирается в Сеульский. Что думаешь? — спрашивает Чанбин, не то чтобы лучший друг, но и не совсем незнакомец — скорее близкий приятель, с которым Хан проводит время в столовой и на переменах; изредка — вне школы, — Поступит же, да? Мне бы его амбиции.       Джисон мигом переводит взгляд на дальний столик, там — Хёнджин из параллельного, Феликс и Сынмин, его лучшие друзья, и ещё пара человек, которых Хан едва знает по логичным причинам. Он не особо общительный, а его внешкольная деятельность ограничивается парой мероприятий в год и минимальным количеством активности. Честно говоря, он терпеть не может школьную самодеятельность.       Хёнджин — другой. Хван Хёнджин — полная противоположность, как кажется Джисону.       На первом году обучения в старшей школе он даже не знал о существовании Хвана. Тот был тихим и едва заметным, но довольно популярным: Хёнджин обладал (и до сих пор обладает) завораживающей красотой, безупречными манерами и мягкой улыбкой. Собственно, именно из-за этой улыбки всё и началось.       Впервые Джисон увидел Хёнджина вблизи к концу второго семестра. Он зашёл в их класс, чтобы отдать учебник, одолженный ему Чанбином. Тогда Хан посчитал его самым обычным учеником. А спустя неделю Джисон заметил Хёнджина в коридоре. С длинной серьгой в ухе, в цветастой (но такой же опрятной) одежде и со светлыми волосами. Тот говорил о чём-то с друзьями (Сынмин, которого Хан знал лично после олимпиады по химии, на которую каким-то чудом попал; и Феликс, гроза всего самого спокойного и грустного — проще говоря, школьный заводила и само очарование). И улыбался много и открыто, иногда громко смеясь и выкрикивая что-то радостное.       Лишь в начале второго учебного года Джисон осознал, что так неприятно щемящее сердце — не признак какого-то заболевания, а болючая симпатия, которую он принял лишь спустя пару дней самоанализа и несколько тайком увиденных улыбок.       — Он поступит, — пожимает плечами и так же быстро отводит взгляд на свой обед.       Джисону завидно. Ему бы такие амбиции — чтобы хотеть практически невозможного, верить в свой успех и прокачивать скиллы: общение ему бы довести хотя бы до среднего уровня, учёбу подкачать, чтобы экзамены сдать поприличнее, выпускной год всё-таки. Экзамены. Через полгода. Сборник для подготовки ютится под грудой учебников в ящике, заброшенный на первых страницах. Джисону не стыдно. Вообще.       Он возвращается домой после типичного школьного дня, переодевается, обедает и отдыхает: он точно знает свой эмоциональный предел, а школа (тем более старшая) — тривиальная энерговыжималка. Болящая голова является отличным звоночком того, что лучше сейчас не пытаться выжимать из себя остатки чего-либо. Потом он делает домашнюю работу, засиживается за физикой, но тетради опрятно (или почти опрятно) заполняются. Весь день проходит как в тумане, осознанность возвращается к нему вместе со стыдом лишь утром. Мысли о том, что он мог бы сделать что-нибудь большее, тугим узлом сдавливают грудную клетку.       Джисон часто задаётся вопросами. Кем бы он хотел стать? Чего бы он хотел добиться? Куда он будет поступать? Но ответы упрямо игнорируют его, проходя мимо. И Хан не знает, что делать со всем этим.       Всё вокруг давит, он чувствует себя абсолютно вне зоны своего комфорта. Он — чужой. Будто лишняя деталь паззла, никуда не подходящая и оттого лежащая в стороне. Все группками договариваются вместе провести время как-нибудь, кто-то обсуждает новые сплетни или сериалы, кто-то просто веселится. Джисон упрямо смотрит в телефон и думает, что, возможно, это просто не для него. Лишняя эмоциональная нагрузка, некоторая доля ответственности, отсутствие возможности побыть одному. А ведь ему комфортно быть одиночкой. Наверное?       — Слушай, ты сделал домашку? — спрашивает рядом Чанбин, Джисон почти неосознанно кивает. — Дашь списать?       Тетрадь оказывается в чужих руках, и Джисон меланхолично думает, что у него самого в руках собственное будущее. И он без понятия, что дальше.       Не совсем понимая как, он оказывается на вечеринке. Кажется, Чанбина позвал кто-то из его друзей, а тот решил поделиться счастьем с другом. Скорое окончание первого семестра — неплохой такой повод для праздника, ведь это практически финишная прямая перед выпуском для многих. Джисон держится подальше от алкоголя, но выпивает несколько стаканов газировки и время от времени таскает себе закуски. Чанбина давно нет рядом. Это не то чтобы беспокоит, но с ним было бы чуть проще.       Люди толпятся, из-за чего Джисону становится дискомфортно, поэтому он предпочитает выйти в коридор, подальше от шума и танцующих. Тут не так душно, на стенах висят странные приковывающие взгляд картины, а в углу стоит зеркало — большое и грязное. Хан думает, что тут даже уютно в какой-то степени: он не ощущает себя как дома, но испытывает лёгкое любопытство и заинтересованность.       Спустя пару минут, когда он, насмотревшись на очередное изображение, решается вернуться, в коридор выходит ещё один человек. Джисон практически неосознанно делает пару шагов к другому углу. Парень не замечает его, кажется, и подходит к зеркалу. Хана внезапно прошибает волна горячего пота: не холодного и отрезвляющего, а кипящего и обжигающего.       — О? Привет? — оборачивается Хван Хёнджин, сама любезность и улыбчивость. — Не думал, что здесь кто-то есть.       — А, — Джисон открывает рот, но продолжает фразу лишь спустя долгие секунды обдумывания, — там было жарко, поэтому…       Хёнджин кивает, всё ещё улыбается и обмахивает себя ладонью: ему тоже очень жарко, видимо, из-за танцев.       Джисон возвращается к картинам, но взгляд его то и дело стремится обратно, желая запечатлеть каждую деталь Хвана. Тот взгляд этот замечает и смотрит тоже, но не оборачивается: глядит через зеркало. Хан осознаёт лишь спустя пару минут и решает хоть что-то сказать, чтобы не чувствовать себя совсем неловко:       — Прости, ты просто хорошо выглядишь, — он старательно игнорирует тот факт, что прямо сейчас на его лице появляются красные пятна смущения: всё равно Хёнджин не увидит в полутьме, а если и заметит — спишет на последствия жары.       Хван оглядывается и хихикает, делая шаг назад. Поправляет одежду и уже почти уходит, когда Джисон чувствует внезапную смелость и мимолётный сердечный порыв:       — Слушай!       Хёнджин замирает и с любопытством переводит взгляд. Джисон продолжает.       — Слышал, ты собираешься в Сеульский…?       Плечи Хёнджина едва заметно напрягаются, но потом, с тихим выдохом, медленно опускаются.       — А, да, ты слышал? — он аккуратным движением заводит руку за голову и лохматит свои волосы. — Я просто подумал, что если и стремиться к чему-то, то по-крупному, да?       Джисон едва кивает. Разговор, кажется, окончательно подходит к концу, но Хёнджин после ещё одного своего шага к выходу возвращается назад, на мгновение задумавшись. Он выглядит мягко и уютно, настолько тепло, что у Джисона в груди начинает покалывать. В душе стрекочет каминный огонь.       — Знаешь, совсем недавно я постоянно жил в тревоге.       Хан не понимает, почему Хёнджин хочет поделиться с ним чем-то откровенным, и потому слушает жадно. Едва дыша, не переводя взгляда и внимательно. И осторожно смотрит, будто пытаясь выглядеть подвох. И ему сразу понимается, что это за «недавно». Хван говорит о периоде до конца первого года старшей школы, когда он был тихим и серым. Как Джисон.       — Но потом что-то будто щёлкнуло, понимаешь? — Джисон не понимает, но кивает. — Тогда я понял, что нужно что-то делать. И осознал, что жизнь у меня одна-единственная, я уже никогда не буду моложе, чем сейчас. Я ведь просто человек. И у меня есть всё, чтобы стать тем, кем я хочу быть. Я просто решил быть честным с самим собой. Открылся себе и миру. Тогда я понял, что я имею право на счастье.       Джисон смотрит на Хёнджина, и его сердце стучит слишком агрессивно и настойчиво. Хёнджин такой красивый прямо сейчас, просто преступно красивый, но Хана больше трогают его слова. Сбивчивые, сказанные почти шёпотом и немного смущённо, но такие честные. И вся симпатия Джисона сама собой будто аргументируется этим небольшим монологом Хвана.       — И ты стал собой, — закончил за него Джисон. Внутри него всё содрогается горячим трепетом, сердце раскалывается от неведомой любви. А в голове — слишком много мыслей, но при этом осознанная из них всего лишь одна: они с Хёнджином похожи, но между ними будто расстояние не в метрах, а в годах — тех самых, которые Хван успел прожить открыто, стремясь к цели и будучи настоящим собой.       Что-то заставляет Джисона сжать руки в кулаки, улыбнуться и сказать самое сокровенное, что он вообще мог произнести в данный момент:       — Ты восхитительный, — маленькая пауза, вдох, смущённый смешок Хёнджина, выдох. — Спасибо.       Это «спасибо» становится откровением и для самого Джисона, но Хёнджин, кажется, понимает вложенный смысл. В ответ лишь мягко качает головой, шепчет что-то неразборчиво в ответ и треплет по плечу. Прощается и тихо уходит.       Через пару дней Джисон узнаёт, что Хёнджин завалил один из тестов, не прошёл порог в сорок баллов. В коридоре он видит его, немного растерянного и смущённого, но такого же открытого миру и самому себе. Смеющегося, потирающего шею и абсолютно прекрасного. Они случайно — Джисон уверен, что случайно, — переглядываются и улыбаются друг другу.       Хан чувствует, как что-то внутри него щёлкает.       Он находит тот самый сборник по подготовке к экзаменам, расписывает себе план учёбы и в первый день отсиживает свой первый намеченный час.       Он может ошибаться, оступаться и падать, но всегда сможет вновь встать на ноги. Эту мысль он крутит в голове даже тогда, когда ничего не получается, не выходит высидеть и часа занятий на следующий день. Но Хан упорно продолжает учить хоть что-то. Делает маленькие шаги, которые всё равно приведут его куда-то: может быть, не так быстро, но приведут.       Он зовёт Чанбина прогуляться на выходных, на что получает удивлённый взгляд, быстрое согласие и предложение позвать ещё Чонина, второгодку из их школы, с которым он сам недавно познакомился.       Через пару дней Джисон говорит родителям, что хочет попытаться поступить в Сеульский. Отец предлагает найти репетитора, чтобы хоть немного облегчить подготовку. Мама сначала молчит, потом кивает и говорит, что будет горда абсолютно любым результатом своего сына.       Джисон в назначенное время готовится к выходу из дома: Чанбин и Чонин, живущие недалеко друг от друга, уже встретились и идут ему навстречу. Хан закрывает дверь на ключ и щурится из-за яркого солнечного света.       Что-то внутри него загорается и начинает светиться, будто отражая игривые лучи. В этот момент Хан впервые полностью осознаёт. Он может быть счастливым.       Он встречается с друзьями и позволяет себе полностью забыться. Улыбаться, громко смеяться и много шутить. Он позволяет себе быть самим собой.       Возможно, Джисон слишком много играет в видеоигры.       Но он зажимает кнопки и перезапускает игру.